Пятицарствие Авесты

— позвал Александр Гаврилович, не вставая из-за стола, занятый какими-то бумагами. — Здравствуй и садись! Спасибо тебе за всё: за хорошее настроение, что нам вернул, за отличную работу, за сэкономленное топливо. Знаешь, как это сейчас нам надо! Обогрев трубы съедал все мои средства, а с приобретением топлива и так много проблем. Вот так… Если ты готов, то можешь выезжать прямо сейчас. Пойдёт на базу грузовой «Урал» Мазура, с ним и поедешь. Поедет ещё Загоруйко с вами, ему надо домой — свадьба у его дочери.
— Хорошо, сейчас я соберусь, — отвечал Виктор, подумав, что ему так и не удастся попить кофе.
Попрощавшись, он пришёл в свой вагончик, потихоньку собрал вещи, чтобы не разбудить соседа, и вышел, оставив ему записку, где просто написал, что уехал. День был морозный и ветреный, обычный для конца февраля в этих местах, безлесных и пустынных, забытых богом, словно отхожее место природы. На протяжении многих километров дороги изредка покажется вдали и промелькнёт незаметно чахлое хвойное деревце, и вновь снежная равнина, насколько охватывает взгляд, вызывающая гнетущее ощущение, словно само одиночество, суровое и холодное, поселилось здесь.
Думая об этом, Виктор вспоминал недавно виденные полуистлевшие остатки стволов толстых деревьев в отвалах грунта выкопанной траншеи. Очевидно, и в этих местах когда-то рос мощный лес, оставивший после себя такие останки.
Они проехали уже половину пути. В кабине было тепло и хотя несколько тесновато, но уже само ощущение, что за стеклом мороз, создавало впечатление некоего уюта, потеря которого была нежелательна. Загоруйко, хохол из Полтавы, работавший слесарем в сварочной бригаде, с утра уже выпивший, изредка прихлёбывал из поллитровой бутылки, закусывая кое-как и предлагая Виктору составить ему компанию. Его приставания вскоре надоели попутчикам, вынужденным в конце концов грубо одёрнуть его, успокоившегося после этого и наконец заснувшего. Мазур, водитель грузовика, ещё с утра раздражённый тем, что пришлось заправляться топливом, привезённым на участок за день до того и уже вызывавшим нарекания других водителей из-за плохого качества, был мрачен и неразговорчив.
— Хоть бы одна машина, хоть встречная, хоть попутная — ничего, — раздражённо повторил он уже во второй раз.
— Я не понял, чего ты волнуешься? Пока ведь всё нормально? — спросил его Виктор.
— Что-то беспокойно мне… Что-то не то, но пока не пойму — в чём дело? Словно двигатель ослаб, не развивает прежней мощности.
— Может, обойдётся?
— Дай-то бог!
Виктор попытался поменять позу и сесть удобнее, поскольку был прижат размякшим Загоруйко в угол кабины к «двустволке», закрепленной рядом с сиденьем.
— Размяк, зюзя — недовольно пробурчал он. — Оделся, как в городе. В ботиночках…
Ты-то что, не сказал ему ничего?
— Да мне не до этого было из-за той заправки. А сам-то что молчал?
— Да вы уже в кабине сидели, когда я пришёл. А зачем ты ружьё с собой возишь, только мешается?
— Мне не мешается, — усмехнулся Мазур. — Волки тут водятся, мало ли что…
И словно в ответ на его слова машина, резко сбавив скорость, задёргалась, двигатель заглох.
— Вот и приехали, — тоскливо сказал водитель, выключивший «печку», как называли обогрев кабины, и наружное освещение. — Топливо прихватило.
Подождав немного, он попробовал прокачать топливную систему насосом из кабины и снова запустить двигатель. Всё было тщетно. После третьей попытки проделать это обеспокоенный Виктор остановил его.
— Всё, довольно! Не хватало ещё, чтобы сел аккумулятор, тогда, и правда, хана! Давай смотреть — что, где.
Они выбрались из кабины, открыли капот, из-под которого теплом пахнуло в лицо. Топливо не поступало и с принудительной прокачки, что заставило проверять всю систему, начиная от бака, а сетка вынутого из него заборника была сплошь покрыта беловатой кашицей.
— Парафин, твою мать! — выругался Мазур.
Он достал паяльную лампу, разжёг её, отогрел сетку, а Виктор, понимая бесполезность этого, предложил просто пробить её в нескольких местах, чтобы избежать хотя бы её засорения. Управившись с заборником, они забрались в кабину, чтобы немного отогреться.
Однако в кабине было уже тоже не тепло. Виктор грубо растолкал спящего Загоруйко. Тот, ничего не соображая, продолжал спать.
— Что-то надо делать. Ведь он замёрзнет. Да ещё в ботиночках.
Он сильно ударил соседа по лицу. Тот застонал и открыл глаза.
— Ты что дерёшься? — угрожающе потянулся он к Виктору.
— Всё! Проснись! — грубо отвечал тот. — Возьми себя в руки и не спи. Иначе замёрзнешь.
— А что так холодно? Что случилось?
— Ещё раз повторяю — не спи!
Они снова вышли на мороз. Паяльная лампа, оставленная Мазуром на бампере, потухла. Матерясь, тот попытался снова разжечь её, но безрезультатно.
— Я ж её утром давал одному придурку. Полная была. Он, сука, не заправил — мне вернул пустую.
Двигатель уже остыл, и тепла от него было мало, а мороз, усиленный ветром, давал о себе знать, сводя судорогой замерзающие руки, которые можно было отогреть только дыханием или долго держа в тёплых рукавицах. Несмотря на то, что одежда Виктора соответствовала погоде, холод всё же начал проникать и под неё. Ещё пару раз они взбирались в кабину, где уже давно не было тепла, а напрочь озябший Загоруйко дрожал, стучал зубами и подошвами ботинок. Развести костёр было не из чего: не было ни дров, ни даже простой ветоши. Кроме всего прочего, отказала подкачивающая помпа топливного насоса. Видя, что Мазур впадает в панику, Виктор грубо прикрикнул на него. Вдвоём, по очереди, они сняли помпу, и к счастью, в машине оказалась запасная. Почувствовав, что в кабине утих оставшийся там Загоруйко, Виктор решил заглянуть в неё. Тот спал, спрятав лицо в воротник пальто. Поняв, что он замерзает, Виктор попытался снова разбудить его и, когда ему это удалось, за руку вытащил полузамёрзшего попутчика из кабины и грубо приказал, чтобы тот плясал на дороге. Мало что соображавший мужчина бестолково переминался около машины. Понимая, что иначе ему не спасти человека, Виктор вытащил из кабины ружьё, взвёл курки и сказал твёрдо:
— Пляши, иначе застрелю!
Тот непонимающе глядел на него.
— Пляши! Дурак! — сказал снова Виктор и выстрелил тому под ноги.
Инстинктивно отпрянув, он начал подпрыгивать довольно неуверенно. Понимая, что человеку надо согреться, Виктор приказал снова:
— Быстрее! — и ещё раз выстрелил таким же образом.
Теперь тот, уже не останавливаясь, смешно перебирал ногами, а по лицу его текли слёзы. Увидев, что Загоруйко несколько отогрелся и даже немного вспотел, Виктор, вынув концы шарфа у него из-под пальто, вытер ему лицо от слёз и ледышек и приказал забраться в кабину и оттереть побелевшие нос и щёки, а сам помог Мазуру завершить ремонт. Наконец дело было сделано, и после третьей попытки двигатель удалось запустить; несмотря на то, что в кабине было так же холодно, все были уверены, что им удалось избежать неминуемой смерти.
Машина тронулась, вначале не спеша, затем всё более прибавляя скорость с тем, чтобы побыстрее прогреть двигатель и систему отопления, а вскоре в кабине стало теплее, и повеселевший Загоруйко снова достал свою бутылку.
— Ну, уж нет! — смеясь, сказал Виктор. — Теперь ты не будешь пить один.
Он взял у него бутылку и, отхлебнув глоток, передал Мазуру.
— Да, ему ж нельзя, — запротестовал Загоруйко, всё ещё стучавший подошвами ботинок.
— Ему сегодня всё можно — он тебя от смерти спас.
Получив бутылку обратно, Загоруйко с наслаждением опрокинул в себя остатки содержимого и, вполне успокоившись, начал строить планы на предстоящую свадьбу дочери. Однако вскоре настроение его изменилось: он беспокойно поджимал ноги, массируя их руками, и наконец, разувшись, оголил ступни. Кожа на них была синюшной, а сами ступни припухли; доставала острая боль и зуд.
— Поздравляю, — удручённо произнес Виктор. — Ты обморозил ноги, и водку всю выпили — растереть нечем. Согревай немного руками, делать нечего.
Через час они были на месте, где первым делом отвезли Загоруйко на станцию скорой помощи, оставив там, поскольку оказалось, что ноги его покрылись водяными волдырями.
Дежурный врач сказала:
— Обморожение первой степени, а может быть, второй. Придётся помаяться недельки две.
— Но у меня у дочери свадьба! — жалобно простонал больной.
— Ну, на свадьбу ты попадешь, а вот плясать — едва ли сможешь.
— А он уже наплясался, — ехидно заявил Мазур.
— Да уж, — угрюмо подтвердил тот. — Никогда не забуду.
— Так… Ты оставайся, пока тебя обрабатывают, — сказал Виктор. — Мне — на базу. Поезд завтра, а в гостиницу тебя довезут на «скорой».
— Ладно, до свидания! В крайнем случае, вызову такси. Спасибо тебе, что не дал мне замёрзнуть.
— До свидания! Выздоравливай и гуляй свою свадьбу.
Проезжая объездной дорогой на базу управления, Виктор вдруг решил, что не поедет туда, и попросил Мазура остановиться в удобном для него месте.
— Не поеду я сегодня. Не хочу. Здесь мне недалеко, да и остановка автобуса рядом.
— Сегодня тоже никуда не поеду — пусть даже не просят, — сказал тот категорично, и машина, тронувшись, вскоре скрылась за поворотом.
Был третий час, когда Виктор подходил к дому. Своим ключом отперев дверь квартиры, он вошёл внутрь и не успел даже снять шапку, как вихрем налетел рослый Андрей, обняв отца.
— Да ты что, сын?! Маленький, что ли? И месяца не прошло, как я уехал.
— Папа приехал! — подпрыгивая от радости, тот побежал в комнату звонить матери.
Раздевшись и прибрав свою дорожную сумку, он прошёл к телефону, чтобы поздороваться с Верой. Она ответила сдержанно и, сославшись на занятость, положила трубку, сказав, что скоро придёт домой.
— Как дела в школе?
— Да всё хорошо. Только ты помоги мне по математике и по физике.
— Не сегодня.
— Нет! Сегодня! Я задачу не могу решить, — требовательно настаивал Андрей.
— Сын, мне же надо опять столько в книгах рыться…
— Разве ты не помнишь ничего? Ведь ты же учился.
— Господи! Когда это было! Чего я только не забыл, так то, как с книгами работать.
— Вот и меня научи.
— Этому тебя в институте научат, а я только стараюсь дать вам первые навыки.
— Мне обязательно надо кончить школу с медалью. Не хочу сдавать экзамены в институт.
— Но ведь Наташа что-то всё равно сдавала.
— Я знаю: какой-то пробный тест, а если бы она его не сдала, то стала бы сдавать на общих основания. Но мне этого не хочется.
— Ну ладно. Мне помыться надо и поесть чего-нибудь.
— Ты мойся, а я подогрею борщ — мама утром сварила.
Виктор набрал воды в ванну и забрался в неё. Вода, показавшаяся ему слишком горячей, больно резанула по всему телу, замёрзшему на длительном холоде, и он уже хотел вылезти из ванны и добавить в неё холодной воды, но, притерпевшись, полулежал неподвижно, ощущая ломоту в ногах, зуд и покалывание в кистях и пальцах рук. Вскоре тело согрелось, неприятные ощущения прошли, и он не заметил, как уснул, полулёжа в ванне. Его разбудил Андрей, постучавший в закрытую дверь ванной комнаты.
— Папа, ты что, спишь?
— Да, сынка, заснул вот.
— Я подогрел тебе поесть.
— Хорошо, сынок, сейчас помоюсь и приду.
Он вспомнил, как однажды в гостинице Уренгоя к ним в номер вошла администраторша и с беспокойством заявила, что с его другом что-то случилось в