Затем он распахнул балконную дверь и закурил, глядя на самодельные, грубо сбитые ящички, которые мать приспособила под цветы. "Наверное, не успела в этом году ничего посадить", - мелькнула мысль.
Игорь хотел выйти на балкон, подышать, избавиться от запаха, но там лежала такая куча старого хлама, что ногу некуда поставить. Мать не разрешала ничего выбрасывать.
- Придет время, все пригодится. Выкинешь, потом пожалеешь, - говорила она, пряча старую дырявую шаль или прогнившую дощечку, найденную во дворе.
Она всегда была скуповата, а во время болезни это превратилось в паранойю. Здесь валялись ящики со старой прохудившейся посудой, остов от раскладушки, какая-то давно сломанная техника. Игорь подержал в руках радиоприемник VEF и подумал, что он, наверное, еще сможет работать, если удастся найти к нему батарейки. Впрочем, теперь это все можно, наконец, выкинуть. Игорь решил, что в ближайшее время займется уборкой. Скоро. Чуть позже, подумал он и пошел открывать, услышав звонок в дверь. "Скорая" приехала быстро: подстанция находилась на соседней улице.
Врачиха деловито осмотрела тело.
- Чем она болела? - спросила она, усаживаясь писать справки.
Игорь назвал диагноз. У него вдруг у самого загудела голова, и ему захотелось побыстрее все закончить.
Он вспомнил, как бегал и доставал матери лекарство, просил помочь коллег и знакомых из Горздрава, унижался и писал нужные статьи. Даже после этого нужный препарат выписывали не всегда, боялись, один раз продали втридорога из-под полы. Без лекарства у матери бывали сильные боли, но она терпела: не привыкла жаловаться, характер не позволял. Иногда только она посередине разговора судорожно вздыхала и на ее мясистом, обвислом лице выступал крупными капельками пот.
- Ну что ж... Отмучилась, - сказала врачиха. - Это еще чудо, что она так долго тянула. Я вам выписала справочку. Естественная смерть... Сейчас перевозку вызовем и полицию.
Игорь вспомнил, что предстоит еще ждать полицию.
- Да, конечно, доктор, - сказал он. - Спасибо огромное...
Врачиха удивленно взглянула, покачала головой:
- Не за что...
Она удалилась в комнату, а Игорь улучшив момент, сунул молчаливому фельдшеру 500 рублей. Фельдшер в ответ дал визитку похоронного агента:
- Вот, возьмите, - сказал он трескучим голосом. - Они все быстрее делают. Ушлые, все ходы знают. Вам же дешевле обойдется.
"Сколько же ты имеешь за такую рекламу?" - подумал Игорь, а сам кивнул.
Он начал звонить агенту и не заметил, как в квартиру просочился Илья Иванович. Старик сунулся в комнату, ахнул, неразборчиво что-то сказал, прошаркал на кухню.
- Игорь, Игорь, как же это, - зашепелявил он. - Я ведь чувствовал, неладно что-то... Стучался уж к ней, да и звонил. А сегодня утром чую, тянет от двери. Я сразу все и понял, знаю я, когда такой запах идет...
- Спасибо, что дали знать, Илья Иванович, - сказал Игорь.
Сосед заплакал, руки у него тряслись.
- Сынок, сынок, мамка-то твоя... Еще бы и пожила. Не такая уж и старая Катя была...
Игорь почувствовал досаду и раздражение. Ему мешал этот старик, такой нелепый в драной майке и тренировочных штанах, свисающих на заду, небритый и похмельный.
- Вы же знаете, она болела, - сказал он. - Долго болела.
- Да, мучилась твоя матушка, - закивал сосед, - что и говорить, мучилась. Тяжкий крест несла покойная, а ведь не сдавалась, Игорек, до последнего на ногах была, и в своем уме.
"Насчет ума - это ты зря", - подумал Игорь.
- Отмучилась, - повторил он слова врачихи.
- Отошла Катерина, - поддакнул старик. - Игореша, ты на моих глазах же рос, не чужой. Я тебе так скажу, мучится-то она мучилась, а жить-то хотелось. Поживешь с мое, поймешь. Нам, пожилым-то, особенно жить хочется. Не хотела умирать Катя, считала, что рано еще. А как переживала, что тебя одного оставит! Только мыслью о тебе и жила... Как-то мне говорит: "Мало я в жизни видела, Иваныч, может, Игорь побольше повидает"...
"О, Господи, да что же это. Принесло тебя, черта старого", - подумал Игорь, едва сдерживаясь.
Сосед топтался по кухне, тыкался в углы, озирался, косился в сторону комнаты, нерешительно сказал:
- Игорь. А ведь покойницу того... Помянуть требуется... Да и тебе полегче будет, вижу же, больно тебе, да только ты горе свое глубоко загнал, не плачешь. А зря, горе со слезами и выходит.
- Здесь у меня ничего нет, - прервал его Игорь.
- А... Это. Да я сейчас! - засуетился старик. - Сейчас! У меня все есть, мигом принесу. Подожди секунду, Игорек, быстро я...
Он шустро проскочил к двери и Игорь услышал, как он кому-то объясняет на лестнице: "Преставилась Екатерина Яковлевна... Нет, тело не выносили еще. Сын там... Ни слезинки, лицо каменное, прямо как не родная мамка-то померла". За дверью кашляли, густо вздыхали. "Не понял еще, наверное", - сказал кто-то баском. - "Помочь там надо чем?". "Не говорил". "Ага. Илья Иванович, передай ему, пусть заходит, если что".
Игорю очень захотелось запереть дверь, никого не пускать, и спокойно, бездумно посидеть, покурить. Он даже дернулся в прихожую, но увидел тело матери (оно было уже накрыто простыней, наверное, медики догадались), вспомнил, что ждет полицию, и осел назад. "Эх, мама, мама", - подумал он. И еще раз произнес про себя: "Эх, мама".
- Надо написать такой рассказ, - вслух сказал он и удивился, как отчетливо прозвучали слова в тишине маленькой квартиры, где кроме него и матери сейчас никого не было. - Надо написать рассказ и назвать его "Эх, мама".
Игорь начал представлять, какой это получится рассказ: про ее тяжелый характер, про то, как мама всю жизнь с чем-то боролась, говорила, что, мол, справедливости ищет. Всех родственников распугала своей справедливостью.... Хорошо бы написать, какой мать была до болезни, и как она изменилась в последний год, когда ее схватило: стала все забывать, заговариваться, и оттого вела себя еще холоднее и неприступнее. "Вот бы изобразить, что она говорила про Крым", - подумал он. - "Это было бы сильно. Только никто не напечатает. Испугаются".
Он вспомнил, как тогда приехал к ней прямо с работы, возбужденный, счастливый от причастности к великим событиям и очень этим гордый.
- Я сегодня делал судьбоносные новости! Ну наши дают, ну молоды! Взяли Крым таки! Крым наш! - с порога закричал он, так ему хотелось поделиться.
А мать молчала и глядела на него таким взглядом, что он стушевался и сбился, поплелся на кухню и там, уже молча, ждал, что она скажет. Она всегда сбивала его с толку. Всегда так поступала: молчала, ждала, когда он остынет, а потом переворачивала все с ног на голову.
- Я видела эту речь по телевизору. Ты так кричишь, как будто речь идет о том, что наша сборная выиграла какой-нибудь чемпионат, - холодно сказала она.
- Ма... Ну, а как же... Такой гениальный шаг.... Никто и не чухнулся! Молниеносная операция!
- Какой шаг? - презрительно спросила мать. - Что гениального в том, чтобы отнять часть территории у соседней страны, выждав момент, когда там меняется власть и никто не может ответить?
- Мама! - пораженно воскликнул Игорь, будучи еще в эйфории от происшедшего и своего участия в этом. - Там же был референдум! Говорят, туда уже поехали "правосеки"! Ты же знаешь, что крымчанам грозило!
- Не знаю, сын, - спокойно сказала мать. - Ты чай будешь?
- Кофе, - буркнул Игорь. - Мать, ты как всегда. Ну что тебя не устраивает? В кои-то веки не меньжевались, так ты опять против.
- Меня не устраивает, что мой сын так легко поддается общему настроению и выключил мозги, - резко ответила мать. - Меня не устраивает, что мой сын приветствует аннексию чужой территории (Игорь тогда впервые услышал слово аннексия по отношению к Крыму, в новостях оно появилось уже потом).
- Ну ни хрена себе, - развел он руками.
Мать налила ему кофе, себе - слабого чаю, тяжело присела на стул. Она уже в это время болела, правда, никто не знал, что это так серьезно.
- Как проводятся референдумы, разные выборы, голосования, всем известно, - хмуро сказала она. - А про угрозы - ты уверен, что то, что ты слышишь, это правда? Ты так доверяешь нашим властям? А почему это все делается при каких-то непонятных вооруженных людях? Кто они?
- Говорят, что это местная самооборона, - пожал плечами Игорь. - Защита от этих... Майданутых...
- Игорь, заметь, что ты твердишь: "говорят, говорят", а от себя сказать ничего не можешь. Получается, что ты - попугай, тебя научили, ты и повторяешь. Тебе говорят - "самооборона", ты повторяешь. Тебе говорят - "Крыму угрожают фашисты", ты повторяешь... Тебе уже под 40, давно пора уже стать самостоятельным, Игорь.
- А что, не так? Не угрожают? - запальчиво сказал Игорь, давясь кипятком.
- Может быть и так, а может быть, и нет, - вздохнула мать. - Думай сам, ищи сам, не повторяй тупо за другими. Тем более, при твоей профессии. Оперируй не эмоциями и лозунгами, а фактами. А факты таковы, что по всем законам мы совершаем преступление: насильственное присоединение чужой территории. Аннексию... - повторила она еще раз.
- Вечно ты, мама, все путаешь, - проворчал он, сдаваясь.
- Тяжело нам будет из-за этого Крыма, - напророчила мать, - Заварку не выкидывай, ее можно будет еще раз залить.
После этого разговора Игорь начал задумываться. Ему сначала не хотелось это делать, это было непривычно, да и страшновато, он привык совершенно к другому: великолепный исполнитель, Игорь всегда подчинялся приказу и не вникал в его суть. За него решали другие, а он работал, и делал это хорошо.
"Да, мама, ты была права", - размышлял Игорь. - "Ты всегда оказывалась права, никогда никто тебя не мог переубедить. Я, по крайней мере, точно не мог. Характера не хватало... Все-то ты знала, все понимала. Точно, всем тяжело пришлось. А мне - в особенности. Я бы уже сейчас женат мог быть, и, кто знает, может и счастливо.... Не увольнялся бы из конторы, работал бы себе, и в ус не дул.... Одни от тебя неприятности".
Он поднял глаза и обнаружил, что в уголке мается Илья Иванович с бутылкой в руках.
- Ну что, Игорь, - сказал старик, - выпьем за упокой Катиной души? Хорошим человеком была покойная, чутким, добрым.
- Наливайте, Илья Иванович, - согласился устало Игорь. - Давайте помянем.
Он попал домой только к вечеру. Полицию пришлось ждать долго, долговязый молодой участковый даже не поздоровался, буркнул что-то про пробки, отогнул угол простыни, долго не смотрел. Примостившись у стола на кухне, написал бумагу, неодобрительно глядя на забытые на столе рюмки.
Игорь попытался прочитать, но перед глазами плыло, и он только посочувствовал тому, кто будет разбирать этот почерк. Вскоре приехала и перевозка, санитары перевалили тело на носилки, сразу провисшие до пола, посетовали на отсутствие лифта и узкие лестничные пролеты и унесли маму.
Покрутившись вокруг, профессионально сочувствуя и заверив, что все будет очень быстро и в полном порядке, отбыл и агент. Игорь ожидал увидеть пронырливого типа с острым носом и шустрыми глазами, но оказалось ровно наоборот: приезжал солидный мужчина, неспешный, деловой.
Игорь допил с Ильей Ивановичем бутылку, договорился за небольшую плату с соседкой, что та слегка приберется в квартире (она не хотела брать деньги, но Игорь настоял), отделался от старика, пообещав в скором времени
