гуманитарного коридора, цифры потерь разнятся". Точка. Мать внимательно слушала, если была в сознании: болезнь развивалась быстро, позади уже были два курса вливаний, и все чаще Игорь обнаруживал, что она путает имена, даты, события, а один раз она приняла его за отца и полчаса беседовала с Константином о разных бытовых делах: где достать ребенку комбинезон, кому мыть пол, а кому - почистить ковер. Ты же завтра выходной, правда, Костя? Сходи с утра в магазин, мне продавщица сказала, что могут выкинуть сосиски. А потом погуляй с Игорем в парке. Ты все время на работе, мальчик отца совсем не видит...
Но когда мамин ум прояснялся, она воспринимала его рассказы с интересом, почти не комментировала, но все реже говорила что-то негативное, резкое. Иногда она встречала его в кровати, иногда - в кресле (Игорь купил ей на день рождения кресло-качалку, оказалось, в него неудобно садиться, но мать упрямо лезла и покачивалась с довольным видом: добилась своего). Если были силы - ходили гулять вокруг дома, по дворикам, где все были знакомы, здоровались, спрашивали о самочувствии.
Как-то, выслушав его, она легонько, мимолетно погладила Игоря по руке и сказала: "Хорошо". Больше она в тот день не говорила ничего, уснула, но Игорь почувствовал себя счастливым.
Урну Игорь получил через несколько дней. Дело предстояло хлопотное: прах выдавали в крематории в одном конце города, кладбище же находилось совсем в другой стороне.
Игорь позвонил бывшему начальнику и другу, которого он знал с институтских времен, и нехотя попросил о помощи: отвезти, привести. Тот, узнав о смерти матери, разахался и долго выражал соболезнования. В результате он приехал на редакционной "разгонке" с шофером.
- А где твоя? - спросил Игорь.
Данила потупился:
- Да, понимаешь, цепанул тут одного дурака. Еду, понимаешь, с работы, а он, наглец, втыкается прямо передо мной, ну и в крыло меня поцеловал. Эхма, минус фара. Представляешь? Елы-палы, на ремонт кучу денег отдал. Зараза. Я же еще и виноват. Ну ничего, я им покажу еще, со мной, брат, связываться им дороже будет. На меня, брат, где сядешь, там и слезешь...
Знакомый по прежней работе шофер не скрывал ухмылки: водительские умения Данилы давно были известны.
Данила всю дорогу до крематория размахивал розовенькими ручками, бурлил и грозился "показать" разным там "мигалочникам", и вообще, правила дорожного движения надо соблюдать всем, даже высокопоставленным, правда, Игорек? На дорогах такой бардак, такой хаос. Люди стали совершенно хамские, факт, каждый как в жизни норовит вперед тебя протиснуться, так и на дороге. Парковки эти еще... Веришь, нет, делаем по этому поводу новости и плачем. А куда деваться, мы же с мэрией дружим. С дорожниками у нас контракт...
- А чего ты усы сбрил? - спросил Игорь.
- А надоели, понимаешь, - захохотал Данила. - Слушай, у нас там новый отдел организовался, там такие девочки работают, ммм! Ноги - во! От шеи, как говорится! Ну прямо это, глаз не оторвать. Заходи, что ли, познакомлю с девками? Ну вот я и сбрил, оно моложе выходит. Правда же, моложе? - с тревогой спросил Данила, заглядывая Игорю в лицо.
- Правда, правда, - сказал Игорь. - ну прямо добрый молодец. Всех девок уже там обольстил?
- На твою долю остались, - толкнул его Данила в бок.
Он продолжал обсуждать сотрудниц нового отдела и в крематории, нимало не стесняясь скорбящих, так что служащие, удивленно глядящие на него, даже попросили не так сильно шуметь. Впрочем, очередь была маленькая, и матовый керамический сосуд Игорь получил быстро. Ему показалось, что от него исходит запах пепла.
Поехали на кладбище, повезло и там: все формальности уладили мгновенно. Данила взял бразды правления в свои руки, переговорил в конторе и быстро выкатился, таща в кильватере худого мужичка с лопатой.
- Пошли. На, держи документы. С тебя еще тысяча.
- Это за что еще? - удивился Игорь, - Я же вроде заплатил.
- Это, брат, за оперативность, - разъяснил Данила.
У могилы росла береза, на ней уже появилась первая легкая зелень. От нее приятно пахло. "Вот бы сейчас соку собрать", - подумал Игорь. Он огляделся: было тихо, только от шоссе доносились гудки. День выдался теплый, хотя с утра и пасмурный, наконец-то по-настоящему апрельский. Мужичок сноровисто, в пару копков, вырыл ямку и деликатно отошел. Игорь поставил туда урну, вынул из сумки шкалик, стопки, протянул одну Даниле. Они выпили, помолчали.
- Странно как-то, - сказал Игорь.
- Что странно? - откликнулся притихший Данила.
- Да вот мать была женщина крупная, - объяснил Игорь, - тяжелая. Я-то знаю, сколько я ее таскал в последнее время... А урна маленькая и легкая, ну ничего не весит. Чудно.
Данила молча хлопнул его по плечу. Кладбищенский мужичок приблизился и снова взялся за лопату.
- Скажите, а это дерево можно убрать отсюда? - спросил его Игорь.
Мужичок, не прекращая утрамбовывать землю, пожал плечами:
- Коли мешает, отчего не убрать? Только это... Ну это дорого будет. Вообще-то не положено.
- Договоримся, - кивнул Игорь.
- Это еще зачем тебе? - спросил уже совсем тихо Данила. - Оно же тут никому не мешает...
- А чтобы и мне место было, - ответил Игорь, нагибаясь и пристраивая венок. - Видишь, тут для меня уже места нет.
- Ох, тфу на тебя, Гарик!
- Все надо предусмотреть, - сказал Игорь. - Ну что, пошли?
Дома на скорую руку накрыли стол, Игорь достал из холодильника бутылку водки, какие-то консервы, банку маринованных огурцов, нарезал начинающий черстветь хлеб. Приободрившийся Данила прошелся по комнатам, заглянул в сортир, ванную. Сели за стол, выпили.
- Ты бы убрался, что ли, - сказал Данила. - Что у тебя все такое пыльное...
- Да убираюсь я, - хмыкнул Игорь. - Ты прямо как Ленка. Та тоже все время заставляла меня тряпкой махать. Слушай, у меня дел по горло, что мне, все отставить и с метлой все время ходить?
Данила ухмыльнулся:
- А ты бабу найми, пусть приходит, убирает у тебя раз в неделю хотя бы.
- Это на какие шиши?
- Ты же говоришь, что дел по горло, неужели задаром работаешь? - подколол Данила, хрустя огурцом.
- Частично так и есть, - сказал Игорь, вспомнив о своем романе.
Данила замигал маленькими глазками, потер лицо короткопалой ладонью, вздохнул.
- А к нам не собираешься возвращаться? - спросил он. - Смотри, сейчас вроде потише стало.
- Ой, Даня, я тебя прошу, давай оставим это.
Данила удивился:
- А почему, собственно? Наши все работают. Юрка, Кирилл. Кирюха хотел уходить, да передумал, и правильно: пик кризиса миновал, стрельбы стало на порядок меньше...
- Не смеши меня.
- Факт, меньше! А чего стало больше, так это внутренней повестки дня. Тебе есть, где развернуться, Гарик, поверь мне. Это же не Донбасс... Как я жалел в марте, что тебя с нами нет, если бы ты знал! На твоем месте нового парня посадили, ох, ну не умеет работать. Ничего не знает, ничего не понимает. Я уже не могу на него орать, у меня, брат, голос сел от этого. Короче, сейчас многое изменилось...
Игорь слушал и хмурился, вертел в пальцах рюмку. "Как бы не сорваться", - подумал он. Игорь чувствовал, что в нем поднимается что-то темное, глухое, злобное.
- И что же изменилось-то, а, Данила? - спросил он, стараясь казаться спокойным.
Данила воспринял этот вопрос, как проявление интереса, и принялся объяснять:
- Ну как, давить точно стали меньше. Лучше стало, безусловно. Сейчас тебе бы и слова никто не сказал, не то, что зимой. Тут, брат, понимать надо: зимой все на грани было, все войны боялись, казалось, вот-вот сорвется. Помнишь, на волоске же все висело! В такие времена особая аккуратность нужна, Игорек, да мне казалось, что ты тогда это понял, а ты раз, и на увольнение. "Прошу уволить меня как несоответствующего интересам нынешней России". Ну зачем ты это в кадры отнес? Не мог по-человечески?
- Не мог.
- Ох, какие мы благородные! Д.Артаньян прямо! А все вокруг - слуги кардинала! Блин, слов нет. Хорошо, что в кадрах у нас девочки с понятием, ржали над этой твоей цидулей до упаду. Коробку конфет им занеси, и все нормально будет...
- Не буду я ничего заносить!
- И зря! Работать стало свободнее, единственное, сам знаешь, некоторых трогать не надо, а так - пиши, что хочешь, и как хочешь, правдолюб ты наш. Ну, только в рамках чтоб все.
- Вот именно, - кивнул Игорь. - А меня, видишь ли, перестало устраивать, чтоб в рамках.
- Значит, не хочешь быть в рамках? - вкрадчиво спросил Данила. - А что же ты хочешь?
Игорь долго не отвечал, подпер голову рукой, думал. Вспоминал.
- Это сильный вопрос, - медленно сказал он. - Мама тоже его задавала. И не раз.
Иногда это был вопрос, иногда - утверждение. Последний раз он услышал от мамы эту фразу зимой, когда рассказывал, как ему одиноко без Лены, хотя с момента ее ухода прошло уже несколько месяцев.
- Ну а чего же ты хочешь, - сказала мать.
Говорила она с трудом, натужно выталкивая слова из горла. Она еще вставала, могла что-то себе приготовить, даже иногда выходила на улицу с помощью кого-нибудь из соседей, садилась на скамеечку у подъезда, дышала воздухом. Она считала, что свежий воздух благотворно влияет на нее. Игорь задумывался о сиделке, но мать так отреагировала, что он оставил эту идею.
- А что ты хочешь, - повторила мать. - Ты научился думать, но не знаешь теперь, что делать с этим...
- Мама! Я говорю о том, что от меня любимая женщина ушла, а ты мне что талдычишь?
- Молчи! Научился думать, да, видно, плохо...
- Эх, мама.
А та рукой на него махнула:
- Неужели непонятно? Твоя жизнь изменилась, и изменилась в худшую сторону. Мыслящим людям жить трудно: они все подвергают сомнению... Ты стал другим, а Лену это не устроило. Она так привыкла к тому, что ты плывешь по течению, что не понимает твоей способности принимать самостоятельные решения. Она в тебя не верит... Никогда она мне не нравилась.
- А то, что я ее люблю, это не имеет значения? - угрюмо поинтересовался Игорь.
- Любовь зла, - ответила мать, устало откинувшись на подушку.
- Ну а папа?
- Константин всегда был мужчиной, - зло сказала мать, стараясь отчетливо выговаривать каждую букву. - А ты им только становишься... По крайней мере, хочется в это верить.
- Ладно, проехали, - буркнул Игорь. Ему хотелось плакать и сказать что-то очень дерзкое, уколоть побольнее, ударить. Но он лишь осведомился:
- Как ты сегодня себя чувствуешь?
Обернулся и увидел на мамином лице презрение, ненависть, которые обожгли его, как крутой кипяток.
- Я чувствую себя плохо, и ты это прекрасно знаешь, - сказала мать. - Никогда и никого не спрашивай о вещах очевидных, сын, это признак глупости.
После этого Игорь полчаса провел на кухне, делая вид, что моет посуду. Мама, вроде бы, дремала, и он тихонько собрался уходить, чувствуя себя потрясенным и непонятым, как вдруг она открыла глаза и произнесла:
- Если ты не будешь тряпкой, есть шанс, что Лена твоя вернется. А если будешь - туда вам и дорога... Женщины не любят слабаков. И поменьше ной, это мужчине не к лицу... Принеси мне лекарство. У меня кончается лекарство.
Это был последний их разговор. Игорь реже стал бывать у нее, оправдываясь тем, что приходится много вертеться, "я же теперь фрилансер, мам, волка ноги кормят". Он оставлял Илье Ивановичу деньги, чтобы тот покупал матери продукты, ну, и на "маленькую". Старик
