странно».
Достигнув островка, «кто-то» обмахнул Бочара дуновением сквозняка и отринул маскировку.
Напряжение упало со всей громады мускулов разом.
«Дудкой Дудника клянусь! Ай, да я! Боча – везунчик! Боча – господин всего Хвоща!»
Это была оса.
К Боче вышла луковая бродячая оса, подобная той, что в коконе. На пороге кокона, можно сказать... Из её щели нитью тянулся шёлк нетерпения, на коже бёдер каплями проступила белая камедь, как воск свечи, жемчужными нитями шла из сосков...
Оса нервно и часто облизывала губы.
Не преминув по-хозяйски нахмурить лоб, Боча поднял одним пальцем каплю камеди от соска в рот.
«Душистая... Смола, грибница...»
Прищурился и спросил, раз уж сама пришла, не грех и спросить:
– На сейчас или насовсем?
– Ты Бондарь?
– Боча Бондарь, – кивнул не без самодовольства.
– Насовсем.
– Тогда дома. Жди тут, присмотри, чтоб этот не сбежал. Встань на колени.
Пригладил волосы и положил на лоб горячий пест: моя, благословляю, живи.
Оса поклонилась сухо, демонстративно. Устроилась по-турецки на неподвижном мохнатом теле, зная, что долго сидеть.
Боча хлопнул по кокону рукой, прижался горячим пестом, внял прокатившейся дрожи... Сделал вертикальный рез ребром ладони между волокон и протиснулся внутрь.
«О, какой запах...»
