Распределение.
Лето 1978.
В руках красный диплом медицинского училища и дикое нежелание поступать в институт, жених должен из армии прийти.
Пошла в горздрав за распределением. Три года нам вдалбливали, кто хорошо учится, получит при распределении право выбора.
Наглая физиономия заведующего. Покрутил мой диплом и изрек:
- Тубдиспансер в Желтых Водах
Спазмы перехватили горло, хотела расплакаться, но сдержалась.
Из тридцати девчонок в группе было только пять городских, и именно четверо из них получили красные дипломы.
- Я не затем три года училась хорошо, что бы уезжать из родного города, тем более областного центра.
- Вы обязаны поехать по распределению, - завгорздрава перестал усмехаться.
- Нам обещали права выбора при распределении. Если у меня нет такого права, можете оставить диплом себе.
Я повернулась к нему спиной, удивляясь своей храбрости, сделала пару шагов к выходу.
Он не ожидал такого, замялся на секунду и уже в спину мне полетели слова
- Дом грудного ребенка номер три.
Я резко повернулась и попыталась поторговаться:
- Номер два…
Дом грудного номер два был в десяти минутах ходьбы от моего дома. Мы были там на практике.
Третий был на расстоянии получаса троллейбусом.
- Во второй не нужны медсестры.
Он соврал. Девчонок из параллельной группы направил именно во второй.
Выходя из кабинета, шепнула входящей подруге:
- Соглашайся только на третий Дом грудного …
Нас пришло туда пятеро из одного выпуска, потому что именно пять человек были уволены за аморалку.
На очередном медосмотре, а они были каждые три месяца, у пятерых сотрудников обнаружили гонорею.
Рядом с Домом грудного стояло высотное общежитие университета.
Учитывая, что в это время наше училище выпустило детских медсестер, всех провинившихся уволили моментально.
Стала «мамой»
Мы с Нелей, моей подругой, попали на группу, в которой были дети от полутора до двух.
Кроме нас было еще три медсестрички, работавших в ночную смену.
Когда тебе восемнадцать не привычно слышать «мама» от почти двух десятков детишек.
Они произносили-то всего несколько слов: «дай», «на», «дядя»…
При этом панически боялись мужчин. Когда заезжала машина с продуктами во двор, дети с криками "дядя" подбегали к нам и прятались за спину.
Свои медсестры были «мамами», чужие – «тетями».
Оказывается, с брошенными детьми работать должны только медики.
Нам пришлось кормить, одевать, вытирать сопливые носы, выводить на прогулку и носить горшки…
Вот тут я вспомнила папины слова, когда он выступил против моего решения идти в медицинское училище, «десять классов и физмат, после училища будешь носить горшки!»
Как в воду глядел!
Первый блин
Я никогда не задумывалась о своем отношении к детям, не заглядывала в чужие коляски, не заигрывала с малышами.
Если бы спросили тогда, кого больше люблю «животных или детей?», ответила бы «животных».
А вот дети постоянно ко мне тянулись, что-то они во мне находили и находят…
Может быть, поэтому судьба меня привязала навсегда к чужим детям.
В один из первых рабочих дней кухня задержала обед.
Дети уже порядком проголодались и начали просить хлеб, который мы уже принесли.
Решили рассадить по местам и дать им хлеб. Пусть жуют. А тут и борщик кипящий подали.
Мы стали быстро наливать его в тарелки и ставить перед детьми, не давая ложек, так быстрее остынет.
Одна девочка резко потянула тарелку к себе и вывернула борщ на колени.
Я метнулась к ней, рывком стянула колготы и замерла в ужасе… на колготках была кожа…
Нужно было срезать аккуратно вокруг обожженных участков.
Потом долго лечила ребенку ожоги, но урок запомнила на всю жизнь.
Первый утренник
Мы работали уже несколько месяцев. Каждый день после завтрака нужно было проводить занятия с группой. Рисовали, лепили, занимались физкультурой.
Дети очень любили ходить в актовый зал. Там можно было побегать вволю и попрыгать под музыку.
Приближалось 7 Ноября, мы готовили утренник. Насобирали кленовых листьев, прогладили их утюгом и репетировали танец.
На утреннике должна была быть инспектор из гороно.
Детей одели в новые праздничные одежды и завели в зал. Каждый держал в руках два кленовых листочка.
Когда заиграла музыка, все стали по парам, лицом друг к другу, а потом начали кружиться вокруг своей оси и синхронно приседать.
Инспекторша заплакала. Потом она сказала, что первый раз видела, как танцуют дети этой группы. Обычно, они только ходили по кругу.
Мы были молодые и не понимали, что некоторые дети из нашего дома совершенно не обучаемы.
Микроба
В нашем доме дети находились до трех лет.
Периодически приезжала медико-педагогическая комиссия и «выбраковывала» тех, кто плохо развивался и проявлял признаки психических отклонений. Таких забирали в дома инвалидов, они навсегда теряли возможность стать людьми.
Леночка Родионова была очень маленькой, именно поэтому медсестры дома грудного ребенка назвали ее Микробой.
Плохо набирала вес, ничего не говорила, долго не ходила. По всем признакам она тянула на «выбраковку».
Комиссия, осмотрев Лену, оформила справку для передачи в дом инвалидов.
Девчушке повезло, в той группе, куда ее перевели после грудной, работали медсестры с очень большим стажем, они имели наметанный глаз.
Практически безошибочно определяли детей, у которых просто отставание в развитии, а не органические поражения.
«Мамы» добились, чтобы девочку оставили еще на полгода.
Через пару месяцев Микроба начала сама кушать и ходить, ее перевели в мою группу.
Хотя по возрасту она была даже старше некоторых наших малышей, все равно оставалась очень маленькой.
У нее был двойной комплект «мам», каждый день ее навещали медсестры из прежней группы, втихаря принося конфетку или печенюшку.
Им нельзя было так делать. Нельзя пробуждать зависть у других деток.
Но и не пустить коллег, мы не могли.
Анна Ивановна, наша заведующая, категорически запретила называть девочку Микробой, но трудно было удержаться.
Стоило сказать «Микробка» и на круглом личике, абсолютно безволосой головы, появлялась улыбка от уха до уха.
Через полгода комиссия сняла свои рекомендации.
Девочка перешла в последнюю группу и за два месяца до перехода в детский дом, была удочерена женщиной из села.
- Она не станет великим ученым, но дояркой быть сможет. А главное, у нее будет мама – сказала заведующая, когда девочку забрали.
Юрик
Наша с Нелей смена заканчивалась в четыре. Приходил кто-то из ночных медсестер и принимал группу.
А бывало, что никто не приходил, тогда кому-то из нас приходилось оставаться на ночь. И чаще это была я, потому что на подруге «висели» младшие брат и сестра, а мать работала посменно.
- Я не приму группу,- заявила Нинка - он умрет у меня на смене. Вы почему не отправили Юрку в стационар?
Юрик Дахов, голубоглазый мальчик, имел явные психические отклонения, которые проявлялись периодами.
Мы не сразу заметили, что он перестал кушать, кто-то из детей, потихоньку доедал его еду.
На то, что он исхудал, обратила внимание старшая сестра при взвешивании.
Малыш потерял в массе. Мы попытались его кормить и столкнулись с проблемой, он не глотал еду.
Подняли вопрос о стационаре, но там вышла какая-то заминка.
Смену нужно было передать, и я поклялась, что завтра проблему решу.
На следующий день Неля занималась всей группой, а я работала с Юркой.
Завтрак впихивала в него до самого обеда, на прогулку не ходил.
Пока дети обедали, он тупо сидел и смотрел на них.
Суп чайной ложечкой я вливала в него, когда все спали.
Мальчик сидел с открытым ртом, смотрел мне в глаза и не глотал.
Пыталась зажимать нос, но тогда он начинал захлебываться, это было страшно.
И все-таки какие-то капли еды начали попадать в желудок.
Через несколько дней он начал глотать, но сам есть не хотел.
Вывело его из этого состояния довольно опасное событие.
Во время обеда, когда все дети кушали, Юрка внезапно сорвался с места и бросился к открытому окну.
Первый этаж, но ребенок мог покалечиться.
Я рванулась за ним, он заскочил животом на подоконник, мне пришлось нависнуть над ним, что бы схватить за туловище и в этот момент его нога в сандалике ударила по огромному стеклу.
Звон стекол и слабый укол над лопаткой, большой осколок вонзился мне в спину. Стою, не могу пошевелиться, Юрка зажат между мной и подоконником.
Неля сначала вытянула его, а потом осколок. По нежно абрикосовому халату, у нас была такая спецодежда, потекли струйки крови.
Еще помню, как дошла до санузла, схватилась за перегородку в душе и медленно опустилась на пол.
Когда открыла глаза, увидела над собой человека в белом халате, только старшая медсестра, не работающая на группе, носила традиционный прикид.
После этого случая, Юрка начал есть с невиданной силой.
Мальчик поправился, перешел в следующую группу, а потом в детский дом.
А у меня на всю жизнь остался маленький шрам над правой лопаткой.
Дашка
Отец Дашки разбился на машине, а у матери, кроме дочери, пятимесячный сын. Никаких средств к существованию.
Женщина оформила детей к нам без отказа. Отказ не подписала, а к детям не приходила.
В своем горе она дошла до состояния депрессии.
Дашке было около двух с половиной лет, и болтала она без устали.
Для наших, практически не говорящих, детей это было очень необычно и полезно.
Она им постоянно что-то рассказывала и задавала вопросы, а они лепетали ей в ответ.
Благодаря Дашке мы узнали, что наша сменщица Нина очень матерится.
Однажды, когда дети шумели, а мы пытались их усадить, Даша сняла сандалик и стукнула по столу:
- Молчать, с**и!
Мы обомлели. Пришлось воспитывать коллегу.
Дашка преданно заглядывала в глаза, ей не хватало внимания, а внимание наше делилось на всю ораву.
Иногда она подходила близко-близко и порывисто прижимала свою головку к моим ногам.
Большинство девочек были коротко подстрижены, а у Даши смешно торчали тоненькие косички, в которые мы старались вплести красивые бантики.
Я так и не увидела маму девочки.
Удочерять ее без отказа было нельзя, Дашу перевели в детский дом.
Оля
Я не помню ее фамилию, но очень хорошо помню ее историю. Не исключительную, а, к сожалению, довольно типичную.
Ее удочерили. Девочка понравилась мужчине, но не понравилась его жене.
Жена хотела взять мальчика, он настоял на девочке.
Через несколько месяцев новая мама привела Олю назад. Малышка плакала и ни с кем не хотела контактировать.
Через несколько дней появился отец, оказывается, жена вернула девочку, пока муж был в командировке.
Анна Ивановна не отдала им ребенка, был суд, и удочерение признали не действительным.
Трудно полюбить чужого ребенка, особенно если он до двух лет был ничей.
Юля Бочарова
Юлька знала свою маму.
Студентка нагуляла ребенка на первом курсе и сдала в Дом грудного, не отказываясь от него.
Девочка развивалась абсолютно нормально, разговаривала лучше других детей, она видела свою мать почти каждый день.
Отказ от Юли был написан, когда девочке исполнилось два с половиной года.
Мама вышла замуж и переехала жить и учиться в другой город. В ее новую жизнь девочка не вписывалась.
Страшнее всего был вопрос:
- Где моя мама?
И случилось чудо! Семья
