«Рассказать жене о своем приключении или не рассказывать?» - с этим маетным вопросом лёг вчера спать Василий Егорович, с ним же и проснулся сегодня.
Людмила суетилась на кухне. А это значит, что она уже подоила корову и согнала её со двора, приготовила сумку с едой на работу, простирнула кое-что необходимое, сбегала, конечно, в огород, заглянула в курятник…
«Пчёлка моя», - подумал Василий Егорович о Людмиле, и комок горечи подступил к горлу. Любил и жалел он её какой-то невыразимой щемящей жалостью. Двоих сыновей вырастила. Пелёнки, распашонки... Собрать бы в кучу все её постирушки за тридцать-то лет, деревню Лохмутовку спрятать под этим тряпьём можно. А ещё огород, скотина, печь, еда, работа... Но особенно жалко стало супругу, когда закрыли библиотеку, где она работала. Закрыли в одночасье. Людмила сама складывала книги в какие-то ящики, будто в гробы, и плакала. Начитанная, уважаемая при своем деле, она вдруг осталась без дела. Утешал её Василий, как мог.
- Не огорчайся, Люсь. Проживем как-нибудь. Без книг проживём... Кино не привозят, библиотеку закрыли... Осталось кабак средь Лохмутовки у церкви поставить. И будет полное «возрождение» деревни.
А вскоре и сам Василий Егорович оказался лишним. Закрыли филиал комбината бытового обслуживания, где он работал шофёром. Распрощался Егорович со своим ГАЗоном, будто с дорогим человеком, и тоже, как с похорон вернулся домой.
- Как жить - то будем, Люсь?
Погоревали, подумали и взяли в аренду гектар посева сахарной свеклы. Немного для начала, попробовать. Другой работы в бывшем колхозе не нашлось.
Всё лето и осень работали в поле. Прорывали свеклу, пропалывали, собирали и вывозили урожай… А зарплату получили сахаром. Мешков аж двадцать! Куда девать? Но зима длинная, весь сахар ушёл. Часть за дрова, поменяли, часть сыновьям в город отвезли. А оставшиеся семь мешков Василий Егорович продал вчера. Да так несуразно всё получилось, что страшно жене рассказывать. Но рассказать придется.
«Погожу пока», - решил Василий Егорович и вышел на кухню.
Людмила встретила его, радостно, и даже восторженно.
- Вася, какой же ты молодец у меня, - поцеловала она его. - Сапоги привёз прямо - прелесть. Тёплые, лёгкие, красивые... Я нынче с утра ещё раз примеряла. Ну, - загляденье! Наверно дорого стоят?
- Да, стоят... - отмахнулся Василий.
- А ты что-то, вроде, не в духе? Небось, приняли вчера с Петькой Немытовым? Уж сосед не пропустит. Да я так, Вась. Я - ничего. Выпили, так и выпили. Сотней больше в кармане, сотней меньше. – Может, кваску налить?
«Не о сотне речь!» - подумал Василий. В том и беда, что в кармане ни рубля не осталось. Да ещё Немытову пятьдесят штук задолжал. Ну, и разговорчик предстоит!
- Не надо квасу, - отрезал он. - В поле пора. Солнце встаёт.
Восход горел багровым пламенем. Опять будет жара несусветная.
Василий нёс сумку с едой и две мотыги. Людмила шла рядом налегке, в отличном настроении, а потому не шла, можно сказать, а порхала. Она часто срывала придорожные цветы, пританцовывала... Муж любовался женой - её настроением, фигурой, голосом… В тяжёлой деревенской жизни Василий всегда старался и помнил, чтобы Люсе было с ним хорошо. Вот и вчера сапоги купил. Долго выбирал. Была, конечно, и подешевле обувь. Но не для солдата же керзуху покупает. Взял за четыреста тысяч. Шампунь для неё купил, шоколад «Бабаевский» - большую плитку - и дорогие колготки в коробочке.
- А колготки-то зачем, Вась? - радовалась и удивлялась вчера вечером Людмила. - Куда я в них пойду? Ну, куда?
- А никуда. Наденешь колготки и походишь по избе, а я полюбуюсь тобой...
- А что, Вась, думаешь слабо? А вот и надену, а вот и потанцую перед тобой. Только бы со свеклой разделаться...
Легко сказать - разделаться.
В прошлый раз с одним гектаром еле управились. А теперь пять взяли. Нужда заставляет. Мотоцикл в сарае стоит «разутый». Всё денег нет купить резину. Крышу не мешало бы на доме обновить. А там сыновья в городе еле концы с концами сводят. И ведь до чего дошло! Младшему однажды зарплату выдали билетами в баню. Он в коммунальном хозяйстве работает. А старшему автобаза проездные билеты на городские автобусы «отвалила». Продавай, кормись пролетарий...
Бескрайнее поле сахарной свеклы встретило супругов неласково. Борозды, как параллели на глобусе, от горизонта - до горизонта и дальше. Назад посмотреть - страшно: так мало ещё обработали. Вперёд глянуть - руки опускаются: осталось начать да кончить.
Но, с Богом! Надо нагнуться к каждому букету растений, из пяти - семи корней оставить один. Затем промотыжить междурядье. Присесть, встать. Присесть, встать Бесовская гимнастика. И так весь день. От пыли и зноя саднят губы, тяжестью наливаются руки и ноги, ноют поясницы. Присесть, встать. Хочется пить, хочется отдохнуть, а больше всего хочется бросить эту работу и убежать к прохладному пруду. Но нельзя. Никак нельзя! Нужда заставляет.
От лютой жары и бесовской гимнастики супруги давно поснимали одежду. Их выпаренные, похудевшие тела отливают бронзой. И этот постоянный привкус соли на губах. Порой, кажется, что и сахар солоноватый. Осточертело!
Но ещё бороздку, ещё одну и пора отдохнуть, перекусить. Ничего! Глаза страшат, а руки делают. Потихоньку, помаленьку, как-нибудь...
Но закончится прорывка, начинай, арендатор, прополку. И опять по бороздам с мотыгами, как по параллелям глобуса, до горизонта и дальше. Затем - уборка. Об этом до поры лучше не думать. Каждый корень очистить от земли и листьев, сложить свеклу в бурты. Часто приходится работать в осеннюю слякоть, в дождь, в мороз и даже в снег. Потом надо вывезти свеклу на приёмный пункт то есть найти грузовик, уговорить шофёра… Тут бутылкой не отделаешься. Да, солоноват сахар и горьковат, однако...
- Вась, а Вась, - не выдерживает Людмила. - Посидим чуток, поешь хоть. С утра ничего не ел.
Василий отбросил мотыгу.
«Вчера накушался», - смолчал он.
И снова, в памяти ожил вчерашний день. День, впрочем, обыкновенный. Случилась возможность отвезти на попутной машине сахар в город. Размечтались с Людмилой. Семь мешков, да если сотни по полторы продать - хорошие деньги.
- Ты, Вась, не торопись, - напутствовала Людмила. - Назначил свою цену и держи.
Они и держали с Немытовым. Но сахара столько понавезли, что цена упала до ста десяти тысяч за мешок. Но и по этой цене никто не берёт. Весь день стояли, уморились вконец.
- Вот дела, дядь Вась, - забеспокоился Петька Немытов, - хоть обратно вези сахарок. А на чём? Машина-то, попутка, уехала.
- Да, Петя, дела...
А тут, вдруг, как назло или на счастье, кавказец подошел.
- Кацо, по девяносто идёт?
Переглянулись мужики, плечами пожали: куда ж деваться?
- Забирай!
И то хорошо! Освободились от товара как дворняги от цепей, и пошли по торговым рядам. Сперва Василий Егорович сапоги Людмиле купил, потом всё остальное. Немытов зажимался с деньгами и только одно твердил:
- Поесть бы где?
Действительно, где? Знакомые столовки давно приказали долго жить. В тупике незнакомой улицы встретился ресторанчик.
- Зайдем, дядь Вась. Хоть щей похлебаем.
Зашли.
Встретили их, как гостей долгожданных.
- Что желаем-с.
Официант в чёрном костюме, в белых перчатках.
- Похлебать что-нибудь, - распорядился Немытов.
- И водочки-с?
- Молодец! Всё понимаешь. По стакану.
Промочили горло водочкой, прогрели каким-то мудрёным супом.
- Хорошо, дядь Вась, - впервые за весь день улыбнулся Немытов. - Эй, официант, повтори.
А тут уж пять часов пробило. Ресторан заработал по вечерней программе. На небольшой эстраде вспыхнул свет, и выбежали артисты во всем белом, как ангелы. Мать честная!
- Дорогие гости, вас приветствует ансамбль «Мираж».
Петька даже есть перестал. Он вытаращил глаза на поющих и извивающихся артистов.
- Эх, дядь Вась, куда мы попали-то. А бабы наши теперь ещё на свекле...
Лохмутовские мужики уж не ели, не пили, а, как зачарованные, смотрели и слушали.
- Во, жизнь!
- Живут же люди!
Однако припозднились. На автобус не опоздать бы.
- Эй, официант, получи с нас.
- Сей момент-с.
Официант поколдовал над калькулятором.
- Пожалуйте-с. С вас пятьсот восемьдесят тысяч.
- Сколько?! - вскочил Немытов.
- Пятьсот восемьдесят.
- Ты чё, мужик, белены объелся? Выходит по три мешка сахара с каждого?! Да никак мы не могли съесть по три мешка сахара...
- Сахаром не берём-с.
- Чего ты сыкаешь? До ветру хочешь?
- У нас так принято-с. Суп с креветками, салат оливье, водочка, ансамбль «Мираж»... Пятьсот восемьдесят. Пожалуйте-с.
- Вот тебе, Петька, и «Мираж», - подытожил Василий Егорович, заняв у Немытова пятьдесят тысяч.
- Шесть мешков сахара съели, - сокрушался сосед.
Такой был день.
- Жара-то, какая, Вась, - проговорила Людмила, разливая квас по кружкам.
Она разложила еду на газете, накинула мужу платок на голову.
- Поешь.
- Да, что-то не хочется... Жарко больно. Посмотри, Люсь, вон там жара, как море переливается.
- Это марево, Вась. А то бывает и мираж. Вроде как лес прохладный вдали или море, а там ничего нет – мираж. Помнишь, Черное море, Вась? Мы с тобой по туристической путёвке три дня, как в сказке побывали.
- И всего по девятнадцать рублей...
- Ага. И самолет, и ночёвка, и питание...
- Неужели это было Люсь?
- Было, Вась. Но в ту жизнь нас больше не пустят. Мы нужны здесь, в борозде. Прошлое как мираж - недостижимое. Будущее - тоже мираж. Живем среди марева и миражей. Как-нибудь, Вась, проживём. Ты деньги то выложил из кармана?
И опять гнетущий, упругий комок спазма подступил к горлу. Хотелось плакать от своей вины и от своего бессилия. Не может он помочь сыновьям, не может освободить жену от каторжной работы, не может ничего решительно позволить самому себе. Тридцать лет протрясся за баранкой и стал лишним. Кому пожаловаться?
- Люсь, - с трудом разорвал Василий Егорович спекшиеся губы, - а денег-то у меня нет.
- Как нет?
- А так и нет. У Немытова ещё пятьдесят тысяч занял.
И Василий Егорович рассказал все, как было. Рассказал и покаялся. Сбил кулаком слёзы с лица вместе с каплями пота.
- Ругай меня, Люсь. Делай, что хочешь. Виноват я. Покушал трудящийся за триста тысяч.
А Людмила будто и не слышала его рассказ. Людмила по-прежнему смотрела вдаль, где бушевало знойное марево, и улыбалась. И вдруг засмеялась, расхохоталась - на всё поле.
- Ты чего, Люсь? - встревожился Василий. В такую жару и помешаться можно.
- Ха-ха-ха, - смеялась Людмила и не могла остановиться - представляю Петьку Немытова в ресторане в резиновых сапогах... Хорошо, что галстук официанту не помял.
- Да уж собрался. Вскочил, глаза набучил... Я встрял. А потом и вышибалы подошли.
- А ругать я тебя, Вась, не буду. Я лучше поцелую тебя. Вот так... Вот так... За что ругать-то? Зашёл покушать... Что ты видел в жизни? Баранку свою, топоры, лопаты, да вилы... Подумаешь, «Мираж» посмотрел. Нет, Вась, никогда мы не жили богато и не заживём. Мы, как старик у Хемингуэя, который поймал большую рыбину в море. Пока он с трудом добирался до берега, мечтая о сытости, акулы съели его добычу. Старику остался хребет этой рыбины. Вот и нам - хребет. Кавказец откусил, хозяин ресторана откусил... Страховые компании, банки и сбербанки... Негде, Вась, рубля на похороны приберечь. Съедят. А нам - эти борозды. Пять гектаров в аренду взяли и семь возьмём. За кусок хлеба возьмём. Глупят нашего брата. А потому не жизнь, а сплошные миражи.
Людмила так ладно говорила и
