боли, что каждой девочке, с замиранием сердца слушавшей его, казалось, что поет он только о ней.
— Когда я на него гляжу,
Со сладкой мукой нахожу
Черты все новой красоты,
Которой так терзаешь ты.
И я, конечно, в тот же миг,
Как лист сухой у ног твоих,
Как лист сухой,
И все мечты —
Чтоб на него ступила ты.
Со стесненным сердцем слушала Лена его пение. Боже, как он изменился! — думала она. Четыре месяца назад это был влюбленный порывистый мальчик, способный запрыгать от радости при виде ее. Любовь сделала его совсем другим человеком. Теперь перед ней сидел юный мужчина, в голосе которого звучала такая страсть, что у нее по коже побежали мурашки. И не в силах выдержать этот обжигающий взгляд, она опустила глаза.
При первых звуках любимого голоса у Маринки непроизвольно ручьем потекли слезы. Стиснув зубы и закрыв рот ладошкой, чтобы не зарыдать в голос, она быстро отползла от костра за толстую сосну и там дала волю слезам.
Вдруг она почувствовала, как ее шею что-то пощекотало. Рукой она нащупала конец длинного прута. Кто-то невидимый потянул прут в темноту. Незаметно удалившись от костра, в его неверном свете Маринка увидела лицо Гены. Он приложил палец к губам и, взяв ее за руку, отвел подальше за деревья.
— Геночка! — обливаясь слезами, зашептала она. — Они сегодня будут вместе. Я видела, как она забиралась в его палатку. Все кончено, Геночка! Ой, как мне плохо!
— Не будут, — уверенно произнес он. — Она ночует в палатке с Селезневой — ее рюкзак уже там. Я сам слышал, как она ему отказала. Отложили до августа. Но и в августе у него ничего не выйдет. Она не будет с ним - никогда!
— Ой, Геночка! — обрадовалась Маринка. — Как же тебе это удалось? Ты, просто, волшебник!
— Удалось. Я злой волшебник — и чем дальше, тем злее. Живи спокойно, подруга, может, ты его еще и заполучишь. Хотя и тебя ему отдавать противно до ужаса.
— Башкатова! — донесся до них голос физрука. — Где ты? Отзовись! Не смей далеко заходить.
— Я здесь, Виктор Петрович! — крикнула Маринка. — Не беспокойтесь, мне надо. Я сейчас вернусь.
— Ну, я пошел, — прошептал Гена. — Смотри, никому, что ты меня видела. Меня здесь не было. Я сегодня за сторожа на складе. Там в случае чего подтвердят, что я всю ночь был на месте.
— Как же ты один... ночью? Не страшно?
— Самое страшное со мной уже случилось, — невесело отозвался он. — Теперь мне ничего не страшно. Пока!
И он скрылся в темноте. А повеселевшая Маринка вернулась к костру. Они просидели до половины третьего ночи, пока костер не догорел дотла. Маринка убедилась, что Лена, действительно, пошла спать в палатку Насти, а к Диме напросился Оленин — в его в палатке поселились девчата. Но Оленин так и не пришел, и Дима ночевал один.
— Спим до восьми, — распорядился физрук. — Если кто проснется раньше, ведите себя потише — не будите остальных.
— Кто меня разбудит до восьми, — послышался из темноты голос Саши, — пусть сразу копает себе ямку. Чтобы времени потом не терять.
Если бы он промолчал, может, и спал бы лагерь до означенного часа. Но идея-то была подана — просто брошена на благодатную почву. И ровно в шесть утра голос Веньки, усиленный мегафоном, стянутым из палатки физрука, на весь лагерь пронзительно заорал:
— На-а-а зарядку! На зарядку, на зарядку станови-и-ись!
И бросив мегафон, Венька стрелой понесся прочь. Но где ему, коротконогому, было удрать от Оленя! Скоро-скоро весь лагерь с чувством глубокого удовлетворения услышал жалобные вопли Веньки, доносившиеся из прибрежных кустов. Изрыгая проклятия, физрук побрел их разнимать.
