тайну — никому ни слова не сказала. Даже ругая Николая, что случалось все чаще и чаще, она со стеснением в груди не позволяла себе открыть ему во всей полноте то, что узнала о нем: есть вещи, которые нельзя говорить мужчинам; хотя ее характер, все Наташино естество восставало против лукавства, недосказанности. И тогда любовь ее к Николаю стала неотличима от ненависти, тем более, что она поняла: все, что она может сделать — это помочь своему мужчине собрать вещи.
Они неловко потолкались в прихожей.
- Присядем на дорожку? - спросил натужно Николай и нацелился примоститься своим тощим задом на чемодан.
Наташа вскрикнула:
- Раздавишь!
Тогда Коля, покряхтывая, присел неловко на тумбочку под мутным зеркалом, Наташа грациозно опустилась на стул. «Кажется, она успокоилась», - подумал мужчина, - «Очень хорошо».
Встали. Николай обнял, кольнул щеку усом, подхватил чемодан в охапку, не доверяя колесикам. Наташа с надеждой посмотрела на него и увидела, что он уже весь в дороге, что его уже здесь нет, и, сделав усилие над своими аристократическими скулами, помахала ему ладошкой.
Темень звенела замороженными ветками деревьев, хрустела под ногами, и человек с лицом, похожим на последнюю четверть луны, вышел из подъезда навстречу своему собрату — изрытому кратерами блину на закопченной ночной сковородке. Человек в куртке был похож на медведя, он казался огромным и сильным и ощущал, как болтается в синтепоне худое сутулое тело; он хотел оглянуться наверх — там женщина убирала остатки шпагата, которым пришлось стянуть чемодан, и развешивала на плечиках в шкафу не пригодившиеся рубашки. Мужчина хотел оглянуться, но его ждало такси, и он, вжав шею в плечи, юркнул в машину и скоро уже мчался прочь в душном купе, уложив бережно чемодан в багажный отсек под полкой, пил дрянной, теплый, пахнущий тепловозным чадом коньяк и, поддакивая восторженному попутчику, мечтал о сне.
На другой вечер Николай ужинал в ресторане в компании местных коллег, раскраснелся, расслабился и стал симпатичен и удачлив. Принимали его с почетом, как известного журналиста, и он ближе к полуночи долго отплясывал с одной стажеркой, с которой и отправился ночевать в гостиницу. Девчушка, впрочем, оказалась не очень опытной, к тому же она была на его вкус слишком худа, а утром с восторгом щебетала всякие милые глупости, от которых у Николая разболелась голова, чего он терпеть не мог, и испортилось настроение.
Когда командировка подошла к концу, и он, опухший и уставший от местных настоек, утерявший свое сходство с луной и растрепанный, попытался собрать чемодан, тщетно вызывая в памяти те движения, которые делала Наташа, укладывая его вещи, и волнуясь от того, что не может их вспомнить; но тот тяжело вздохнул и как-то очень естественно развалился, живописно разбросав по номеру грязные вещи, набор для бритья, исчерканную тетрадь, нераскрытую пачку сигарет.
А женщина убрала его рубашки в шкаф, выкинула обрывки веревки и увидела, что Коля забыл свою странную зажигалку. Она заметалась по комнате, не зная, что делать; ей вдруг показалось очень важным догнать мужчину, вручить эту уродливую вещицу, чтобы он смог закуривать на морозе: ведь, если у него не будет такой возможности, ему будет неудобно — сейчас же нигде нельзя курить, только на улице. Она подбежала к окну, мельком заметив свое растерянное отражение и панику в коричневых глазах, но, кроме последней четверти луны, ничего уже не увидела.
Глядя на иззубренную половинку бледного диска, она почувствовала, что внутри что-то оборвалось, что-то закончилось и ушло, отдаляется и уже начало забываться. Тогда она вернулась в кресло, свернулась там в клубок и долго сидела неподвижно, иногда посверкивая глазами из-под челки.
Начало января 2016 года, Новгород Великий.
