ПОЖАР ВТОРОЙ
«Достаточно взглянуть на вас, услышать ваш голос, ощутить ваше дыхание, чтобы понять: вы не только приняли «причастие буйвола», вы питались только им, и больше ничем; в этом случае вы придерживались строгой диеты».
(Генрих Белль. «Бильярд в половине десятого»).
Организаторы заявили пять тысяч человек, шествие и митинг на площади в центре, но власти города предложили две тысячи и шествие в одном из спальных районов. Очень довольные руководители партии недели две вели переговоры, делали вид, что артачатся, раздавали направо и налево интервью, и в итоге согласились на условия мэрии. Таковы правила игры.
День акции выдался пасмурным, холодным, в этих спальных районах всегда так ветрено, да там еще и река недалеко, с нее сыростью несет. Как тут люди живут? А уж весной здесь особенно неуютно: огромные асфальтобетонные пространства, без единого зеленого пятнышка, все в клочьях тающего снега, в серых высотках, в тумане.
Народу собралось меньше тысячи. Организаторы говорили, что вычерпали лимит до донышка, полиция дала цифру в 500 человек, на самом деле пришли около 800, считая журналистов и блогеров. Правоохранительные органы сначала пригнали колонну автобусов, выгрузили бойцов с щитами и дубинками, потом посмотрели и половину машин отправили назад.
И действительно, все закончилось почти спокойно, без эксцессов. Вперед пустили хоругвеносцев и веселых барабанщиц. Прошли по довольно большой улице, увлеченно махали имперскими черно-желто-белыми флагами, кое-где и российский триколор промелькивал, но в небольшом количестве, была и партийная символика. Несли растяжки: «Русский — значит трезвый», «Слава русской весне», «Новороссия — мы с вами». В основном, в шествии участвовала молодежь, лица были задорные, иногда до подбородка замотанные в тряпки с какими-то черепами, но попадались и люди постарше: так, подошли несколько десятков казаков, один пожилой человек держал портрет Сталина. Его не гнали, но косились — многие с одобрением, некоторые хмуро.
Поорали всласть, благо акция разрешенная, можно: «Россия будет свободной», «Держи кровь чистой», «Мир, труд, май, гастарбайтер, уезжай», «Вон Бандеру с русской земли». Оттянулись всласть, словом.
А когда возвращались к метро, получилась небольшая неприятность, впрочем, предвиденная. Журналисты cтолпились вокруг мужика, видом лет за 30, высокого, полного, с круглым лицом, которое могло бы показаться добродушным, если бы не свернутый на сторону нос, к нему же подтянулись и участники акции.
- Ну, что, Олег? Как тебе? Дали жару, а? Олег Иванович! Как вы оцениваете прошедшее мероприятие? Скажите, что вы думаете о текущем положении на Украине? Как вы относитесь к действиям российских властей по отношению к Донбассу?
Мужчина молчал и обводил всех внимательным, острым взглядом, качал головой, чему-то слегка улыбался. Потом он поднял руку, и все как-то сразу перестали гомонить.
- Как я оцениваю наше шествие, спрашиваете вы? Как я оцениваю положение на Украине и действия властей, спрашиваете вы? - тихо сказал он. - А я никак это все не оцениваю. Моя оценка не имеет никакого значения. Вы и сами все видите. Вы видите, что мы собрались, и мы вместе, и мы готовы. И еще вы видите, как бандеровцы убивают наших братьев. Вы видите, как власть, сделав один шаг, не пошла дальше, струсила. Вы это все видите. Вы спрашивайте меня, каково мое мнение. А зачем вам мое мнение?
Он постоял молча.
- Мое мнение... Кому оно нужно? Оно нужно, да, оно нужно моим товарищам, моим единомышленникам, моим братьям! - вдруг горячо, искренне, прижав руки к груди, заговорил он, - и они - они не спрашивают, о чем я думаю, потому что они знают, о чем я думаю. Так?
- Так! - с готовностью рявкнули в толпе.
- Они знают, и не задают вопросов, потому что мы вместе, мы делаем дело, и мы пришли сюда показать, что мы — вместе. Мы — сила! Так?
- Таак! - простонали в толпе.
- И я не спрашиваю, о чем они думают. Я знаю, о чем они думают! Они думают, что пора перестать задавать глупые вопросы! Они думают, что пора брать дело в свои руки! Те, кто задают вопросы, ничего не делают. Они разучились делать! Они скачут вокруг, а наши братья умирают под пулями. И мы — именно мы, а не вы, а мы встанем на защиту русских. И мы не будем спрашивать. Никого не будем спрашивать! Мы будем делать! Делать! Делать! И нам не смогут помешать! Так??? - мужчина внезапно выкинул вперед руку со сжатым кулаком.
Люди отшатнулись, словно получили пинок, и взревели.
- Вот так, - сказал мужчина тихо и двинулся сквозь толпу, улыбаясь кончиками внезапно истончившихся губ, уже ни на кого не глядя, и в лице его проступило что-то резкое, волчье, оно уже не казалось добродушным; и так и шагал, будто он здесь был один, а вокруг орали, свистели, начали скандировать лозунги.
К оратору пробрались полицейские, заломили ему руки (мужчина не сопротивлялся) и увели в автобус вместе с парочкой особо буйствующих соратников: всего, по сводке, задержали пять человек. Эти пять человек в автобусе, слегка очухавшись, принялись писать в твиттере, что их, кажется, везут в такое-то отделение полиции, что брали жестко, что у Димона, наверное, рука сломана (Димон в это время ожесточенно тыкал этой рукой в свой айфон), и что им оформляют неповиновение законным требованиям сотрудников охраны правопорядка и могут дать суток по 15. Остальные участники акции разошлись, аккуратно свертывая плакаты и знамена.
Через часа три всех отпустили с обязательством явиться в суд, который впоследствии выкатил им штраф, и государственная казна пополнилось пятью тысячами рублями со всех. Партия осталась довольна, акция прошла успешно, получила необходимый резонанс и освещение в СМИ, а ветки комментариев в соцсетях и спустя неделю продолжали расти: бранились круглые сутки, самозабвенно.
Короче, хорошая вышла акция. Это вам не конкуренты, у которых тишь да гладь. У нас все круто. Олег, конечно, гений, все здорово сделал, как всегда. Повезло нам с Иванычем, что и говорить, повезло.
Он снимает двухкомнатную квартиру в районе «Выхино», в пятиэтажке в зеленом дворе, и ветки лип лезут по утрам в окно. Эта пятиэтажка напоминает мужчине его родной город, который он покинул несколько лет назад и, если честно, не хотел бы его вспоминать: нечего там вспоминать, нечего и некого.
Рядом проходит железная дорога, и мужчина приспособился к постоянному шуму, не оставляющему его ни днем, ни ночью, а сначала никак не мог привыкнуть, ночами ворочался и не спал, вставал, шел на кухню, пил большими глотками воду и злился.
В одной комнате спальня, одежный шкафчик, кровать, у кровати — тумбочка с лампой, а за тумбочкой — гантели, ржавые и пыльные. Скудная обстановка, спартанская, ничего лишнего, ни книг, ни какой-нибудь картинки на кое-где отстающих пузырями от стены обоях, даже описывать особенно нечего.
Вторая комната — интереснее, здесь оборудован прямо-таки центр связи: новый комплект специальной мебели, два стола, на одном — стационарный компьютер, на другом — ноутбук, тут же городской телефон-радиотрубка, и два сотовых разных моделей, и еще один — во внутреннем кармане куртки. Вся эта техника помаргивает разными огоньками, временами звенит или пищит, словом, живет своей жизнью, и к ней хозяин тоже привык, хотя и не сразу.
У стены стоят простенькие стеллажи с книгами, но художественной литературы искать здесь не следует, разве что на нижней полке, где обнаруживаются разрозненные тома из собраний сочинений русских классиков: Толстой, Достоевский, Гоголь, Тургенев, Некрасов, Радищев, даже есть издание Герцена. Еще в углу валяется Чехов. Книжки дешевые, из второсортной бумаги, изрядно истрепаны, некоторые страницы порваны, будто их читали в транспорте, небрежно и со скукой перелистывая страницы и не вникая в смысл напечатанного.
В основном на стеллажах стоят буклеты технического характера, несколько учебников по истории, в том числе военной, несколько справочников по оружию, валяются газеты и журналы, в том числе глянцевые, с обнаженными девушками.
Кухня обставлена хорошо, богато, здесь есть и электроплита, и посудомойка, и стиральная машина, и новые шкафчики веселенькой расцветки. Они почти пусты; на разделочном столе рядом с плитой валяются пакетики черного чаю и банка кофе, и рядом — набор столовых пластиковых ножей.
Но это не единственные ножи на кухне: тут же лежит слегка изогнутое лезвие, с одной стороны зазубренное, с желобком и чеканным узором и невероятно острым концом — хоть вместо иголки используй. Рукоять у него костяная, красивая. И сама вещь изящная, хотя и страшноватая: это уже не игрушки, которые можно купить в любом магазине.
Холодильник тоже почти пустой: несколько банок консервов, с десяток яиц в специальном отделении, бутылка подсолнечного масла, пара луковиц и картофелин, какой-то заплесневелый соус, бутылка вина и две бутылки водки. Холостяцкий холодильник.
Да и в комнатах присутствия женщины не наблюдается.
Хозяин не любит есть дома. Обычно он обедает и ужинает в кафе, где собирается обсудить с товарищами планы нынешней и грядущей борьбы. Он любит вкусно покушать, но терпеть не может готовить, поэтому ресторанный вариант для него самый оптимальный.
И еще он не любит одиночества, хотя и живет бобылем.
При этом никто не может сказать, что он чурается женщин. Иногда он приводит домой то восторженную соратницу помоложе, то любопытную журналисточку, а то и проститутку, но они здесь не задерживаются. С женщинами он корректен, их не обижает, ночью старается доставить удовольствие себе и партнерше; утром вежливо и безучастно позволяет приготовить кофе и указывает на выход. Повторно женщины попасть сюда не могут, ни у кого еще не получалось, хотя хотели бы многие.
Он — человек публичный, занятой, на одиночество времени нет, все расписано на несколько дней вперед, особенно сейчас, во времена «русской весны». Домой он приходит чаще всего только переночевать, и это его устраивает, очень устраивает.
А если он освобождается рано, или вдруг случайно появляется свободное время, он открывает бутылку водки, сооружает нехитрую закуску на скорую руку и пьет залпом и не поморщившись; чувствуется, что это для него — дело привычное. Первый стакан он пьет на кухне, как лекарство, бессмысленно уставившись перед собой; второй — в комнате. Третий стакан он употреблять не спешит: сначала он включает компьютер и начинает писать, и в процессе прихлебывает водку. На данном этапе ему не требуется закуска.
Он отправляет письмо, зная, что не получит ответа. Лишь один раз, года два назад, высветился обратный адрес, и сердце забилось так, как оно никогда не билось ни при виде любимой женщины, ни на митингах, когда толпа орала, свистела и пыталась качать его. В этом письме сухо, одной строчкой сообщалось о кончине деда. И больше ничего, никогда.
Мужчина знает, что пишет в пустоту. Иногда он гадает, читает ли адресат его нетрезвые излияния, и ему кажется, что нет — он вычеркнут из памяти, и он сам бы хотел вычеркнуть все из памяти. Но он не с силах этого сделать, и, написав письмо, перед его отправкой открывает Инстаграм и долго смотрит на какие-то фотографии, где запечатлена хорошенькая невысокая
