Поп, Юлия и тяжелый рок.

меня войной»!

Самым трудным делом для попа было клянчить деньги на реставрацию храмов; все подразумевали, что часть денег попы берут себе; и наш поп от этого мучился. Я же знаю, что деньги, подаренные одной дамой именно «на дом батюшке»  -  поп  потратил сразу же на крышу храма.  Совестливый был он какой-то, нестандартный;  слишком тонкий и не мудрый.

Еще один случай, как штрих к портрету. Едем как-то из епархии. Поп совсем угрюмый. Что-то там не так пошло. Наконец проговорился: «Самое главное препятствие к распространению христианства в России – Русская Православная Церковь». Ничего я особо тогда не понял; думаю, это его достал тот дух канцеляризма и  мертвых формальностей, который он иногда обличал… Поп  хотел горячей религиозной жизни, а ему дали стройку; стройку ни для кого – три бабки-прихожанки уже готовили себе погребальные наборы.

Едем дальше. «Кино» кончилось, недолго порадовав – сборник был совсем уж маленький. Назревала угроза возвращения душеполезных записей. Я сразу сказал, что я усну с тоски. Поп покряхтел, помялся, посмущался, почесался…  и достал «Рамштайн».  «Вот… На оценку давали – завалялось»…  

«Жить можно – решил я – они тоже, оказывается,  люди».

Оказалось –  сборник;  далее пошли сборники и фрагменты из «Металлики», «Райнбоу» и всего того, что заменяет шоферу кофе. Пения рокерского поп не любил, английского не знал, рок-культуру игнорировал – а вот жеское звучание любил явно. И ничуть при этом не стеснялся.

Звуки эти  любила и машина попа; они скрывали ее скрипы и стуки;  машина сознавала себя комфортной и росла в самооценке. Так мы и катались по самой плодородной и самой  заброшенной на планете земле - где растут в основном сорняки да кладбища. На меня курящего поп посматривал  странно -  и я понял, что курить он бросил не так давно, и не без борьбы.

Здесь еще один штрих к портрету. Как-то раз поп (угощенный мною пивом) разговорился. Принято считать, что попы только и говорят; но этот, встретив человека «не того духовного настроя», имел вид… Отрешенный, что ли… «Подите прочь! Какое дело… поэту мирному до вас. В разврате каменейте смело – не изменит вас лиры глас».

Итак, поп разговорился. Оно и понятно – в его «при храмовом» вагончике от одинокой тоски и деться-то было некуда. Смотришь в окошко на леса строительные, на купола косенькие, прикидываешь перспективы тупиковые, да и выхода не увидишь…  А постучится кто – значит, похороны; собирайся, поп; кто-то наспех покрестил, кто-то ничему не научил, прожил колхозник не пойми как - а ты отпевай. Да скоренько, без затяжки; по местному чину…

Так, стоп. Опять колхозники с гробами в голове. Я же про рок сказать хотел!

Ну и вот. Выпил поп пивка, подобрел малость, и когда за рок речь зашла – он примерно такое мне наговорил.

- «Рок ругать глупо. Он – одно из следствий порчи человеческого естества. Такое же, как и пошедшие от Каинитов ремесла и искусства. Утратили они, поганцы, Богообщение – вот и стали заполнять себя внешним. Оружие изобрели…  Однако мы сейчас уважаем и Кулибина, и Калашникова, и Мусоргского. И правильно делаем. Нам не дано в земном житии… чаще всего –  не дано выбирать между добром и злом. Мы вынуждены выбирать между злом большим и злом меньшим. А кто против – пусть сразу идет в схиму. Вот – чистое добро. Категорично, без компромиссов с падшим миром. Или в рай, или в психушку. Как повезет.

Не люблю я ни рок-культуры, ни голосов ихних  наглых, ни текстов, ни гитар и голов потрясания. Ни самого слова «рок». Судьба неумолимая – по нашему. Наша жизнь сейчас – тяжелый рок; – и как это можно любить? Но ругать рок – глупо. Дескать – в нем сатанизм. Но сатанизм в классике появился раньше самого рока; вспомни этого… как его дьявола… Шнитке. Давай начнем скрипки ругать. На них злые вещи пиликали. Глупость.

Рок ругать глупо. Он бракованный – это да; но почему бракованный? Почему он сатанический – когда вполне мог бы быть и народным? Угадай загадку. В связи с чем рок отторгаем христианами? А?  (Я не знал). – А в связи с революцией.

(Во дела. Во пиво дает… на всегда пустой живот).

Да, друг мой. В связи с революцией. Ты вот мало читаешь – и не знаешь, что в связи с проклятой этой революцией вся Россия… да что там – весь мир был лишен горы открытий в науках, искусствах, просто жизни…

Сколько талантов загублено! Если бы не революция – был бы у нас и русский джаз, и русский рок… рок – годов с пятидесятых. И все самобытное, славянское, не из блюза изошедшее…  И не роком и не джазом эти направления назывались бы… Свои слова бы нашлись…  И мир, слушая эти не рожденные теперь шедевры – был бы гораздо благороднее… Кругом – «бы»!
Глупо ругать рок. Ругать нужно сатанизм в роке. А рок – это звучание. Жесткое, ударное… Грешно? Сладкое нужно слушать? Вот пиво – оно горькое. Дети не любят. И правильно делают. Оно и не для детей. Оно – для мужей, и входит в монастырский устав «стран, вино неимущих».  Давай еще пиво ругать начнем. Совсем ересь.

Жесткое  звучание – от ада? Но как, скажи мне, как можно выразить ярость битвы – праведной битвы; полет всадника на современном коне – мотоцикле? Звон мечей, звон наковальни, стук копыт, бой колес скоростного поезда? Или просто – праведный гнев? Скрипочками? Они – для другого. Они – для нежностей и глубины; для чувств тонких. Все хорошо в своем роде; и все можно сделать орудием сатаны.

Ругают телевизор, интернет, что только не ругают… глупо ругать предметы техники, распространяющие идеи, –  и инструменты выражения чувств. Ругать нужно сами идеи и сами чувства. И себя. Хотя бы за то, что в результате революции нет русского рока и русского джаза. Объедками пользуемся. Ради звучания слушаешь каркание ихнее гадкое.

А возник бы русский рок… или как бы там его назвали…  как мне кажется – из казачьих песен. Вот он, самобытный наш строй звучания; там и аккорды – уже готовые!

А поверхностно рассуждать… есть вид лжи. Кураев этот, Осипов… столько кассет накупил, столько денег потратил! Слушаешь часами, слушаешь… перлы гомилетики…  и до того все пусто! А этот… как его, дьявола… по воскресениям в телевизоре… умник смоленский… все против Святых Отцов! И не заметил бы, если бы читал поменьше…»

Такой вот штрих к портрету.


Вернувшись из Москвы с дыркой от бублика, узнали мы очередную новость – в традиционном стиле. Умерла Юля, и было это так.

После Причастия ее внутренняя жизнь, (с которой я мало знаком), обострилась.

Мужчина в таких случаях ищет Бога в молитве; женщина же обычно ищет батюшку в храме. Юля поискала-поискала, да и не нашла. Ей сказали, что батюшка в райцентре – мы действительно сначала там попрошайничали. И она пошла в райцентр, пешком, за тридцать километров. Искать батюшку, искать разрешения мучительного вопроса, искать утоления сердечной муки – а может быть, и Бога искать; может быть, искать утоления духовной жажды. Искать света в своей тьме.

Она прошла райцентр и пошла дальше, в сторону Москвы. Возможно, она увлеклась размышлениями, или молитвой; она шла и шла. Сначала путь ей освещало Солнце, потом – звезды, в последние мгновения – фары… Шла она, видимо, без отдыха, раз в пять утра оказалась за сорок километров от своего дома.

Далее рассказал водила грузовика. Юля шла по центру дороги, с иконой в руках и на сигнал грузовика не обратила внимания. Ее сбило сразу насмерть. За водилу все впряглись, все поясняли милиции, что Юля немножко «не того». Вроде бы  его не стали держать в камере.

Мы с попом пошли на похороны. Погода была хорошая; гроб стоял перед Юлиным домиком – выделенным колхозом домиком «для своей работницы». Нищета там была трагичная. Но гроб был еще беднее; он был чужим, коротким, его наспех удлинили; утолщение досок  было заметно под  добавленной тканевой обивкой. Цвет добавленной этой обивки  был  какой-то линяло-лиловый, и вызвал у меня особую тоску. Но спасибо администрации, все-таки люди позаботились хоть как-то.


Мужики стояли суровые – выпивки не предвиделось. Как ни странно, всеобщая тягостность никак не передалась попу. Отпевание прошло с его личным воодушевлением. Кульминацией же этого правдивого рассказа будет его надгробная проповедь.

Много его надгробных проповедей я услышал за эти пол-года. Все они были по форме разными, но суть сводилась к нескольким основным понятиям. Поп хорошо говорил о величии вечности и мимолетности, краткости жизни. О том, что в этой многоскорбной жизни мы определяемся – добро или зло нам ближе. О том, что для усопших закончилось время покаяния, и теперь только молитвы ближних имеют перед Богом вес. О том, что усопшим нужно помогать молитвой и добрыми делами, самим для весомости молитв возрастая во благочестии. Целью всех его надгробных проповедей было  утешить зареванных жен и дочерей; они слушали серьезно и поп тоже старался серьезно. Чувствовалось, конечно, что размышляя о смерти, сам он думает о чем-то, что не озвучивает; но в целом проповеди эти погребальные были куда искреннее проповедей его после-литургийных. Там уж точно никто не сочувствовал его призывам сохранять чистоту  веры; все слушали лениво и поп говорил словеса себе одному. Здесь же, на отпевании Юлии, все поменялось местами. Поп сказал себе, хотя все и приготовились услышать.

Нет родственников, которых нужно утешать. Он – ее единственный несостоявшийся родственник. Есть Юля и есть он. И он себя утешил.

Поп поднял взор выше голов погребающих. Он видел сейчас всю Юлину жизнь. Начиная с дет. дома. Он видел ее дядю, ее наивные надежды,  ее тоску, ее неустроенный быт…  Видел тяжелый дух колхоза, почивший на сердцах предстоящих…  Видел ее детские незажившие в колхозе раны… Поп видел дух зла, всех загоняющий в чужие гробы… И именно ему  - именно от себя он и сказал надгробное краткое слово. Сказал без богословствований, чтобы Юле было понятней.

Настал духовно-торжественный момент. Чувствовалась Юлина блаженная вечная жизнь – либо души ее присутствие.  Поп разволновался. Красноречие покинуло его. Поп вообще пропал, остался честный рокер. Самобытный и русский. Лишенный возможности родиться –  в связи с революцией.

Не обремененный обязанностями, ответственностью, не боящийся клевет в епархию…  Поп  смотрел и на людей и сквозь них; он говорил и людям и духу зла; дух зла проиграл – и поп говорил и гневно, и радостно, и злорадно! А как же иначе! Излив на Юлию судьбинушку столько горечи, дух зла получил обратное! Юля не повесилась, не пошла блудить под самогонку… Она ударилась в веру и отмучилась. Ежедневные похороны с победой духа зла дали осечку. Поп торжествовал.

- Че… Уставились… Че… Хмуренькие все такие… Че… Хотите… Чтоб она… Всю жизнь… В колхозе вашем… пол без остановки  мыла?!

Так я зауважал попов.