молчаливая напряжённая обстановка… Просто кусок не лез в горло. От волнения, я нечаянно пролила себе на платье красное вино, и, немного на скатерть.
Юрий Александрович посмотрел на жену так, будто они этого и ожидали, а Егор, сразу, как-то заволновался… Потом мне пытался объяснить это волнение, тем, что он понимал, как на эту маленькую незначительную оплошность отреагируют родители. Уговаривал не обращать внимания, говоря: «Понимаешь, Ксюша? Постарайся их понять и простить… Два года назад они потеряли любимую дочь, а я сестру. И вот я остался у них один. И все свои помыслы направили только на моё благополучие. Тема стара, как мир. Отец все уже для меня определил. Моё будущее расписано по минутам: и обучение, и работа, благосостояние, а тут возникла ты… «Но почему же ты об этом раньше не говорил?» - спросила я.
– Потому что ещё не знал, кто ты для меня. Теперь вот убедился окончательно: ты моё будущее и настоящее! – Ксюша вспоминала их разговор с Егором, а глаза выражали такую грусть, что у матери сердце холодело от боли за дочь».
– Когда мы прощались, — продолжала Ксюша, — его мать попросила Егора, что-то там ей помочь подержать, а отец, глядя пристально мне прямо в глаза, сказал: «Вы, Ксения, бесспорно красивая девушка, но я должен сказать, что счастья в бедности не бывает. Уж поверьте мне, я знаю, о чём говорю. Да, можно услышать и такое, что бедность не порок и прочее. Но не порок для других... Для меня же и моей семьи — это неприемлемо. Поэтому сын наш должен связать свою жизнь с девушкой из состоятельной семьи, чтобы ничто им не мешало творить с увлечением в выбранной профессии, не задумываясь о куске хлеба. Надеюсь, вы умная девушка и все прекрасно понимаете. Я желаю вам всех благ. Кажется, там где-то на Алтае, у вас брат инвалид? Так вот и всей вашей семье желаю терпения! Смею надеяться, что вашего имени больше не назовут в моей семье».
– Это все он мне говорил, пока Егор, что-то там помогал матери. Думаю, они устроили так специально, чтобы без него мне все это сказать, - надолго задумавшись, тяжело вздохнула и продолжила… – Я попросила Егора пока не приходить в общежитие ко мне. Сказала, что мне необходимо готовиться к экзаменам, а он отвлекает. Мама, но я совершенно ничего не могла запомнить…
Мама! Мама! Меня так унизили... Никогда ещё не ощущала себя так ничтожно... Как червяк, на который просто наступили, и его нет… Понимаешь, нет! Растерли подошвой. Но главное, как мне показалось тогда, что он всех вас, моих любимых людей унизил. Я раньше всегда себя ощущала сильной, уверенной, а после это разговора мне показалось, что мы все зря живём на этой земле… Она не для нас… Не для таких, как мы. Зачем от так странно спросил меня: «У вас, кажется, отец лесничий, и брат-инвалид?» — неожиданно вспомнив, продолжила Ксения. – Я не поняла к чему это? Добить, окунуть душой в грязную лужу, подчеркнуть моё ничтожество в сравнении с их сыном? Неужели он не понимал, что мне, итак, уже больно, стыдно, и ещё много других страшных чувств, убивающих все светлое в сердце? Мама, он же врач-кардиолог?! Как, как так можно с людьми?! За что?!
Я взяла академический отпуск… Не могу больше находиться в Москве… Ноги не несут в университет. Мне все время кажется, что об этом происшедшем все знают и насмехаются надо мной… Мама, мне теперь нужно научиться жить... дышать без Егора. Я ему позвонила и сказала, что не люблю его… Выхожу замуж и уезжаю… Он чуть с ума не сошёл тогда там, у телефона, а я не могла это слышать, и положила трубку.
– Доченька! - Мария Петровна обняла Ксюшу и…
– Мама! Пожалуйста, не говори сейчас ничего… Хотя бы сегодня... Очень хочу спать. Не сплю уже несколько дней. Папа, когда приедет?
– Так вроде, сегодня ночью должен приехать. Его привезёт сосед, он как раз будет на станции. А если Егор тебе позвонит? Что говорить-то ему?
– Нет, не сможет позвонить. Я поменяла симку, а адреса он не знает. Спокойной ночи!
Ксения поцеловала мать и ушла в свою комнату.
***
Проснулась среди ночи от какого-то стука… Мельком посмотрела на ходики – четыре часа утра… Издалека услышала обрывок разговора отца с матерью...
– Значит, говоришь, не бывает счастья в бедности? – басил отец.
У Ксюши защемило сердце от любви к отцу, и желания броситься ему на шею, но интонация их разговора с матерью остановила её… Она почувствовала всем дочерним чутьём, как сильно отца зацепило мамино сообщение.
– Не я же это говорю, а тот академик, — оправдывалась мать…
– Э-эх, мать! Это ведь под каким углом посмотреть на то, о чем твердит этот бестолковый Московский народ, и что считает бедностью. Я так вот думаю, что бедность — это когда в мозгах такие проблемы, как у них. Думаю, наш Максим меня бы поддержал, как-никак он у нас психолог. Бедное мышление, как ни на есть, это узкое соображение. Самая настоящая бедность. Оно-то им не позволяет быть счастливыми. Деньги, богатство материальное, что им всем даёт? Ни-че-го! Глаза пустые, сердца израненные, головы забиты всякой материальной ерундой. Не могут радоваться от всей души: ни детям, ни увлечениям, ни друзьям. С природой, так, вообще, не якшаются. Родных: мать и отца не признают. Что им остаётся? Дырка от бублика. Пустота кромешная в душах. Вот она где БЕДНОСТЬ непролазная.
А мы! Что мы? Нас окружает вон, какая природа. Она же и кормит. А как мы все любим друг друга! Да мы глотку перегрызём за каждого из нас. У всех есть интересная работа, увлечение, опять же. Вон наши сыны, не успели прийти из армии, а уж задумались, как жить дальше. А счастье, так оно ведь… многолико. Из много чего состоит. Что-то одно из счастья захворало, другие его стороны поддержат. Подхватят в критические моменты... итак по кругу. Счастье, оно ведь, как круг, поделённый на сегменты, в которых хранится все, из чего состоит жизнь. Один захворал, другие подлечат. Так-то! Все давай спать! Пожалеть надобно того академика с его понятием — счастье. Это он бедный.
– Так, может, он не такой уж и плохой… За сына своего ведь переживает, — мать пыталась найти хоть что-то положительно-оправдательное в людях, обидевших дочь. – Вот ведь и Максим наш мог бы после университета зацепиться в Москве. Ему же предлагала эта... его девушка, Нина, кажется. Кто-то там мог им помочь: свой кабинет открыть и приёмы там, что ли, вести...
– Мать! Ты все никак не успокоишься! Максим правильно тогда рассудил. Не имеет он права копаться в психике людей одними знаниями, приобретёнными в университете. Должен прежде ближе познакомиться с этой самой психикой на практике. Вот и пошёл он в МЧС психологом, а дева Московская его не поддержала. Кстати, мать, он тебе тогда рекомендовал почитать «Драматическую медицину», чтобы ты ликвидировала свою материнскую близорукость и хоть немного понимала, чем занимаются твои дети? Так, ты читала? – смеясь, спрашивал отец.
Ксения почувствовала по интонации голоса, что он в это время обнял маму.
– Да, ты же мне кости поломаешь, медведь, — с любовью шикала она в ответ. – Читала про Коха... Туберкулёзную палочку выявил. Сам себя заразил, чтобы испробовать на себе вакцину против туберкулёза, и сам же заболел…
– У-у-у! Мать! Так, ты у нас теперь похлеще того горе-академика будешь! Кстати, хоть он и кардиолог, а сердце у него нечувствительное, иначе б знал, что заботясь о благе сына, нельзя убивать нежное сердце девочки. Втаптывать в грязь мечту о нормальной, счастливой жизни. Хренов кардиолог! — заключил отец. Ну а этот отпрыск, если любит – найдёт. Разгребёт весь белый свет и найдёт, а коли не любит… Цыц мне! Об этом больше ни слова в доме. Ещё и при братьях.
У Ксении, от слов отца совершенно прошёл сон. Она буквально физически почувствовала, как унижение отпустило маленькое сердце, а вместо этого ощущения появилась щемящая жалость к Егору. Даже показалось, что он достоин именно того счастья, о котором говорил её любимый отец. Ведь она его и полюбила за эти качества, о которых с таким достоинством говорил он. Повторила дважды про себя эту фразу, испытывая невероятную гордость за отца, и за семью.
***
Петух заливался, изощряясь в милизматике так, словно специально готовился поразить воображение любимой девчонки. С Петькой у Ксюши давнишняя любовь. Их с петухом называли «не разлей вода». Петюня ходил за ней по двору, как хвостик, а когда она садилась к отцу в машину, то залетал на капот, и его не возможно было никак согнать.
– Папка!
– Доченька!
На этих восклицаниях закончились все приветствия отца и дочери. Он сгреб её в охапку и закрутил по комнате.
– Доченька! У меня возникло твёрдое решение. Вы с матерью едете в Финляндию к моему другу... Помнишь, Хансена, помогал мне баньку делать? Они уже давно нас приглашают, но я сейчас никак не могу оставить без присмотра лес. Мои пятнистые олешки готовятся для отправки в Европу, и я должен контролировать этот процесс, чтобы не взяли больных, слабых малышей. Через неделю улетаете. Там развеешься, отдохнёшь. У него четверо детей почти твоего возраста. Чуть, правда, постарше. На недельку или две, может больше, как получится. Возражения не принимаются. Отец все сказал, — он поцеловал в голову дочь и вышел из комнаты.
Прошло два месяца...
– Ай-яй-яй! Это кто же там приехал! Мои милые финочки явились! — отец схватил своих женщин в одну охапку и понёс в машину. – Ну, как, отдохнули?
– Спасибо, папа! Ты так правильно сделал, что отправил нас в эту замечательную, дружную семью. Я там много передумала и еще больше поняла.
Мать молча все время улыбалась, нежно разглядывая мужа. Не исхудал ли? Когда подъехали к дому, им навстречу со всех ног уже нёсся Филиппок...
– Ксенька, Ксенька! Мария Петровна, а к ва-а…— но ему не дали договорить, потому что из бани вывалились гурьбой, раскрасневшиеся братья, во главе с двумя экзотическими личностями.
Впереди всех выступал Егор, а за ним… его академик… отец. Оба в банных цветастых халатах: Марии Петровны и Ксюши. На головах у них красовались войлочные финские шляпы, а из-под халатов кокетливо мелькали красные трусы в белый горошек.
– Ксения, девочка моя, прости! Прости ты меня, старого дурня! Потом вам Егор поведает, как же мы вас долго разыскивали, но нашли, как видите... Да разве это, главное? Ксюшенька, у тебя необыкновенно красивая семья! И счастливая! Да, со всей очевидностью я теперь вижу, в каких надёжных руках будет мой сын, если ты, конечно же, возьмёшь его... — он извиняющей приобнял девушку за плечи. Но тут ее окружили братья, и, вместо ответа, Ксения, барахтаясь в объятиях братьев, любовно прицыкнула на Егора.
– На кого ты похож?! Иди, оденься... Мама тебя первый раз видит, а ты тут...
Счастливый Егор улыбаясь всеми горошинками на жизнерадостных трусах, смущенно поздоровался с Марией Петровной, и пошел выполнять приказ, вернувшейся любви!
Не люби, ученый, — глупую,
Не люби, румяный, — бледную,
Не люби, хороший, — вредную.
Золотой — полушку медную!
Очень хочется чуда, очень хочется веры в это чудо, что хоть одна звезда сойдет со своего пути и будет так же ярко светить на другом. Но, законы физики и социума практически всегда неумолимы.
Спасибо, Наденька.