Ударная волна.

  ... Мария Ивановна Никишина накинула наспех на плечи свое старенькое. но теплое пальто, поправила платок на голове и, вслед за сыном. вышла во двор.
  Она втянула в легкие промороженный и прогорклый от не развеивавшегося над городом пожарищного дыма воздух - и глаза заслезились.
  Подумала о тех парнях, которые сидели в кузове тентованного "камАЗ"а, который рычал за ее воротами и к которому шел сейчас ее Руслан: "Хоть бы вы, вместе с другими солдатами, погнали быстрее врага с нашей земли... Помоги вам Господи, ребяточки... Хватит им уже бить наши многострадальные города... Мира хочется. а им - только войны, итолько крови... Скоты проклятущие...   Призовет вас Господь на Страшный Суд...".
  Она смотрела уже на то, как сын лез в кузов "КамАЗ"а, к этим веселым и суровым парням, своим друзьям и знала, что сейчас они поедут на боевые позиции своего артиллерийского дивизиона, к траншеям укрепрайона за городом - и будут защищать этот маленький шахтерский городок от врага, снаряды которого сыпались на город и сегоднящним утром.
  Она знала, что сын воюет, стреляет в бандэрлогов из мощного и страшного орудия с совсем нестрашным - и от того еще более устрашающим, названием "Гиацинт", хотя Руслан и старался скрывать это от нее, чтобы не расстраивать, не заставлять волноваться за себя. Он все время говорил, что ездит "учиться", но сердце матери нельзя было так безыскусно обмануть; она давно догадалась, что эти крепкие парни уже давно "отучились" и теперь стреляют не по мишеням полигона, а в реального, подлого и злобного врага.
  Многих из этих парней она даже знала, ведь до того, как выйти на заслуженную пенсию, она много лет работала учительницей в школе, той самой, в которую три дня назад попали две большие мины, не оставив от здания школы, практически, ничего...
  ... "КамАЗ" рявкнул двигателем, встряхнулся, как просыпающийся пес, выдохнул тучу сине-сизого дыма и тронулся. Из кузова грузовика, прежде, чем опустить брезентовый полог тента, Руслан помахал ей рукой... Она перекрестила удалявшийся "КамАЗ", мысленно крестя всех парней, сидевших в нем, и долго еще провожала его глазами, пока грузовик не скрылся за поворотом, которым заканчивалась их длинная и прямая улица...
  Мария Ивановна повернулась, открыла невысокую свою калитку и пошла к дому. По пути ей под ноги весело бросилась ее дворовая собачка Чапка - и женщина. ласково потрепав ее за ушами, открыв дверь, пропустила ее впереди себя в дом. Она страшно не любила, не переносила одиночество, а чапка была хоть каким-то развлечением и не позволяла одиночеству вольготно чувствовать себя в доме...
  Сегодня Марию Ивановну Никишину разбудили звкки разрывов - несколько вражеских снарядов разорвались в городе, где-то совсем недалеко. И сразу же за этим раздался телефонный звонок. она подняла трубку - и услышала знакомый ей уже давно голос командира с позывным "Раскат", командоввавшего тем самым артиллерийским дивизионом.
  Раскат вежливо и спокойно попросил ее дать трубку Руслану и она, конечно же, передала ему телефон. сама она уже догадывалась, что сейчас за сыном придет машина и он поедет к своему орудию, давать сдачи врагу, обстрелявшему город. Это было уже давно привычно ей - как и ритмичные, упругие удары взрывной волны от их выстрелов, заставлявшие гудеть от напряжения и прогибаться под ее ладонью переклеееные крес-накрест широким скотчем стекла ее окон.
  Странно, но ей было очень спокойно, когда она ощущала эти удары. Это означало, что все нормально, дивизион "держит" город и спокойно, привычно делает свое дело...
  Полчаса спустя, когда она стояла у плиты на кухне, ставя на нее кастрюлю с мясом, которое она собралась сварить на суп к ужину, до ее слуха донеслись звуки орудийных выстрелов - короткое тяжелое "Бум!! Бум!! Бум!!" - и в окно ударила та самая взрывная волна.
  Мария Ивановна замерла на несколько секунд. вслушиваясь - а затем улыбнулась сквозь внезапную слезу...
  Повторила: "Помоги вам Господи, ребяточки, соколики вы мои!!".
  Затем поставила на плиту кастрюлю, включила под ней огонь, села на низенький свой стул, укрытый видавшим видом одеялом и предалась воспоминаниям, которые уводили прочь от войны, в мирное время, в те годы, когда она еще учила будущиз бойцов - тогда еще просто школьников...
  Она знала многих из них - и по позывным и по именам и по их детским привычкам...
  Знала, что боец с позывным "Пряник" был упитанным розовощеким добродушным мальчишкой, вечным троечником по английскому языку, а другой боец, с позывным "Пушкин" зачитывался стихами своего невольного тезки и даже, кажется. читал их одной девченке... Дочитался до женитьбы наней и двоих детишек... А от того, которого теперь звали Резцом, а тогда - Витькой резниченко, девченки бегали, стараясь находиться от него на безопасном расстоянии - берегли свои косички...
  Учился в ее школе и сам командир дивизиона - Раскат, Илья Петрович Князев, а тогда Илюшка Князев, отличник и по русской литературе, и по истоии, и по математике и по физической подготовке.
  Не нарадоваться было на такого ученика и она гордилась им - ведь это был мальчик из ее класса. Он не раз становился призером школьных и межшкольных, межрайонных олимпиад, а после школы уехал в Донецк, учился в университете, а после - в Луганской летной академии. Он хотел стать летчиком, но не успел - началась война, снаряды, мины и ракеты посыпались и на Луганск и на Донецк и на родной город.
  Тогда, когда над всем Донбассом гремели взрывы и вставали черные зловещие дымы, он пришел в Донецкую областную администрацию и добровольно, по зову сердца, записался в ополченцы.
  И надо же было случиться так, чтобы сейчас, когда от грома страшных разрывов у Марии Ивановны сжималось от бессильной боли сердце, а от столь же бессильной ярости - кулаки, он оказалсяименно в родном городе!
  Он пришел сбда с тремя могучими орудиями, от одного вида которых она в благоговейном испуге замирала, а теперь это был уже артиллерийский дивизион.
  Они оборудовали себе позиции за городом, на бывшем кукеурузном поле у кирпичного завода. теперь там были понарыты окопы, построены укрепленные блиндажи и укрытия для их грозных "Гиацинтов", стояли и орудия поменьше и жве машины-ЗУшки, одна из которых в прошлом году "приговорила" самолет, бомбивший город...
  ...Шло время, в окна размеренно стучала упругая и плотная короткая ударная волна - "Бум... Бум... Бум...", эхом вторя выстрелам гаубиц, побулькивала на огне кастрбюля и ей очень уютно было предаваться своим мыслям, зная, что сейчас, когда бьют орудия их дивизиона, враг не стреляет по городу, да что там - он и головы не смеет поднять и только, скрежеща зубами от злобы, может смотреть на то, как разрывы их снарядов превращают в клочья и щепки их укрепления, разрывают на части технику, орудия...
  А она вспоминала позапрошлое лето, когда ребята, помнившие школьные годы, сами пришли к ней в гости на ее день рождения, принесли ей цыеты, торт, подарили новый телевизор и немного собранных денег... От этих денег она пыталась отказаться, но ребята были серьезны и непреклонны... Они уже тогда были взрослдыми, эти ребята....
  В тот день они сидели за ее овальным столом, покрытым нарядной красно-бело-желтой узорчатой скатерью и пили чай, который она сама заварила,  с тем самым тортом...
  А в следующем году, в самую "хозяйственную", огородную пору,  ребята пришли к ней и вскопали огород - быстро и весело, за каких-то сорок минут...
  Он был небольшим, тот огород, но на нем росли и кабачки и помидоры и капуста и петрушка... А теперь огорода не было - зияла на его месте воронка от мины... Женщина думала засыпать эту уродливую ямищу и снова посадить на этом месте огород...
  Волспоминания все приходили и приходили и это было хорошо - они помогали быстрее пропускать мимо себя часы одинокого ожидания. когда обычно время тянется медленно, как вытягивающийся со станции товарный поезд, шруженный донбасским углем...
     ...Уголь. Его добывали и в их городе, на швхте номер двадцать один, чей гудок плыл над всем городом три раза в сутки - до войны, конечно.
  А в позапрошлом году, когда началась война, в один страшный день ее гудок зазвучал последний раз.
  Город обстреливали с земли и бомбили с воздуха - и среди дымов пожаров, среди воя снарядов и бомб и грохота разрывов, над избиваемым городом раздавался тревожный и пронзительный звук шахтного гудка - будто, сам город стонал от боли, призывая людей на защиту себя.
  И люди пришли - сначала заехали в город, проехали в лязге и дыме свквозь него и выкехали на окраину четыре БМП с солдатами на броне, затем - за ними - два "Урала", тащивших за собой орудия. за ними - "КамАЗ" со спаренным зенитным орудием.
  Они - часть вошедшего в город батальона Народного Ополчения Донбасса - положили начало защите города, в первый раз дали по зубам обнаглевшим бандэрлогам.
  Они, как она узнала потом, разнесли вражеские артиллерийские позиции, сбили два самолета и уничтожили четыре танка, стрелявших по шахте и кирпичному заводу.
  К одержавшим первую победу ополченцам со всех сторон города и с прилегавших поселков потекли люди - сначала - узкими прерывистыми струйками, по одному, по двое, затем - уже крепкими, полноводными потоками...
  Через полгода в городе было уже два батальона - второй почти полностью укомплектовали своми, местными людьми.
  Они получили автоматы, пулеметы, отбили у врага несколько орудий, БМП и бронетранспортеров и даже два танка... Она видела эти танки - на одном из них было написано "Смерть фашистам!!", на другом красовалось название их батальона Ополчения - "Батальон имени маршала Советского Союза Г.К. Жукова."...
  Их городской батальон имени маршала Георгия Константиновича Жукова, вскоре, прославился освобождением захваченного врагом поселка и товарной станции недалеко от города.
  На станции они захватили эшелон с толоько-что прибывшей техникой - "Градами", САУ и снарядами к орудиям.
  Теперь эти трофеи помогали защищать город - не один и не два уже раза ракеты "Градов" проносились над ее домом на север, туда, где стоял враг. она не пряталась от них, не пугалось - "Свое железо по голове не лупит." - говорила она. И, если пролет "Градов" заставал ее во дворе, то она глядела им в след и крестила воздух, словно, крестила эти ракеты...
  Мария Ивановна не могла сказать, крестя летящие по врагу ракеты, что она глубоко набожна.
  Но она ходила в церковь, исправно молилась - и, видимо, бог, в благодарность, отводил от ее дома беду.
  Она, также, не могла сказать, угодно ли Господу, чтобы она делала то, что делает - но она крестила не орудия убийства, а орудия наказания, возмездия за боль людей, за разрушения городов, за все те злодеяния врага, о которых она знала...
  Как-то раз, не так еще и давно, ей пришлось быть самой очевидицей варварства, учиненого врагом.
  Тогда ей пришлось сопровождать в больницу их местную почтальоншу Розу.
  Окровавленная, вся в синяках и кровоподтеках, Роза рассказала ей, что с ней случилось.
  Враги, видимо, диверсанты, подорвали на дороге их старенький почтовый грузовик, убили водителя и избивали ее,