Окаянное девяностые
Ура! Праздник! Юбилей! Пятьдесят недель до пенсии осталось. Всего - пятьдесят! Разменян последний год. И хватит! Поработали. Начнется новая жизнь. Грибы, рыбалка... А в тягучие зимние месяцы будут дочитаны, наконец, и перечитаны тома Ф. Достоевского, Д. Лондона Л. Толстого... Обратный отсчет времени был начат сорок три года назад. Страшно подумать, трудно представить: сорок три! Изо дня в день, в любую погоду, с солнцем и до солнца, в три смены. И постоянно с будильником...
И эта сдельщина - похлещи барщины. Час прошел, уже два часа рабочего времени прошло. Надо успеть ещё десяток изделий выдать, ещё пяток. Деньги нужны.
Эх, Адам, прародитель наш, натворил ты дел, что соблазнился на яблочко наливное. Вот и завещал нам Бог «в поте лица добывать хлеб свой насущный». И тоже соблазняемся. Яблочко-то покрупнее да послаще хочется скушать. Норму изо всех сил перевыполняем. А ее и добавляют «милую», как цены на всё. Не угнаться! Рвутся сдельщики, тянут жилы из себя. Каждая смена – сплошной восьмичасовой стресс.
Евам, бедняжкам, и того тяжелее. «В муках детей рожая», как им было завещано, они и хлеб зарабатывают - кормилицы! На мостовых кранах - в пыли и копоти, на железных дорогах - с ломами и лопатами, на бумажных фабриках и фермах - в резиновых сапогах выше колен. Бедные, милые, как продрогли они за прилавками рынков студеными зимами! К черту промерзшую хурму и обледенелые окорочка дядюшки Сэма! Продавщиц жалко – озябли любимые. И тоже - сдельщина! А куда денешься? Не на паперть же идти или на панель… Хотя случается в жизни и то и другое...
Однако закрутила зима, закуржавела. Морозы, ветры. Потерпеть надо. Иисус Христос терпел и нам, людям, велел. Да и чиновники от ЖЭКовских до Кремлёвских к терпению призывает. Уж как-нибудь. Разве не такие свирепые были прошлые зимы? Сорок три годочка отмерено, а пятьдесят-то недель - тьфу!
Руки саднят от множества ссадин. Не прошла ещё боль в пояснице. Побаливают мышцы рук и ног от тяжелой вчерашней работы. В голове шум и кружение. Но ничего, не впервой, потерпим...
Потерпи и ты меня, мое родное предприятие, не сокращай ради Бога. Сколько народа за ворота вышвырнуло! Сорок три года, как один день, отданы тебе. И здоровье, и мечты, и надежды всякие. Хотя и ты не в долгу. Как-никак квартирой обеспечило, хлебом-солью кормило. Поклон тебе нижайший.
- Ты чего кланяешься, как Богу молишься? - повстречался в воротах подсобник Данилыч с тележкой.
Ох, уж этот Данилыч! Вцепился в тележку, словно дите малое в материнскую юбку. Лет десять уж как на пенсии, а все подрабатывает. Ну, будто две жизни собирается прожить! Да и много таких, как он. Кто в тележку, кто в швабру, кто в метлу дворницкую вцепился. А жизнь-то, она - одна. Когда же грибы, Ф. Достоевский?
- Может, я молюсь, - отвечаю. - У меня сегодня, Данилыч, праздник. Юбилей, можно сказать. Пятьдесят недель до пенсии осталось.
- Тьфу, блин! - выругался ветеран. - Нашел чему радоваться! Я тоже радовался. Но когда мои 132 рубля теми деньгами поменяли на 7000 этими - не порадуешься.
- Да ну тебя, Данилыч! Всё настроение испортил. Ты мне тележкой своей на мечту наехал. Ты меня как в прорубь опустил, а я и так продрог до костей.
Но сейчас начнётся «теплынь», только успевай. Всё про всё забудется. Ещё десяток, ещё пяток... И только знакомый лик цеховых часов будет свидетелем этой сатанинской спартакиады.
Но всего пятьдесят недель осталось. Теперь чего уж. Пой, душа!
Но она не пела. Будто и впрямь Данилыч тележкой растащил мечту, разметал, развеял по промерзшему двору завода.
В цехе шумели машины. Стучали, вибрировали. На улице начиналась пурга. А в душе было пусто и холодно.
.
|
