Смерти вопреки

– Я буду терпеть, — пообещала Поликсена, — делайте, что нужно… Я должна вернуться… к адмиралу Гастаки…
– Сударь, — Сантарино вновь был собран и деловит, — должен ли я?..
Должен ли он укоротить агонию? Если бы речь шла об абордажнике, лекарь бы не спрашивал, но девушка — это совсем другое.
– Делайте, что нужно, Сантарино.
Создатель, это же ее слова! Врач кивнул. Он знал свое дело, он уже отправлял в Рассвет десятки безнадежных… Одно движение — и все! Они ничего не поняли… Поликсена тоже не поймет!
Лекарь умелым движением приподнял голову девушки, темные ресницы дрогнули, из-под них выкатилась слезинка. Одна-единственная. Луиджи сжал кулаки.
(c) «Лик победы»

Заорали победу, и воздух, казалось, затрясся вокруг. Победа… Радость. Луиджи сглотнул вставший в горле ком. Здесь, на этой палубе, радости нет и быть не может. Тяжелое серое небо давит. Сейчас оно заберет его счастье, надежду, лучик света, облаченный в оболочку хрупкого стройного тела, нежной кожи, огромных черных глаз и волны темных волос, еще мгновение — и…
— Вы собрались всю жизнь носить траур, капитан Джильди? — вдруг проговорил почти на самое ухо проникновенный голос, язвительный, ироничный.
Луиджи почти вздрогнул. Алва. Когда только успел тут появиться. Сантарино замер, остановленный жестом Алвы. Поликсена… Еще жива, но умирает. Ей больно… Луиджи едва понял, что говорит это вслух, как будто жалуется явившемуся талигойцу.
— Разумеется, больно, — согласился Алва, отстраняя врача и склоняясь над девушкой, чтобы ее рассмотреть, — При таком ранении вряд ли могло быть иначе, верно?
Он говорил с иронией, но спокойно, и почему-то Луиджи и сам немного успокоился. Как будто снова появилась надежда, хотя, это глупо… Поликсена — не жилец.
— Любезный, приведите-ка даму в чувство, — сказал Алва и, не глядя, будто чувствуя недоуменный взгляд Сантарино, пояснил, — Не эту. Вон ту.
Он сделал легкий жест рукой в сторону капитанши, которая никак не могла справиться со своими приступами.
— У вас есть противорвотные порошки или тинктуры, примените их, — велел Алва, — Даму умойте и ведите сюда, она нужна.
Сантарино поспешил выполнять приказ.
— Адмирал… мой адмирал, — снова прошептала Поликсена, и в уголке ее губ снова показалась кровь.
— Да-да, — ответил ей Алва, — Адмирал Гастаки немного занята, но сейчас придет. А вы пока говорите поменьше. И не шевелитесь. Я вас осмотрю, но помогать мне не нужно, я все сделаю сам. Просто лежите, теньент. Вы ранены, потому вам нужно просто лежать, и больше пока ничего. Будете слушаться? — спросил он, одновременно расстегивая мундир Поликсены.
— Буду... — прошептала девушка, и Луиджи снова почувствовал, как внутри у него защемило.
Надежда… Зачем Ворон дает эту надежду ему, ей? На что? Ведь впереди только мучения. И сейчас они только усилятся…

Рокэ расстегнул мундир и стал ощупывать бедняжку через мокрую налипшую ткань сорочки, надавливать пальцами на живот, грудную клетку, и в это время внимательно следил за ее лицом. Поликсена лежала тихо, не вскрикивала, не кривилась от боли.
— Хорошо, — сказал Алва и осторожно взял ее за подбородок, вынудил приоткрыть рот. — Это не внутреннее кровотечение, — сказал он, — Девушка сильно прикусила внутреннюю сторону щеки, отсюда кровь. Главное, что, судя по всему, органы внутри целы, все удары весел пришлись только на ноги.

Луиджи не ответил, глаза почти застилала мутная пелена. Он только чуть сжал холодные пальцы Поликсены, хотя он ей был не нужен. Она ждала Гастаки.
Рокэ взглянул на него и достал из-за пояса флягу, открыл и протянул Луиджи. Из горлышка пахнуло касерой. Сам Ворон в черной рубашке, пропитанной чужой кровью, в сбитом набок темном платке, который он повязал вокруг головы на пиратский манер, с еще горящими азартом недавней битвы глазами напоминал отнюдь не лекаря, а саму Закатную тварь, которая почему-то решила поиграть в целителя. Хотя Луиджи понимал, что это не игра. Что Алва действительно что-то может, иначе бы не брался. И его надо слушаться, и Поликсене, и ему самому тоже.

— Сделайте глоток, Джильди, — сказал Ворон насчет касеры , — А потом медленно влейте немного в рот девочке, только голову ей приподнимите, положите затылком к себе на колено. Когда проглотит, то еще немного, потом еще. Сколько сможет выпить, столько дайте, и чем больше — тем лучше.
— Теньент, постарайтесь сейчас выпить то, что вам дадут, — обратился он опять к Поликсене, — Немного обжигает рот, но глотать надо.
Луиджи выпил касеры сам — мутный туман в глазах отступил. Тогда он сделал, как велел Ворон, приподнял точеную головку, огладив спутанные от морской воды темные локоны девушки, и уложил к себе на колено, а потом осторожно влил немного спиртного в рот.
— Постарайтесь глотать, — тоже сказал он ей.
Милая нежная Поликсена наверняка раньше никогда не пробовала такой крепкий напиток, и прикушенная изнутри щека должна была защипать, зажечь закатным пламенем, но она послушно выпила , только слезы выступили на ее огромных глазах, а изо рта вырвался резкий выдох. Луиджи дал ей отдышаться, а потом снова прислонил к ее губам флягу.
— Молодцы, — похвалил их обоих Ворон, который в это время стянул с точеных ножек девушки сапоги, наполненные морской водой, снял мокрые чулки и стал разрезать на ней штаны кинжалом . — Пусть еще выпьет, если сможет. Будет не так больно.
Луиджи поил понемногу, Поликсена пила, задыхаясь после каждого глотка , невольные слезинки прочертили дорожки по ее вискам, упали на руку Луиджи, которой он поддерживал ее голову. Взгляд девушки постепенно становился расфокусированным, она опьянела после первого же маленького глотка, на мертвенно-бледном лице стало появляться подобие лихорадочного румянца.
— Г..где… мм.. мой адмирал… — прошептала она снова, язык ее совсем заплетался.
— Я здесь.
Зоя, наконец, подошла к ним, грузно опустилась на палубу рядом с Поликсеной. Сантарино встал подле Алвы, готовый выполнять его распоряжения. Цвет лица у Гастаки был все еще зеленоватый, под стать морской волны, но было видно, что она уже взяла себя в руки. Мокрые от умывания волосы были заправлены за уши под шляпой с пышным пером. Капитанша мельком оглядела Луиджи и взяла Поликсену за руку. Вид у нее был решительный.
— Поликсена, я тут, — повторила она, — Тебя сейчас лечат, ты терпи. И не бойся ничего.
Мутный от спиртного взгляд девушки все равно загорелся радостью при виде Зои. Она даже смогла улыбнуться.
— Мой… адмирал, я… Почему… почему они… лечат? Они же враги… — прошептала она.
— Просто нас потом обменяют, — не задумываясь, ответила Гастаки, — Мы в плену, но нас обменяют. Вот подлечат тебя, и тогда…
— Девочка, сейчас будет больно, — прервал их Алва, — Очень. Два раза. Сначала одна ножка, потом другая. Кричи. Маму зови, кого угодно, главное, кричи.
— Мммм, — согласилась Поликсена.

Глаза ее от слабости и выпитой касеры закрывались сами, но она все равно старательно, с обожанием смотрела на Зою. Луиджи похолодел. Что собирается делать Ворон? Он же не станет отнимать у Поликсены ноги прямо тут, на палубе, вот так…

Алва в это время полностью избавил девушку от остатков мокрых штанов и белья, край промокшей сорочки едва прикрывал низ ее живота. Месиво из развороченных мышц и порванных сосудов вперемешку с лоскутами и ворсинками ткани ее одежды начиналось с середины бедер, дальше все было залито кровью — белоснежная кожа, красивые колени и голени, тонкие щиколотки. Она не выдержит ампутации после нескольких глотков касеры, лучше было сразу убить, чем так мучить…

— Какое варварство, — сказал Ворон в такт бешено мечущимся мыслям Луиджи, — Такая идеальная форма ног встречается так редко, — посетовал он, а затем резко приподнял одну ножку Поликсены и крепко затянул ремнем повыше ран.

Девушка ужасно закричала от боли, на это ей еще хватило сил, а на то, чтобы забиться на палубе или сопротивляться — нет. Зоя сжала ее руку, погладила пальцы, Луиджи гладил по голове и, сам себя не помня, все время говорил что-то утешительное и нежное, хотя Поликсена уже вряд ли воспринимала его слова.

— Очень хорошо, — сказал Рокэ, — Кровь идет не так сильно, но лучше не рисковать.

Со второй ногой девушки он проделал то же самое, вызвав ее новый отчаянный и пронзительный крик. Поликсена дрожала у Луиджи на коленях, Зоя гладила ее по руке и плечу и, как и он, сбивчиво говорила что-то утешительное.

Сантарино по приказу Алвы подал ему какие-то нужные инструменты, которые у него имелись, и теперь стоял с ворохом повязок наготове.

Луиджи с тревогой наблюдал за Вороном, но ничего резать тот не стал. Что-то похожее на щипцы ловко мелькало в его руках, в измазанных кровью длинных пальцах с поблескивающими на них драгоценными камнями в перстнях — он доставал из ран кусочки ткани, осколки, налипшие водоросли, какие-то кровавые комки. Поликсена стонала, насколько ей хватало сил, но не кричала в агонии боли — Алва чистил ее раны легко и умело. Кроме того, касера подействовала, девушка провалилась в дурман пьяного сна-бреда и слишком сильно ослабела, чтобы дальше понимать, что с ней происходит. Луиджи благодарил за это Создателя. И Алву благодарил тоже, но пока только мысленно. В этой благодарности было немало эгоизма, как считал Луиджи. Делают ли они сейчас для Поликсены благо? Он любит ее и счастлив, что пока она осталась жива, но что выбрала бы она сама? Ведь у нее никто не спросил… Пока раненый олененок стонет у него на колене, прикрыв глаза и мало что понимая, а что будет потом? Луиджи провел свободной рукой по лицу, стирая испарину, которая выступила давно, а заметил он это только сейчас. Поликсена… красавица… милая… Нет, Ворон прав, нельзя было вот так дать ей умереть. Прав. Луиджи вплел пальцы в темные волосы возлюбленной, погладил мокрую от слез щечку . Теперь он не отдаст ее никому, даже смерти. Теперь — точно.

Зоя Гастаки держала Поликсену за руку, но смотрела за борт, на море. Тоска в ее глазах была, но не слезы и не отрешенность. Женщина, потопившая корабль отца Луиджи, переживала свое теперешнее поражение. Сантарино стоял рядом с Алвой на коленях и помогал обмывать ноги Поликсены — не раны, а ниже, просто смывал потеки крови с алебастровой кожи. Когда он закончил, стало видно, что развороченные раны заканчивались выше колен девушки. Алва с каким-то одобрением кивнул сам себе, проводя кончиком пальца вдоль раны, на крае которой высохла и закристаллизировалась белая соль — от морской воды.

— Промывать не будем — это слишком больно, — сказал он, — Море уже сделало свое дело, потому и кровотечение не такое сильное. Сантарино, повязки!

Вдвоем они накладывали повязки очень осторожно, Сантарино придерживал ножки Поликсены, Ворон прикрывал повязками раны так невесомо, что девушка почти не чувствовала от этого лишней боли, лежала она, во всяком случае, спокойно. На первый слой повязок он нанес какой-то бальзам, сверху легли новые, последний слой пришлось прижать плотнее, и Поликсена сквозь сон тихо расплакалась. Луиджи невольно прижал ее к себе, обнял обеими руками, как бесценное сокровище. Его колено уже давно затекло, но на это было наплевать, только бы ей было чуть-чуть удобнее, чуть-чуть легче, хоть немного.