Ночь была темной и душной. В горах с заходом солнца всегда такая темень, хоть глаз выколи, но Матильда к этому привыкла с детства. Ночная чернота вокруг не пугала, так что она спокойно сидела на скамье в Верхнем саду, отдыхая от постылого общества в зале дворца, откуда удалось сбежать. Тьма была пропитана удушливым запахом роз, сначала Матильда этого не замечала, просто наслаждалась тишиной и одиночеством, но потом приторная духота стала неприятно давить. Да и возвращаться пора, хотя мысль о розах заставляла вспомнить о капитане с мятым цветком за портупеей, который наверняка еще зубоскалил там за столом, в зале. Других тоже не хотелось ни видеть, ни слышать, но ничего не поделаешь… Все равно ее отсутствие скоро обнаружат, начнут искать, так лучше незаметно вернуться назад самой как ни в чем не бывало.
Матильда поднялась со скамьи и пошла по дорожке мимо кустов, изорвавших ей подол бархатного платья. Ну и пусть… заметят, так заметят . Да и кто заметит, дело ведь уже к утру, вина и касеры выпито немало. Она тоже выпьет еще бокал, когда вернется, или два, чтобы потом побыстрее уснуть, не думать ни о чем. Столько уже передумано… Все равно ничего назад не вернуть и не исправить.
Большие окна дворца горели ярким желтым светом, Матильда вернулась на балкон из Верхнего сада тем же путем, каким и уходила, но зал, в котором шло празднование, теперь оказался пуст. Стояли недопитые кубки, использованные тарелки и приборы, которые слуги почему-то не спешили сменить на чистые, скомканные салфетки, которые никто не убрал. Да и не было в зале ни слуг, ни лакеев. Странно… Этери, кажется, забыла шаль на спинке стула, а капитан оставил свою отвратительную розу в бокале с вином.
Что ж, раз в зале никого нет, стоит выйти в коридор, поймать там кого-нибудь, хоть горничную, пусть проводит в подготовленную спальню. Не совсем же они забыли о гостье.
Матильда прошла через пустой зал и открыла дверь в коридор. Он был хорошо освещен, ярко раскрашенные удоды все так же порхали над похожими на кочаны капусты розами, но что-то было не так… Матильда вдруг поняла — зеркало. Огромное, почти до потолка, в вычурной раме, оно висело на коридорной стене рядом с лестницей, но Матильда могла поклясться, что не видела этого зеркала днем. А вот дверь напротив имелась… И сейчас эта дверь была приоткрыта, золоченая ручка отражала блики зажженных свечей, а из комнаты доносились звуки. Там кто-то предавался акту любви. Стонала и ахала женщина, то тоненько, то глубоким грудным голосом, ритмично, с равным промежутком восклицала: «Еще, еще, да, да, еще!», а потом снова начинала стонать. Матильда прислонилась к стене, почувствовав, что у нее загорелись щеки, как у неопытной юной девочки, случайно ставшей свидетельницей чьей-то интимной сцены. Кто это там так развлекается, слуги, что ли? И на господском этаже? Твою кавалерию! Совсем Лисенок управляющих распустил, что не следят ни за чем… Не может тут быть так принято, дворец, все-таки.
Теперь часто завздыхал мужчина, но женский голосок снова его перекрыл. Матильда с трудом стряхнула с себя оцепенение, стоять и слушать почему-то нравилось, даже слегка будило в ней давно забытые желания, но надо было уходить. В конце концов, это не ее слуги, пусть хозяева сами с ними разбираются. Она пошла к лестнице, чтобы попробовать подняться наверх, или вниз спуститься, должен же хоть кто-то ей по дороге встретиться, хоть на каком-нибудь этаже! Не вымерли же все тут, кроме этой парочки. А «парочка» между тем продолжала, мужчина теперь тоже стонал, громко и сладко… Матильда подошла к лестнице и поняла, что не сможет не заглянуть в щелку за дверью, как бы ни было противно и стыдно подглядывать. Противно и стыдно? Нет… Ее отражение в большом зеркале выглядело похотливо, аж взгляд затуманился. Кто здесь ее застанет? А она только посмотрит, что там, в комнате, и все… После этого сразу уйдет. Вдруг картина будет отталкивающей. Наверняка там какой-нибудь лысый повар с горничной. Тогда она спокойно уйдет и забудет о том вожделении, которое сейчас испытывает из-за этих звуков, еще на десяток лет, а то и до самой смерти!
Стараясь не выдать себя, Матильда заглянула в щелку приоткрытой двери, готовясь увидеть лысого толстяка без штанов, чтобы тут же отпрянуть. На мужчине за дверью штанов действительно не было, как и рубашки, и каких-либо других деталей одежды. Рокэ Алва был полностью обнажен. Женщиной, с которой он так страстно занимался любовью, оказалась Этери. Рокэ поддерживал ладонью ее округлый живот, сминая пальцами край шелковой сорочки. Сзади подол был задран, другой рукой он сжимал ее пухлую ягодицу и двигался мерными толчками, прикрыв глаза и часто дыша вперемешку со стонами. Этери прогибалась в пояснице, держась обеими руками за спинку кровати, и тоже то постанывала, то томно вскрикивала. Пара находилась вполоборота к двери, потому было хорошо видно все происходящее.
«Вашу ж кавалерию! — думала Матильда про себя, — Цветочки, портретики, песенки, вот и доигрались!» Она осуждала, но оторваться от зрелища уже не могла. Уж очень притягательна была пара, несмотря на беременность Этери, на ощущение некого балансирования на грани дозволенного. Не столько потому, что та изменяла мужу после званого вечера в его же замке — это как раз не слишком удивляло — а потому, что срок был уже большой. Живот под сорочкой выглядел аккуратно, но носить ребенка осталось недолго. И нужно быть виртуозом и храбрецом, чтобы… Так ведь Ворон таков и есть! Было где научиться, Катарина Оллар находилась на сносях четырежды за свою не такую уж длинную жизнь.
Вдовая принцесса прикусила губу. Этери смотрелась прекрасно, именно так, в этой позе, вздрагивающая, вскрикивающая, с распущенными волосами, широко расставленными на постели коленями. Матильда никогда не думала, что беременная может быть так красива в моменты того, что происходило сейчас. Анэсти в свое время не пошел бы на такое не только потому, что был трусом, но и потому, что не видел в супруге никакой привлекательности, пока она была на сносях. И заставил ее тогда поверить в это. Кто захочет женщину, пока она носит свое бремя положенный срок? Никто. Вот пройдет время, красота вернется, снова появится талия, и тогда… Да и тогда, после, еще целый год Анэсти ее как будто боялся, а она, глупышка, винила во всем только себя. Старалась худеть, затягивала себя в корсеты, заглядывала ему в глаза, а он сторонился, даже поцеловать ее не хотел лишний раз! А Рокэ захотел, взял женщину, которая понравилась, да и не скрывала от него своего расположения все эти дни. Вот и сделал все как надо, вернее, делает… У Матильды метнулась мысль о Дьегарроне. Почему не все кэналлийцы такие, как Алва? Почему ей попадаются в жизни одни лишь слабохарактерные трусы? Не попадаются… Попадались, в прошлом. В то, что у нее есть будущее, в котором ее станут любить так же смело и страстно, Матильда не верила.
Но от вида чужой любви и страсти она оторваться не могла: хотя и понимала, что уйти надо, но все медлила. Рокэ был притягательно безупречен, и то, что он делал, и то, как при этом выглядел. Спина его оказалась иссечена давними шрамами, словно он неоднократно предавался бичеванию, чему Матильда бы не удивилась, особенно при таком характере Ворона и обилии врагов, но даже эти шрамы не смотрелись изъяном. У такого искусного любовника изъянов быть не может, и даже если вдруг найдутся, такому можно все простить.
Стоны Анэсти в супружеской постели часто казались Матильде жалкими, стоны Рокэ не умаляли его мужества, только сильнее раздразнивали. Зрелище возбуждало очень сильно, только удовлетворения было взять неоткуда. Не ласкать же себя саму прямо тут, под дверями… До такого она еще не дошла.
Пара продолжала, Этери все требовала еще, и Матильде тоже хотелось, чтобы они не останавливались, сминая покрывало под собой, вжимаясь друг в друга, заполняя пространство комнаты возбуждающими вздохами. Все мысли и воспоминания окончательно куда-то ушли, уплыли, стало горячо, почти жарко, особенно там, где после Лаци долгое время не бывал никто. Матильда испытала пик возбуждения после того, как Рокэ перестал сжимать ягодицы Этери и схватил ее за волосы, не дернул, но потянул на себя светлые пряди, должно быть, особенно глубоко входя в нее в этот момент. Другой рукой он не забывал поддерживать ее живот. Этери изогнулась, застонала сладко, ее пухлая попка задергалась — подступал оргазм.
Матильда не выдержала, облизав губы, сунула все-таки руку в вырез платья, под лиф, сжала затвердевший сосок налившейся, ставшей высокой, как в молодости, груди. Просунуть другую руку под юбки она не успела. От Рокэ и Этери невозможно было оторвать взгляд, но позади что-то стало происходить с зеркалом. Сперва это просто почувствовалось, под ногами слегка задрожал пол, словно предоргазменная дрожь Этери охватила весь дворец, потом зеркало звякнуло, затрясшись в раме, и Матильда обернулась. По гладкой поверхности прошла «волна», а потом зеркало отразило совсем другой коридор, уходящий вглубь, весь уставленный зеркалами разного размера, отражающими друг друга. Он был освещен, и из глубины, навстречу Матильде, обнявшись за плечи, шли двое молодых и статных мужчин в маскарадных костюмах жеребцов — черного и белого.
Они приближались к поверхности зеркала изнутри быстро, в этом было что-то жуткое и тоже притягательное одновременно. Хотелось убежать, пока они не приблизились к мерцающей поверхности зеркала, но и остаться хотелось… В комнате позади продолжали стонать и вскрикивать, Этери там наверняка уже изгибалась в оргазме, вдовая принцесса продолжала ласкать свою грудь, сжимать и теребить соски, уже с трудом соображая что-либо, а жеребцы, то есть, мужчины в масках, все приближались… По зеркальной поверхности сверкнула зигзагообразная молния, и они вышли оттуда прямо к ней, в коридор. Удивления уже не было. Словно так и надо… Руку отнять от груди Матильда не могла, ничего сказать появившимся — тоже. И они не говорили, только поклонились ей, а потом подошли вплотную. Черный раздувал ноздри маски, будто настоящий жеребец, маска белого словно улыбалась по-кошачьи или по-львиному, мягкой и властной улыбкой. Сквозь прорези для глаз мужчины рассматривали ее, глаза черной маски были карими, теплыми, глаза белой — голубыми или зелеными, с лукавыми, но не злыми искорками. Этери закричала, она выкрикивала имя Ворона, Матильда сильно сжала свою грудь и задрожала, но нашла в себе силы на последний шаг — отступить от жеребцов назад, к двери. А дальше — убежать, уползти, скрыться, но они не дали, черный непонятным образом оказался у нее за спиной и обхватил сзади. Руки его были сильными, но бережными, дыхание живым и теплым, от черного исходило тепло. Маска белого продолжала улыбаться, когда он подошел и обнял ее спере ди. Матильда хотела дернуться, извернуться, на худой конец — хотя бы выругаться, но вместо этого сама прижалась к белому так, чтобы услышать его сердцебиение, вдохнуть аромат тонких благовоний, который от него исходил. Мягкая рубашка, мягкая грива и улыбка, открывающая конские зубы — все белое. Руки белого кавалера погладили ее талию и спину,
