Это отрывок из моей работы "История о любви, измене и убийстве",
которая будет опубликована позднее.
___________________________________________________________
У тех, кто когда-то слышал ( изучал в школе ) про убийство Павла I, но не вникал в подробности его подготовки и осуществления - могло создаться обманчивое впечатление, что "ребята-офицеры собрались вместе, бухнули шампанского и решили завалить царя"..., но на самом деле всё было заранее продумано до мельчайших деталей и был учтён любой возможный ход событий..., такие дела с бухты-барахты не проворачиваются..., ведь в конечном итоге всё могло обернуться гибелью организаторов переворота.
Вопрос о том, был ли великий князь Александр в курсе готовящегося заговора - с позиции сегодняшних наших знаний уже закрыт ( многие факты нам стали известны лишь столетие спустя ). Да, он знал и принимал в этом деле косвенное участие, хотя малодушничал и по-страусиному прятал голову в песок..., но это уже свойство его характера. Другое дело, допускал ли он мысль о цареубийстве или хотел лишь бескровного устранения отца от власти, или всецело полагался на волю случая ? - вот тут мнения расходятся и определённого ответа нет, да и не будет, ведь Александр даже сам с собой был неискренен...
Хочу привести примечательный фрагмент одного письма, которое написал Александр своему бывшему наставнику Лагарпу. По вполне понятным причинам это письмо было послано в Париж не почтой, а передано через доверенное лицо и друга великого князя - Новосильцова ( Николай Николаевич, 1761 - 1838 гг. ). Вот как характеризовал Александр правление своего отца спустя почти один год после смерти Екатерины II..., письмо написано в Гатчине и датировано 27 сентября 1797 года:
"Вам известны различные злоупотребления, царившие при покойной императрице, они лишь увеличивались по мере того, как её здоровье и силы, нравственные и физические, стали слабеть. Наконец, в минувшем ноябре она покончила своё земное поприще. Я не буду распространяться о всеобщей скорби и сожалениях, вызванных её кончиною, и которые, к несчастью, усиливаются теперь ежедневно. Мой отец по вступлении на престол захотел преобразовать всё решительно. Его первые шаги были блестящими, но последующие события не соответствовали им. Всё сразу перевёрнуто вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делах и без того в слишком сильной степени, лишь увеличился ещё более.
Военные почти всё своё время теряют исключительно на парадах. Во всём прочем решительно нет никакого строго определённого плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда всё зло совершилось. Наконец, чтоб сказать одним словом - благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая всё творит шиворот навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые были совершены; прибавьте к этому строгость, лишённую малейшей справедливости, большую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; достоинства здесь ни при чём. Одним словом, моё несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены. Вот картина современной России, и судите, насколько должно страдать моё сердце. Я сам, привлечённый ко всем мелочам военной службы, теряя всё своё время на выполнение обязанностей унтер-офицера, решительно не имея никакой возможности отдаться занятию науками, являющемуся моим любимым занятием, я сам сделался теперь самым несчастным человеком.
Вам уже давно известны мои мысли, клонившиеся к тому, чтобы покинуть свою родину ( ранее Александр высказывал мысль отказаться от будущего престола и жить частным человеком где-нибудь на берегах Рейна или в Швейцарии. - И.Ш. ). В настоящее время я не предвижу ни малейшей возможности к приведению их в исполнение, а затем и несчастное положение моего отечества заставило меня придать своим мыслям иное направление. Мне думалось, что если когда-либо придёт и мой черёд царствовать, то вместо добровольного изгнания себя, я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить её сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев. Это заставило меня передумать о многом, и мне кажется, что это было бы лучшим образом революции, так как она была бы произведена законною властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация имела бы своих представителей. Вот в чём заключается моя мысль.
... Но когда же придёт и мой черёд, тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно, образовать народное представительство, которое должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию ( constitution libre ), после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если бы Провидение благословило нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный, видя процветание своего отечества и наслаждаясь им.
... Дай только Бог, чтобы мы когда-либо могли достигнуть цели даровать России свободу и предохранить её от поползновений деспотизма и тирании. Вот моё единственное желание, и я охотно посвящаю все свои труды и всю свою жизнь этой цели, столь дорогой для меня".
По сути - это целое программное заявление Александра о принципах своего будущего правления. Но как потом покажет дальнейшая история - это были всего лишь слова..., на деле же всё получилось совсем иначе.
Известно, что руководитель заговора граф Пален ( Пётр Алексеевич, 1745 - 1826 гг., при Екатерине II содействовал присоединению Курляндии и Семигалии к России, военный губернатор Петербурга ) дал клятвенное обещание Александру не покушаться на жизнь Павла I. И скорее всего Александр стал отцеубийцей поневоле, ибо "дал заговорщикам согласие лишь на заключение своего отца в крепость, чтобы таким путём спасти свою мать от заточения или даже смерти и самого себя от той же участи, а вместе с тем и спасти всю страну от ярости и злодеяний безумного деспота".
Александр планировал дать возможность жить своему отцу в Михайловском замке после отрешения того от престола ни в чём не нуждаясь..., но для заговорщиков такой вариант на самом деле таил в себе огромную опасность, ведь рядовой состав гвардии любил Императора ( невзирая даже на наказания за такие нелепые "нарушения формы", как незавитые волосы ), а значит в любой момент Павел мог освободиться и начать жестоко мстить своим врагам..., думаю, что это подспудно понимал и великий князь Александр...
Вот что рассказывал граф Пален в 1804 году графу Ланжерону ( Александр Фёдорович, 1763 - 1831 гг., в его честь очень многое названо в Одессе ). Я немного помучаю вас старой русской грамматикой ( это погружает нас в ту эпоху ), но думаю, что вы уже научились читать такие строки без проблем - на букву Ъ ( ер ) в конце слова обращать внимание не надо, а букву "ять", которая не "поддерживается" современными редакторами я заменил на Е :
"...Уже более шести месяцевъ были окончательно решены мои планы о необходимости свергнуть Павла съ престола, но мне казалось невозможнымъ ( оно такъ и было въ действительности ) достигнуть этого, не имея на то согласія и даже содействія великаго князя Александра, или, по крайней мере, не предупредивъ его о томъ. Я зондировалъ его на этотъ счетъ, сперва слегка, намеками, кинувъ лишь несколько словъ объ опасномъ характере его отца. Александръ слушалъ, вздыхалъ и не отвечалъ ни слова...
Но мне не этого было нужно; я решился, наконецъ, пробить ледъ и высказать ему открыто, прямодушно то, что мне казалось необходимымъ сделать...
Сперва Александръ былъ, видимо, возмущенъ моимъ замысломъ; онъ сказалъ мне, что вполне сознаетъ опасности, которымъ подвергается имперія, а также опасности, угрожающія ему лично, но что онъ готовъ все выстрадать и решился ничего не предпринимать противъ отца...
Я не унывалъ, однако, и такъ часто повторялъ мои настоянія, такъ старался дать ему почувствовать настоятельную необходимость переворота, возраставшую съ каждымъ новымъ безумствомъ, такъ льстилъ ему или пугалъ его насчетъ его собственной будущности, предоставляя ему на выборъ - или престолъ, или же темницу и даже смерть, что мне, наконецъ, удалось пошатнуть его сыновнюю привязанность и даже убедить его установить вместе съ Панинымь и со мною средства для достиженія развязки, настоятельность которой онъ самъ не могъ не сознавать...
Но я обязанъ, въ интересахъ правды, сказать, что великій князь Александръ не соглашался ни на что, не потребовавъ отъ меня предварительно клятвеннаго обещанія, что не станутъ покушаться на жизнь его отца; я далъ ему слово: я не былъ настолько лишенъ смысла, чтобы внутренно взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную; но надо было успокоить щепетильность моею будущаго государя, и я обнадежилъ его намеренія, хотя былъ убежденъ, что они не исполнятся...
Я прекрасно зналъ, что надо завершить революцію, или уже совсемъ не затевать ея, и что если жизнь Павла не будетъ прекращена , то двери его темницы скоро откроются, произойдетъ страшнейшая реакція, и кровь невинныхъ, какъ и кровь виновныхъ, вскоре обагритъ и столицу и губерніи..."
Можно сказать однозначно - не заручившись поддержкой великого князя Александра, ни на какой переворот граф Пален не решился бы пойти. Чувство самосохранения перевесило бы все его остальные доводы.
Доподлинно известно, что когда первый инициатор заговора граф Панин ( Никита Петрович, 1770 - 1837 гг., вице-канцлер, действительный тайный советник, племянник Панина Никиты Ивановича - наставника Павла I ) был ещё в фаворе, то великий князь Александр именно через него обменивался записками ( ещё за год до убийства ) с Петром Паленом. Фактически получается, что именно граф Панин первым "вышел" на разговор с великим князем Александром относительно перспектив устранения от престола его отца. Содержание этих записок неизвестно, так как они по прочтении сразу же сжигались, но о их преступном содержании можно судить по словам самого графа Палена ( опять-таки в пересказе графа Ланжерона ):
" Однажды Панин сунул мне в руку подобную записку в прихожей Императора, перед самым моментом, назначенным для приёма; я думал, что успею прочесть записку, ответить на неё и сжечь, но Павел неожиданно вышел из своей спальни, увидал меня, позвал и увлёк в свой кабинет, заперев дверь; едва успел я сунуть записку великого князя в мой правый карман. Император заговорил о вещах безразличных; он был в духе в этот день, развеселился, шутил со мною и даже осмелился залезть руками ко мне в карманы, сказав: "Я хочу посмотреть, что там такое, - может быть любовные письма ?". Вы знаете меня, любезный Ланжерон, знаете, что я не робкого десятка и что меня нелегко смутить, но должен вам признаться, что если бы мне пустили кровь в эту минуту, ни единой
