-1-
Илья медленно просыпался после дневного сна. Его полусонные глазки скользнули по потолку, печке, по стене и остановились на маленьких вышитых картинах, прикреплённых над детской кроваткой.
Малыш любил на них смотреть, потому что они были очень добрые. На одной из них мама вышила мелким крестиком котёнка, испугавшегося жучка; на другой – щенок в ошейнике тащил куда-то хозяйскую тапку; на третьей красовался важный верблюд в очках; а на четвёртой ещё один полосатый котёнок нюхал цветочек. Мама…
Илья соскочил с простынки на тёплый пол и подбежал к окну посмотреть стоит ли рядом с сараем папина машина. Папа с мамой утром уехали в город по делам, пообещав, что приедут ближе к вечеру. А вечер, по мнению мальчугана, начинался сразу после полуденного сна. Когда папа с мамой уезжали, он с бабушкой Валей долго стояли на дороге и махали им ручками в след, а потом стар да млад пошли на огород собирать репу. Позднее дедушка Матвей принёс целую корзину грибов, и они все вместе сели их перебирать, вернее, паренёк подавал грибочки дедушке с бабушкой, а они внимательно осматривали их и, если надо было, что-то обрезали. А потом был обед, после которого Илья лёг отдыхать.
Мама… В последнее время малыш скучал по ней особенно остро даже тогда, когда она была рядом; скучал по её груди. Совсем недавно он наслаждался маминым молочком, но однажды оно стало вдруг невкусным. Он тогда очень расстроился, отошёл от мамы, но через несколько минут вернулся: от неё так вкусно пахло, веяло покоем и тихой радостью. Мамины глаза смотрели на сына с тревогой. Как обычно она с любовью обняла его и поцеловала, сказала ласковое своим волшебным голоском, но молочко от этого вкуснее не стало.
Мальчик глубоко страдал. По несколько раз в день он подходил к Серафиме и гладил её грудь, но сосать уже не решался. Она с пониманием брала его к себе на руки или усаживала на колени и тихо пела. Ощущая её тепло и запах, слыша биение её сердца и спокойный голос, Илье становилось легче.
Валентина Александровна, видя страдания внука, переживала не меньше. Её обрадовало известие, что в молодой семье следующим летом родится ещё один ребёнок, и она надеялась, что это внезапное отлучение от материнской груди для Ильи пройдёт как можно мягче. Мудрая женщина хорошо знала, какими трудностями и бедами может обернуться некорректное отношение к маленькому человечку в столь сложный для него период.
_
Валентина Александровна была совсем юной, когда старшая двоюродная сестра Анна, смеясь, рассказала, как быстро и без особых хлопот отучила маленького сына от груди. Поступила она так после того, как Женечка во время кормления укусил её за сосок. Такую боль молодая мама испытывать больше не хотела. Она резонно посчитала, что, продержав малыша на своём молоке семь месяцев, может со спокойной душой перевести его на «взрослое» питание.
Она со смехом рассказывала, как улыбаясь, звала сына к груди, с вымазанным горчицей соском; как счастливо смеясь и вытянув вперёд ручки, он бежал к ней, торопливо перебирая маленькими ножками; как с улыбкой усадила его к себе на колени…
Горю малыша не было предела! В его безутешном плаче было столько обиды, отчаяния и безысходности! Он плакал долго. Жжение во рту не скоро смогли унять. Остаток дня он капризничал, а ночь спал беспокойно.
Прошло много лет. Евгений давно стал взрослым. У него появилась семья, дети, но событие того далёкого дня наложило отпечаток на судьбу этого человека. При всём своём внутреннем положительном потенциале и трудолюбии, ему никогда не удавалось начатое дело довести до конца, потому что неосознанно стал бояться его завершения. Он часто мечтал и строил воздушные замки, как когда-то мечтал и стремился к «маленькому раю». Он не смог построить настоящих близких отношений с женщиной, потому что его первая женщина – мать – обманула его. Даже при внешнем благополучии семьи, видно, что Евгений очень страдал от ревности, потому что не смог довериться и доверять своей жене. Он испытывал постоянное чувство тревоги.
Валентина Александровна с горечью вздохнула, зная, что этот умный и добрейший мужчина в своей жизни по сути так ничего и не добился.
«Страшно, - думала она, - когда один такой безответственный и жестокий родительский поступок может исковеркать человеку всю жизнь».
Богатейший жизненный опыт Валентины Александровны позволял ей видеть причину многих людских бед и не только видеть, но и объяснять и подсказывать молодым семьям их не совершённые пока ошибки. «Очень часто родители, стремясь создать счастливую семью, не осознавая сами, подменяют истинные ценности на иллюзорные, - размышляла мама Валя. – Они гонятся за её внешним блеском, а не внутренним содержанием с крепкими традициями и устоями. Сводя воспитание детей к «одеть - накормить», родители утрачивают самое главное – искреннюю любовь и уважение собственных детей, и возможность взрастить цельную Личность. Не потому ли на протяжении нескольких поколений всё меньше и меньше встречается действительно счастливых семей, выпустивших в Большую жизнь сыновей и дочерей, владеющими навыками «быть счастливым»?
Мыслями она уже не в первый раз вернулась к милейшему на первый взгляд созданию – двадцатилетней Леночке, чья жизнь проходила на глазах старой воспитательницы детского дома.
Они жили в одном подъезде на этаж выше. Красивые, образованные и целеустремлённые молодые родители и их не менее очаровательная дочурка.
Не прошло и месяца после появления на свет розовощёкой крошки, как по настоянию матери была нанята няня. Няня была душевной и очень заботливой женщиной. Она делала всё от себя зависящее, чтобы девочка чувствовала себя хорошо, росла здоровой и жизнерадостной. Молодые родители были заняты продвижением по служебной лестнице, поэтому воспитанием Леночки с месячного возраста им заниматься было некогда, да и частые продолжительные командировки этому не способствовали.
Постоянное отсутствие матери в этот период не прошёл для малышки бесследно. «Именно из-за меня такой плохой мама уезжает из дома», - плача, причитала она. Всякий раз, видя милую мамочку рядом, Леночка, отодвигая в сторону игры и свои какие-то дела, старалась угодить ей, запрещая себе даже думать иначе, как хотелось бы маме. Девочка запрещала себе быть собой, играя роль очень воспитанной и послушной дочки. Ей, обделённой родительским теплом и лаской почти с рождения, не хватало любящего взгляда, поддержки, да и простого участия. Леночка росла с не проходящим чувством вины и страха, что нелюбима. Что может быть страшнее? Только одиночество.
Пролетели годы. Добрая и отзывчивая Леночка, стремящаяся всегда быть хорошей и всем нравиться, так и не научилась строить искренних отношений, потому что критерием правильности всегда было чужое мнение. К двадцати годам она так и не научилась самостоятельно принимать решений и брать ответственность на себя, в большинстве случаев она говорила не то и не так. «Милая девочка, - думала о Лене Валентина Александровна, – своей наивной глупостью ты вызываешь раздражение у своего окружения, чувствуешь это и ещё больше запутываешься в своих с ними взаимоотношениях».
Размышляя о таких детях, старая воспитательница только качала головой: «Несчастные ребятишки. И за что им такие страдания? Неужели матери, которые по тем или иным причинам отказываются или не могут кормить своих чад грудью, обделяют их своим вниманием и любовью, не понимают, что лишают своё сокровище ощущение мира, покоя, «маленького рая»; что в жизни они будут очень недоверчивы, и это повлечёт за собой проблемы в межличностных отношениях – дружбе и любви, - без которых не может быть счастлив человек. Эти дети станут пессимистами, а жизнь они начнут воспринимать не как великий дар и радость, а опасность и дорогу к смерти».
_
Маленький Илья вытащил из своего шкафчика колготочки, тёплые штанишки, свитерок и стал торопливо одеваться…
- Илюшенька, рыбонька моя, ты куда? – бабушка Валя обеспокоенно поставила чашку со смородиновым киселём на стол.
- Там мама! – малыш махнул рукой в сторону окна и одел задом-наперёд вязаную шапочку.
- Папа с мамой приедут позже. Папа позвонит, когда они будут в пути, и тогда мы обязательно их выйдем встречать, – бабушка показала остановившемуся внуку телефон. – А сейчас покушай кисель, ты за время сна, наверно, проголодался?
Илья подумал, что она права, и медленно стащил прикрывающую глаза шапочку.
- Мы можем с тобой поиграть или книжку почитать. Что ты хочешь?
Мальчуган, ни на что не отвлекаясь, пополдничал и вытащил из-под кроватки картонный ящик с игрушками. Он долго в нём рылся, пока не извлёк всеми забытую угомонку, которой так никогда и не воспользовался. Карапуз внимательно рассмотрел её и сунул в рот. Валентина Алексеевна всплеснула руками:
- Милый мой голубок! Всё по маминой тите тоскуешь? Но ты же большой! Ты скоро станешь старшим братом! У тебя будет маленький братик или сестричка. Давай мы эту сосу для них и прибережём. Хорошо?
Илья растерянно отдал угомонку бабушке.
За окном послышалось радостное повизгивание Шныри, и через минуту в комнату вошёл дед Матвей. Он с радостью подхватил на руки подбежавшего правнука, чьи ручонки тут же обняли его за шею, а пухлые губки чмокнули дедушкин нос.
- Серафима-то с Глебом, когда приедут? – Матвей сел на лавку и пристроил на своём колене маленького Илью.
- Да поджидаем уже. А что?
- Антон Воробьёв из Грибков прибегал. Отец его совсем занемог: камни в почках «заходили». От боли мужик скоро на стену полезет. В больницу идти не желает, операции боится, да и слышал, что Серафима любые камни безболезненно из организма изгнать может. Ждёт её. Так что передай Глебу, чтобы прямиком вёз её к Воробьёвым. Мочегонный настой у меня уже готовится. Я побегу. Хоть и передал все свои дела молодому лесничему, а всё ж душа болит: всё ли ладно делает, проверить надо.
Валентина Алексеевна перекрестила в след неугомонного Матвея Маркеловича и вернулась к Илюше, который с завидным упорством искал другой конец шерстяной нити, смотанной в большой клубок.
-2-
Серафима с Ильёй, держась за руки, с восторгом и интересом наблюдали за работой строителей. Устоявшийся за год фундамент надёжно держал на себе внушительный сруб из толстых брёвен. Крепкие строительные лаги были закреплены укосинами, и с одной стороны крыши рабочие нашивали сплошную под черепицу обрешётку.
Афанасий Климович придирчиво и ревниво следил за строительством необычного терема, за соблюдением технологии и внося свои коррективы, давно забытые современными инженерами.
Дом получался необычайно красивым. Даже сейчас, когда не было ни окон, ни дверей, и только закрывалась крыша, от него исходила какая-то мощь, основательность и умиротворённость.
«Неужели это наш дом!? - ликовало сердце Серафимы. – Каким же он станет прекрасным, когда вставят окна и повесят резные ставни? Около него я посажу много-много цветов!»
Сзади она услышала шаги деда Матвея.
- Любуешься?
- Угу. Насмотреться не могу.
- Ты в Гусево собиралась. Побегай. А мы тут с Илюшей да Афанасием
