бывает слышать молящемуся, как за спиной у него кто-то вдруг начинает то ли «прочищать», то ли «продувать» свою носоглотку, издавая при этом звуки, поразительно похожие, извините, на хрюканье (это в Храме-то!). Однажды я скосил глаза в сторону ног такого «хрюкача» и увидел – что бы вы думали? – подрясник!
Время от времени церковь посещает колоритно-этно-специфическая компания взрослых и детей, одна из особ которой, и летом, и зимой, даже причащаться приходит в юбке много выше колен. Естественно, что и детки из этой компании прогуливаются по Храму во время службы туда-сюда не менее десяти раз в ещё более смелых юбках и в модных ныне шапочках с рогами (на которых, для «красоты», видимо, болтаются бубончики). Глядя на эту компанию, невольно усомнишься: а туда ли ты попал? Может, занесло тебя по ошибке неведомо каким ветром на дискотеку?
Сразу после «Отче наш» в Храме «нашем» начинается дефиле-променад. Сложив ручки на животике, поглядывая на людей и себя показывая, прогуливается челночным курсом знакомый уже нам сильноверующий. Не отстаёт от него, сильно шаркая ногами, другой наш знакомец. Про колоритную компанию вообще умолчу.
Есть ещё одна категория верующих, тех, которые едва ли не живут в Лавре и её храмах. Мне, во всяком случае, доводилось наблюдать в Лавре людей из этой категории практически ежедневно с утра до ночи. Встречаются в «нашей» церкви и такие. Эти снуют по Храму в любое время с деловитым или же озабоченным видом, встречаются друг с другом и шушукаются, решая, видимо, какие-то очень важные и никогда не иссякающие проблемы.
В общем, в промежутке времени между «Отче наш» и Причастием ты вдруг оказываешься участником, сам того никоим образом не желая, то ли великосветской тусовки, то ли клуба по интересам, то ли некоего (нет, не коммунистического, конечно же) воскресника.
И вот что интересно. Практически все участники нашего клуба-тусовки-воскресника, каждый в своё время, причащаются Святых Христовых Тайн. А перед причастием исповедуются священнику. А перед личной исповедью батюшка проводит для всех общую исповедь, на которой перечисляет множество грехов. И все участники исповеди, смиренно соглашаются и каются: грешен, грешна; прости нас, Господи! А среди грехов тех есть, кроме всего прочего, в частности, и такие: хождение по Храму во время службы; разговоры в Храме; желание привлечь к себе внимание; желание нравиться и т.п. «Грешен, грешна; прости нас, Господи!» А уже через час-полтора «клуб», как ни в чём не бывало, возобновляет свою «работу». Прости нас, Господи!..
Вот ещё одно, прямо-таки массовое, явление в наших церквах, которое, почему-то, воспринимается как должное, и почти никто не видит в этом ничего дурного. Молящегося человека вдруг тычут пальцами в спину или, там, хлопают по плечу и поручают передать свечу или свечи туда-то и туда-то, а то предлагают и самому прогуляться по Храму и поставить их там-то.
Но если и ходить по Храму, и разговаривать во время службы – грех, то не вдвойне ли грешно, во-первых, бесцеремонно отрывать постороннего человека от общения с Богом, а во-вторых, понуждать его под благовидным предлогом (как же: свечку же надо поставить – жертву Господу) к совершению греха, который сам он, по своей воле, может быть, никогда бы и не совершил?
Каюсь, лично я, многогрешный и жестокосердный, в таких случаях уклоняюсь от какого бы то ни было общения: накладываю на себя крестное знамение, «радуясь» очередному искушению, и, не оглядываясь, стараюсь посторониться, чтобы пропустить вперёд самого поручителя к его цели. Это, как правило, даёт результат: благодарить меня не благодарят, бить, правда, тоже не бьют, а просто оставляют в покое.
К концу скорбных наших наблюдений обратим взор свой в сторону некоей православной Дамы.
Дама. Тут случай особый. При оценке возраста дам, принято почему-то призывать на помощь Бальзака. В данном случае Бальзак нам не поможет, ибо, как мне кажется, здесь уже далеко за. Иначе говоря, Дама, похоже, вступила уже в пору вечной молодости. Но тут всё же решающее значение имеет не возраст Дамы, а её положение.
Церковь «нашу» в некотором роде можно назвать «ведомственной». Ну а Дама в «ведомстве» этом занимает некое положение. Какое? – не знаю, врать не буду. Но то, что занимает – несомненно, что, видимо, приравнивает её в её самоощущении к ангельским чинам. Соответственно, в Храм Дама не входит, а вносит себя. Естественно, не ранее, чем во второй трети, а то и половине службы. Не знаю, до самых ли пят обливает себя Дама одеколоном перед визитом своим в Храм, но то, что «Кёльнской воды» она не жалеет – факт. Неотразимость ароматической атаки Дама усиливает диковинного фасона шляпками.
В Храме у Дамы есть «своё» место. Поэтому ей не очень нравится, если место «её» бывает кем-нибудь неразумным к её приходу уже занято. Но никаких изгнаний, не подумайте, ни-ни (аристократической крови свойственна благородная снисходительность к чужому неразумию). Наоборот, Дама вплотную приближается к «своему» месту, то бишь к человеку, неосторожно его занявшему, и одаривает того, счастливого, своими ароматами. Мало кому удавалось вынести это счастье более десяти минут…
Когда «персональное» место свободно, Даме тут же по приходе услужливо приносят стул (как-то, правда, не доглядели: не принесли, – и Даме довелось претерпеть серьёзные неудобства; впрочем, она вполне мужественно перенесла выпавшие на её долю испытания). Однажды, невдалеке от Дамы всю службу стояла согбенная старушка, но ей, почему-то, стула никто не предложил.
Все знают, что по окончании службы народ церковный выстраивается в длинную очередь, чтобы приложиться ко Кресту. Но не все, видимо, знают, что очереди-то для народа только и существуют. А дамам в очередях толкаться не пристало. Вот и «наша» Дама неизменно подходит элегантно ко Кресту Святому с другой стороны, без очереди то есть. И непременно при этом заводит галантно, хотя бы и кратенькую, беседу. Особенно, если батюшка «осанистый», то бишь в сане.
«И всё так чинно, благородно», – всегда почти хочется воскликнуть мне словами одного из киногероев незабвенного Георгия Вицина, который произнёс эту фразу на свадьбе своей дочери, подняв лицо из тарелки с салатом.
Есть «своё» место и у одного из «светил» нынешнего богословия. Стула ему, правда, не предлагают, но дорожку ковровую под ноги стелят. «Светило», впрочем, не слишком часто жалует храм «наш» своим посещением. Вспоминается одна пикантная (или забавная – кому как больше нравится) картинка.
Забрёл как-то на службу странноватого вида мужичок, из тех, видимо, которые собственного жилья не имеют (если деликатно выразиться). Постоял, посмотрел, куда бы ему приткнуться. А тут как раз «светило» на ковровой дорожке в одиночестве стоит. Ну, мужичок-то дорожки, скорее всего, не заметил, да и пристроился рядом со «светилом».
Так и простоял до самого «Отче наш», сам того не подозревая, возвысив себя (совершенно незаслуженно, замечу) до богословского уровня. Ну да, надеюсь, Господь простит ему такое дерзновение (не со зла ведь он, а по недоразумению). Уместно будет заметить, что сам «светило» ведёт себя в Храме безупречно интеллигентно и скромно.
Завершая изложение сих наблюдений, необходимо, думается, пояснить читателю, почему собственно обозначил я их не иначе, как «скорбные».
По двум причинам.
Первая причина скорби, условно говоря, – общественная. Православные, православные, давайте-ка, положа руку на сердце, ответим себе на один вопрос: по-христиански ли ведём мы себя не то, что там в приватной жизни нашей личной, а даже и непосредственно пред очами Господа нашего, в Храмах Его Святых? Думаю, ни у кого, кто хотел бы честно ответить на этот вопрос, не повернётся язык отвечать утвердительно.
Затем необходимо ответить на другой вопрос, вытекающий из первого: в какое же такое Царствие желаем мы попасть, если, приходя в Храм Божий, вместо смиренного общения с Ним, по сути, бесчинствуем? С каким азартом грызёмся мы (Господи, прости!) друг с другом по любому поводу в древних стенах пред Святыми Образами. А затем лицемерно (с ненавистью) говорим: «Простите». Да ещё и дерзаем подходить после этого ко Святому Причастию.
И всё это наше поведение свидетельствует только об одном: какого качества живёт в нашем сердце Любовь христианская. Ибо сказано Спасителем: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга… По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.» (Ин 13:34,35).
Надо бы задать третий вопрос: о том, какова же она, любовь наша между собою, – да боязно: ответ более чем очевиден.
Так чьи же мы тогда со всею нашей рисованной набожностью? – словно в прорубь головою кинусь, выдохнув четвёртый вопрос. Что могут подумать о нас и о Вере нашей, глядя на наше поведение и «любовь» нашу друг к другу, те люди, которым не открылся ещё Свет Истины? Ведь человек, Истины пока ещё не познавший, судит о ней только по людям, её исповедующим.
Не сыграть бы нам роль кривого зеркала, Истины не отражающего, но искривляющего Её. И не услышать бы потом роковые, но справедливые слова Господа на Страшном Его Суде: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф 7:23).
Поэтому, прежде всего, устыдиться нам надобно, после того, как ответим мысленно сами себе на все четыре поставленных выше вопроса. А устыдившись, раскаяться в себялюбии своём беспредельном. Ну а если уж не пробилась пока ещё Любовь, которой одарил Спаситель мир, в огрубелые и закосневшие в грехах сердца наши, так давайте хотя бы просто соблюдать элементарные приличия, а также проявлять элементарное же уважение к окружающим нас братьям нашим и сёстрам во Христе.
А там, даст Бог (а Он, Милосердный, всегда даёт нам то, что полезно душе нашей и что мы действительно хотим получить), проклюнутся и первые плоды добрых наших усилий: маленькие и слабенькие росточки маленькой пока ещё любви. А уж возрастут ли они или иссохнут, зависит от того, насколько любим мы – нет, не себя – Господа, а в Нём – ближнего своего. Тяжко это, признаемся, любить ближнего своего, ну всегда он не такой, как нам того хотелось бы. Но это единственный путь к Всевышнему. Да, узкий, тесный, но другого-то – попросту нет. И нам ли, христианам, не знать, куда ведут широкие пути и открыты широкие врата?
Вторая причина скорби моей – сугубо личная. И корни её кроются там же – в отсутствии любви. Хотя наблюдал и описал я реальное поведение реальных людей (Боже упаси меня осудить кого-либо из них; своих грехов – не разгрести никаким бульдозером), но вывел-то всё-таки типажи. То есть, такие формы поведения и подобные им, к глубокому моему сожалению, типичны для наших храмов.
И когда сталкиваюсь я с такого рода проявлениями, то прекрасно знаю, чего Господь ждёт от меня. Пожалеть я должен этих людей, коли уж любить мне их не по силам, и помолиться ко Господу об их вразумлении. Но немощь моя человеческая и жестокосердие не позволяют мне даже и такой малости содеять. Раздражение вместо жалости и злобу вместо молитвы порождает сердце ехиднино.
Так и скорблю, пиша эти строки: об общей нашей грубой развращённости, а более того – о собственной
