Мужчина смотрел строго. На его слегка сутулых плечах топорщился мятый кургузый пиджачок из-под которого виднелась давно не стиранная клетчатая рубаха, застегнутая, впрочем, на все пуговицы. Углы воротника слегка свернулись, как сворачиваются пожухлые листья на дереве, из воротника виднелась бурая морщинистая куриная шея, которую венчала голова с красной, давно не бритой рожей.
— Если вы нездешний, то я вам так скажу: пиво — вон там, за углом! Повернете — и второй поворот налево. Там такой проход между гаражами, пройдете до конца и выйдете прямо на ларек.
— Спасибо, мне не нужно пиво! Скажите лучше…
— Как это вам пиво не надо? Не пьющие, что ли?
— Ну, не пьющий!.. Как мне…
— А чего это ты не пьющий? — пристально посмотрел мужичок, легко и естественно перейдя на «ты», и скривился. — Нерусский, что ли?
— Какая разница вам-то: русский, не русский! Я спросил у вас…
— Ты что, еврей? — перебил тот.
— А при чем здесь… Я не понял! Какая разница — кто я! Я вас спрашиваю…
— Так ты евре-е-й? — протянул мужчина. Лицо его расплылось в мстительной улыбке, какая обычно бывает у человека, поймавшего надоевшую муху. — Еврей! — тоном, не допускающим сомнений, повторил мужичок.
— Понятно!.. — сказал Михаил и повернулся, чтобы уйти. Что говорить с дураками! Но тот, видать, был другого мнения. Он резким прыжком настиг Михаила и вцепился в его рукав.
— Нет, постой!..
— Да, отвяжись ты! — Михаил повел плечами, тоже незаметно перейдя на «ты», и попытался стряхнуть назойливого собеседника, однако, тонкие, костлявые пальцы держали цепко.
— Нет, постой! — повторил он зловеще, со значением. — Давай побазарим. Ты кто такой? Чего здесь делаешь? Пиво — не пьешь, ходишь тут…
— Да о чем мне с тобой базарить? — досадливо поморщился Михаил, пытаясь высвободить рукав. — Тоже мне, еще!..
— Нет, давай поговорим. Ты чего! Пренебрегаешь?.. Интеллигент собачий!
— Отстань! — Михаил, чувствуя, что тоже начинает закипать, с трудом оторвал от своего рукава чужие пальцы и толкнул мужчину в грудь. Тот отпрянул, на минуту замер, удивленно глядя на Михаила, но тотчас овладел собой и стал наступать на Михаила.
— Что тебе надо? — дрожа от решимости и с трудом сдерживая себя, спросил Михаил.
— «Что тебе на-а-до!» — передразнил тот, продолжая наступать и сверлить Михаила своими маленькими пронзительными глазками. — Вот сейчас как припечатаю!.. — Он поднес к лицу Михаила тощий, костлявый кулачишко, резко пахнущий дешевым табаком.
— Как бы я тебе не припечатал! — насмешливо сказал Михаил.
— Что? Ты! Мне! Да ты знаешь — с кем говоришь, насекомое!
— Да ты сам-то… Слизняк!
— Что? Я — слизняк? Ах ты, козел! Иди сюда, я тебя на рога поставлю!
— Сам ты козел! — Все раздражение и злость, накипевшее за последнее время, усилил назойливый мужичок, и Михаил, чувствуя, как освободилась и хлынула горячая волна долго сдерживаемой необузданной силы, со всего размаху хрястнул кулаком по небритой харе. Послышался хлюпающий звук, мужичок отпрянул, но на ногах устоял, и, размахивая кулаками, бросился на Михаила.
Михаил, еще совсем недавно с опаской поглядывавший по сторонам, — чужие места, как-никак! — забыл про осторожность и в азарте борьбы принялся яростно гвоздить кулаками небритую харю.
Вдруг на голову ему обрушился страшный удар, в глазах вспыхнули яркие огни, он рухнул, как подкошенный, и, теряя сознание, почувствовал еще удар в лицо и соленый вкус крови…
Очнулся он в тишине, в белой больничной палате, от резкого запаха нашатыря
— Ну, что, пришел в себя? — услышал он веселый голос, и увидел склонившегося над ним человека в белом халате. — Как же это тебя так угораздило?
Михаил, еле шевеля разбитыми губами, произнес:
— Поговорили…
|