тихо удивилась Екатерина Ивановна. - Мы же как?
- Обойдемся, - Галина подхватила на руки сына и вышла с веранды в комнату.
Сколько раз не стучал Егор в Галинину дверь или окно, с надеждой и молением заглядывая ей в глаза, всякий раз видел через приоткрытую дверь или сквозь оконное стекло все то же старый топор и слышал всегда одно и то же:
- И не надейся, кобель, сунешься, прибью!
И только раз позволила Галина ему пройти с ней рядом. Случайно столкнулись они на песчаном холме, она тащила с работы тяжелую сумку с продуктами, а он под легким хмельком возвращался домой из кафе-мороженое, где всегда можно было заглотнуть стаканчик дешевого вермута.
- Давай помогу, - предложил он, на всякий случай отступив на шаг.
- Тащи, - согласилась она.
Так они вместе и пришли во двор и в дом, у дверей своей комнаты Галина отняла у него сумку:
- Все, давай, - и скрылась за дверью.
Было Пашке годика четыре-пять, когда у Галины явно кто-то появился. Стала задерживаться по вечерам, а потом и вообще перестала периодически приходить ночевать.
Скрипел Егор зубами, сжимал кулаки, мечась по ночам по своей пустой комнате. И как-то раз в такую ночь услыхал детский плач из соседней комнаты, остановился, прислушался, так и есть, Пашка плачет. Бабка-то Катя уж давно стала слаба слухом и не слышала с веранды детских призывов.
Тихо прокрался Егор в комнату Галины и в потемках приблизился к детской кровати:
- Тихо, малой, тихо. Все хорошо, спи, давай, не кричи, - бормотал он, склоняясь над ребенком и дыша на него тяжелым перегаром.
Мальчик открыл глаза и с ужасом сквозь темноту рассматривал чужое лицо, но потом признал соседа.
- Ты чего, раскричался-то? – спросил шепотом Егор.
- Сон страшный! – прохныкал малыш.
- Не боись, спи, я тут и посижу. Давай, давай, глазенки закрывай, и как там… Баю-баю, не помню, как…
Мальчик успокоился и скоро уснул.
Так постепенно вошло в традицию, если Егор был дома, когда уходила на ночь Галина, он прокрадывался к ней в комнату и сидел у кроватки до рассвета, а потом на цыпочках уходил к себе. Он никогда не заходил, пока Пашка не уснет, не дай Бог, матери расскажет…
Я уже говорил, что питомник являлся основным пристанищем подрастающего поколения. Сначала там играли в «вышибалы», «американку», потом в «войну», гоняясь с выпиленными из досок автоматами и пистолетами по кустам и оврагам, потом шла по кругу папироса, а со временем и стакан.
Дорос через несколько лет Пашка до возраста играть в «войну». И пришлось ему заняться вырезанием себе оружия. Примостился он на штабеле бревен во дворе, вооружился кухонным ножом и принялся строгать неподдающуюся доску.
За этим занятием и застал его бредущий с тропинки к крыльцу Егор. Остановился, пригляделся:
- Ну ты, осторожнее. Руки порежешь. Идем со мной.
И провел он парнишку к себе в сарай, где стоял большой верстак, висело по стенам видимо – невидимо инструментов, пол завален досками и ящиками. Взял у Пашки из рук доску, посмотрел на нарисованный на ней автомат, покрутил в руках, приладил на верстак, скинул пиджак, не глядя, повесил его на гвоздь у двери и взялся за рубанок.
Пашка присел на чурку посреди сарая и оглядевшись увидел полки с диковинными фигурками, сделанными из сучков, корней и поленьев: всякие чудища, черти, птицы страшенные, а среди этого всего удивительно живо выглядевшая точеная девичья головка с длинными распущенными волосами.
Проследив за взглядом ребенка, Егор ухмыльнулся, вспомнив, как много лет назад, увлекаясь изготовлением этих фигурок, приволок несколько в дом. Как тогда кричала Клавка, выкидывая его фигурки в помойное ведро:
- Охренел, дурень, свою нечистую силу в дом волочь! Спалю твой сарай проклятущий!
Так постепенно и забросил Егор свое увлечение, забыл, да вот руки-то, видать, не забыли, привычными движениями полировал он ложе приклада уже почти готового автомата. Оторвавшись от работы, посмотрел опять на Пашку, тот сидел, казалось, боясь вздохнуть, открыв рот, и широко распахнутыми глазами любовался чудом родившееся произведение в руках соседского алкаша, как называла Егора мама.
И потянул Пашка к Егору всех соседских приятелей, целая очередь образовалась, не успевал вернуться Егор со смены, а уже кто-нибудь поджидал с доской и вырванной из учебника истории страницей с картинкой вожделенного оружия. Егор мастерил, а Пашка приходил посидеть, понаблюдать, фигурки потрогать, погладить их, беря аккуратно и нежно.
Стал Егор Пашку в лес водить и показывать, как искать подходящие сучки, как, глядя на грязный ободранный корень, увидеть в нем будущую фигурку, если был в какой раз Егор в подпитье, так еще и придумывал какую-нибудь историю чудную про фигурки свои, усиленно следя за собой, чтобы без матерщинки обойтись.
Как-то раз, зайдя на кухню, Егор столкнулся с растерянно стоявшей там бабой Катей:
- Собралась суп Пашке варить, картошки нет.
- Давай схожу, - предложил Егор.
- Еще чего, итак денег нет, а то тебе дай, пропьешь, проклятый.
Егор развернулся, вышел, вернулся минут через пятнадцать с сеткой картошки, протянул Екатерине Ивановне чек:
- На, Фома-неверующая!
И стал Егор помогать все больше слабеющей соседке и с магазином, и с провожанием и встречей Пашки из школы, пока тот не подрос и не начал уже сам ездить на уроки.
Но вот учитель физкультуры заметил в парне что-то и порекомендовал поступить в горнолыжную школу на Пухтоловой горе, сказано - сделано, пришлось Егору и туда с мальчишкой ездить.
Слегла окончательно баба Катя, как перешел Пашка в восьмой класс. Перестала узнавать уже даже своих, начала заговариваться, оглохла окончательно и к осени умерла. Тут опять всех Егор удивил. Организовал и похороны, и поминки и был абсолютно трезвый весь этот скорбный день. Ну а на следующей-то день сорвался в запой, да и то недлинный дня на три-четыре.
Через месяц после похорон разладилась у Галины любовь где-то там, где была, перестала она пропадать, злющая ходила, цапалась со всеми. Егора шпыняла, первое время не позволяла даже с Пашкой куда-нибудь ездить, да потом, постепенно, оттаяла, забыла, небось, обиду на ушедшую любовь.
Так незаметно за пьянством да заботами и подкатило время выходить Егору на пенсию.
3. Развязка
Суббота начиналась недостаточно удачно. Егор обнаружил, что от пенсии осталась какие-то крохи, а до следующей еще больше полутора недель. Послонялся по двору, зашел в дом, в его половине никого не было: Галина несмотря на выходной на работе – сезон, сверхурочные зарабатывает, Пашка побежал к своей подружке, ишь, обзавелся, да уж пора – шестнадцать лет, самое время, да и Светка – девка хорошая.
В последние пару-тройку лет стал мальчишка совсем самостоятельный. Егор теперь редко его видел, школа, какие-то кружки, да и на Пухтоловой бесконечные тренировки, надежды подает, на разряд уже давно сдал.
…Тогда они вместе приехали на зачет, Пашка откатал и подбежал к Егору:
- Пошли, дядя Егор, туда в здание, сейчас будут грамоты вручать.
- Да ты беги, я здесь подожду, - Егор с сомнением осмотрел свой грязный засаленный ватник, теплый, но больно старый.
- Как здесь? – удивился Павел. - А я что один? Там все с родителями будут. Что я, сирота, какой, что ли?
Егор сглотнул неожиданный комок в горле, откашлялся и поплелся за парнем к зданию администрации секции…
Побродив еще по двору, обошел дом и поднялся на соседское крыльцо, навстречу вышла Иришка, сестра моя, с сумкой и списком на бумажке в руках, за ней топал ее муж - Сергей.
- Привет, Егор, к нам?
- Нет, не то, чтобы… Слушайте, выручите до пенсии?
- Не, не, Егорушка. У самих нет, видишь, сегодня у Сережки день рождения, ели набрали на стол. Заходи вечерком.
Они убежали, а Егор вышел на улицу, с сомнениям оглядываясь, снизу от шоссе поднимались двое мужчин: один незнакомый в штатском, второй, местный участковый Петр Васильевич Масленников в мешковатой форме.
Решив от греха переждать во дворе, Егор уже повернул назад, когда его окликнули, пришлось подойти.
- Привет, Егор, - сказал Масленников.
- Привет, чего тебе.
- Не рад?
- Чего радоваться, дай в долг, порадуюсь.
- На бутылку собираешь?
- А тебе что?
- Вы где были вчера вечером, около десяти? – прервал их штатский.
- Дома.
- Никуда не выходили?
- В магазин выходил, потом домой. Чего надо-то?
- Какой дорогой в магазин ходили?
- У нас тут одна дорога.
- Здесь через ворота?
- Нет, по тропе, - Егор мотнул головой в сторону предприятия инвалидов. - Что стряслось-то, Петр? - повернулся он к участковому.
- Убийство у нас. Вчера вечером. Здесь в овраге, напротив ваших ворот.
- Да … твою мать! – выругался Егор. - Кого?
- Светку Примакову, с Бассейной. Знаешь?
Егор побледнел, выпучил глаза, как рыба, открывая рот и не издавая не звука.
- Что такое? – удивился штатский. - Родственница?
- Нет, - ответил за Егора участковый. - Чего Егор?
- Как? – выдавил он из себя.
- Изнасиловали и неудачно толкнули, перелом шейных…,
Егор дальше не слушал и на непослушных ногах, покачиваясь, ушел во двор, прошел его насквозь и по тропинке спустился на улицу, повернул в сторону магазина, остановился, потоптался на месте, потом через мосток заспешил в «Ленинградец».
Галину по его сбивчивой просьбе вызвали в зал столовой.
- Беда! – выпалил Егор, придерживаясь рукой за косяк двери и сглатывая вязкую слюну.
- Чего тебе? – огрызнулась Галина. - Опять нажрался?
- Беда, Галька, беда! Светку убили вчера, вчера убили, а он к ней побежал, он же не знает, иди, иди, ищи его!
Не задавая вопросов, Галина стянула косынку с головы, бросила на пол и, как была в белом халате, бросилась бегом мимо Егора к выходу.
Он поплелся к магазину, выгреб из кармана мятые бумажки, взял бутылку портвейна, ушел за старый пункт приема посуды, сел на пустой ящик и начал пить. Больше всего он сейчас боялся встретиться с Пашкой, поэтому так малодушно отправил за ним мать, понимая, что не знает, что сказать парню, что сделать? Бессилие душило его изнутри, тут подошел кто-то из приятелей, добавили, но хмель не брал Егора, внутри все дрожало и трепыхалось, еще никогда в жизни он не испытывал такой раны душевной, про которую в фильмах слыхал, да не знал, что это такое. Ладно бы с ним, ему все пофиг, но Пашка…!
С сумерками он вернулся домой, приоткрыл дверь в комнату Галины и увидел ее, сидевшую на кровати и прижимавшую к груди, привалившегося к ней, сына. Тихо вошел, Галина отстранилась от Павла:
- Посиди с ним, я в аптеку сбегаю, что-нибудь успокаивающего возьму, - будничным блеклым тоном сказала она Егору, встала, накинула куртку и вышла.
Егор присел на табурет напротив Павла.
Сидели молча.
Глаза Павла были сухи и пусты, он упер взгляд в ножку стола и не моргал.
Егор встал, подошел и положил свою маленькую ладошку на плечо парня, тот встрепенулся, поднял голову, встретил взгляд Егора и неожиданно по-детски, сотрясаясь всем телом, расплакался, упершись лицом в живот соседа. Егор начал гладить его затылок по-прежнему молча. Вскоре Паша успокоился, Егор уложил его на кровать и присел в ногах.
Галина пришла нескоро, Павел лежал с закрытыми глазами, и она поманила Егора пальцем в коридор. Прикрыла за ним дверь, ее слегка трясло, как в ознобе:
- В магазине говорят, что это Лобановские, - она сглотнула. - Я назад шла, двое у речки из кустов ко мне, темно, не узнала, вот в руку сунули и убежали,
