Venezia».
Что это? Где она?
Буквы незнакомые, но название Венеция, она знает по книжкам, но что такое Корсо, может это означает - «курс на Венецию».
- Это проспект Венеция, - тихо подсказывает глухой голос.
Она кивает, смотрит только вперед.
Парк на правой стороне заканчивается, сменяется домами.
Идут еще долго, неспешно и молча. Дождик заканчивается, когда они выходят на площадь, на левой стороне которой стоит небольшая церковь красно-коричневого кирпича, какая-то церковь на церковь не похожая – цвет мрачный, куполов золотых нет.
- Зайдем, - молвит голос. - Церковь Сан Бабила, я ее очень люблю, в ней тихо и мало людей.
Она оробела, но послушно прошла в придерживаемую спутником тяжелую деревянную изъеденную временем дверь. Внутри полумрак, ряды скамеек, в глубине алтарь, сводчатый потолок, высок, даже не видно его в мерцании свечей.
- Садись.
Она садится на скамью, упорно глядя пред собой.
- Посмотри теперь на меня.
Она заставляет себя повернуть голову в сторону голоса. Перед ней стоит мужчина лет пятидесяти, может немного моложе, невысокий, полный, в очках и, такое впечатление, что в парике. Длинные лохмы парика спадают почти до плечей, но все равно правое ухо, излишне лопоухое, торчит сквозь них. В руках он держит шляпу и нервно мнет ее поля:
- Да, мама, это я.
Она смотрит на него и верит. Но не знает, что ей надо сделать или сказать, потом осторожно поднимает руку и прикасается к нему, он не исчезает, а улыбается ей:
- Да, это я. Не спеши, я объясню тебе все, все расскажу. Времени прошло очень много, и мне есть, что тебе рассказать, но не сегодня. Сегодня самое главное, чтобы ты осознала, что это я и что у меня все хорошо. У нас завтра будет целый день, и ты узнаешь все, что произошло за это время. А сейчас пойдем немного пройдемся еще по улицам, я покажу тебе Duomo.
Они вышли на площадь. По двум переходам пересекли ее и спрятались от вновь начавшегося дождя под галерей улицы Виторио Эммануэле.
Миновав несметное количество магазинов с красочными витринами, Сергей завел Соню в книжный – светлое большое помещение с огромными окнами и множеством стеллажей, подвел к одному из них, снял с него томик и протянул матери. На обложке было что-то написано на непонятном языке, а поверху крупно: Sergei Kuleshov.
- Это моя книга, их здесь много. Теперь пойдем в собор.
Они вышли в галерею, а потом на соборную площадь.
- Жаль, что его сейчас реставрируют, поэтому видишь, часть лесами закрыта…»
Соня проснулась в полной темноте своей комнаты, рядом сидел Сережка:
- Мама, не спрашивай. Я завтра все тебе расскажу. А сейчас поспи спокойно, сразу нельзя, - положил ей ладонь на покрытый испариной лоб, и она действительно сразу и спокойно уснула.
4.
На следующую ночь, как только Соня уснула ….
«… они вышли из Duomo, пересекли соборную площадь, заполненную людьми и непугаными голубями, клюющими корм с протянутых ладоней, лавируя между машинами, прошли через стоянку такси и попали на парковку. Распахнув дверцу, Сергей помог матери сесть в машину, проехал по городским улицам и выехал из Милана на А4 в сторону Венеции.
- Ты не очень быстро едешь? – спросила Соня.
- Не волнуйся, мама, это специальная дорога для быстрой езды, - ответил он.
Она смотрела на него, не обращая внимания на пролетавшие мимо пейзажи. Искала в его изменившемся лице родные черточки. Ее не интересовали пролетавшие за окнами города, понимала, что здесь она для чего-то главного, а не для того, чтобы наслаждаться видами или восхищаться результатами технического прогресса последних лет. Она даже не удивилась и ничего не спросила, когда их разговор был прерван мелодией, исходящей из кармана Сергея, и когда он достал оттуда меленькую коробочку с кнопками и начал говорить в нее на чужом, но тоже мелодичном языке.
Сергей внимательно следил за дорогой и только изредка поворачивал голову направо, как будто бы проверяя, здесь ли еще Соня.
- Мама, я расскажу тебе, как все было. Рассказ длинный, а времени у нас немного. Я начну, пока едем?
- Да, - согласилась она.
- Умерла ты весной восьмидесятого года. Через пару месяцев я сдал все экзамены и закончил школу. Устроился на работу в автобусный парк, так разнорабочим, помог устроиться дядя Коля Ропшин, отец твоей одноклассницы. А уже весной восемьдесят первого меня забрали в армию ….
…На призывной пункт надо было ехать в Ленинград. На вокзале его провожала Надя.
- Может, все же поедешь со мной? – спросил Чиполлинка.
- Нет.
- Почему?
- Я выше тебя и не хочу, чтобы те, с кем ты потом останешься один, видели это.
Он, подумав, согласился с ней и сел в электричку один.
Ему повезло, очень повезло. Во-первых, он не попал в Афганистан, а отправили его служить на Украину, в Крым, под Евпаторию, в часть, где стояло множество антенн. Во-вторых, в ту же часть попал вместе с ним и Костя Толмачев.
Держались они вместе и попытки старослужащих установить в отношениях с ними свои правила наталкивались на тяжелый недобрый взгляд молчаливого Кости, а когда тот все же прервал молчание:
- Если что, запомни, будешь спать, а я тебя прирежу, - ему сразу почему-то поверили и отстали.
К концу первого года службы Сережка, получив очередную посылку от Нади, нашел там свежий номер «Юности» с опубликованным рассказам про Ворчуна. Надя оказывается сама, перепечатав рассказ, отправила его в редакцию, рука у нее оказалась легкая, и рассказ увидел свет. Потом она пересылала Сережке письма, приходившие от читателей в редакцию. Кому-то рассказ понравился, кому-то нет. Все было так, как и должно было быть.
Вот таким образом детское увлечение, которое пришло к мальчишке, как защитная реакция на одиночество и окружающую озлобленность, привело его к будущей профессии.
В армии он вел дневник, в который кратко записывал, приходившие в голову, сюжеты, какие-то подсмотренные у жизни детали, черты характеров сослуживцев, необычные стороны взаимоотношений.
Вернулся он домой с решимостью стать писателем, не представляя никакого другого пути для себя.
Надя уже узнала для него, что в Москве есть Литературный институт имени Горького, там можно учиться как очно, так и заочно, а, кроме того, существуют при институте Высшие Литературные курсы, всего двухгодичные, но вот проблема, чтобы на них поступить, надо иметь высшее образование.
Попытка поступить на заочное отделение, сразу же после демобилизации, привела к провалу ….
Сергей свернул с автострады на Бергамо, въехал в город, нырнул под железнодорожный мост, направо к вокзалу, перед вокзальной площадью левый поворот, и вот перед ними открылся чарующий вид на Верхний Город. Двигаясь в его сторону, проехали около входа на фуникулер, миновали арку в крепостной стене, по спирали забрались наверх, потом спустились с противоположенной стороны горы, выскочили на улицу Рокколино, несколько поворотов и подъехали, наконец, к маленькому, умастившемуся на вершине холма над ровными рядами оливковых деревьев, домику.
Выйдя из машины, Сергей отпер дверь и распахнул ее пред Соней.
Вошли в маленький холл.
- Проходи дальше, вот в ту дверь, это мой кабинет.
Заметив, что Соня пытается разуться, он засмеялся:
- Не надо. Здесь это не принято.
Кабинет смотрел окном на возвышавшуюся на горе крепость Верхнего Города. Комната была небольшая, несколько книжных шкафов, письменный стол, на столе были раскиданы листы и карандаши, стояла какая-то коробка с клавишами, как у печатной машинки, а открытая крышка была похожа на телевизор, у стола кожаное кресло, на стене прикреплен очень плоский телевизор, у двери небольшой бежевый диванчик, на который Сергей и указал Соне:
- Садись, мама.
5.
Он включил телевизор на стене, нажав кнопку на каком-то устройстве, которое взял со стола:
- Смотри, это наш дом.
На экране появилась цветная фотография их Зеленогорского дома.
- Господи, какой он стал старый и облезлый! – вздохнула Соня.
- Да. В нем сейчас пара человек-то всего и живут. Ты их не знаешь. Все наши поразъехались или умерли. Эти вселились уже позже. Дом Калафуто вообще развалился, конюшня сгорела, вот только кузня осталась. Вот смотри, какие теперь на Среднем дома строят.
Он листнул фотографию на экране, показал ей современный кирпичный коттедж, обнесенный высоким забором.
- Красиво.
- Да, только дорога так и осталась к ним разбитая и ухабистая. А это посмотри, это Церковь Казанской Божьей Матери.
- Какая красивая стала, там же склад какой-то был?
- Да, был. «Победа» теперь тоже не кинотеатр, а кирха лютеранская. Вот, а этот дом на месте «Оленя» строят.
- Жилой?
- Не знаю, но похоже на корпус санатория или дома отдыха. Вот так теперь выглядит парк, что у Золотого пляжа.
- Как стало красиво. Ленинград, наверное, тоже изменился.
- Очень. Он теперь называется Санкт-Петербург. Хочешь воды или кофе?
- Чаю.
- Хорошо, - он вышел и вернулся через пару минут с чашкой, в которую бросил какой-то пакетик на ниточке, подергал за ниточку, и вода в чашке начала приобретать ядреный цвет чая.
Пока она пила чай, Сергей пролистал еще несколько фотографий с современными видами Зеленогорска. Потом сел в кресло и продолжил:
- Так в институт я и не поступил, вернулся на работу в автопарк. Надя молодец, она, пока я еще в армии был, со второго раза поступила в Технологический. У нее были родственники в Москве, и она договаривалась с ними, они добывали мне из Литературного кое-какие учебные материалы, пришлось мне тогда, заляпывая страницы машинным маслом, заниматься самообразованием ….
…Шли годы, Сережка задумал написать историю жителей родного городка, двигался труд тяжело, хотелось охватить многое, путались даты, имена, перескакивал с одного на другое. Потом все же собрался с силами и переработал весь материал, разбил на главы, переписал все, отдавая готовое Наде, и она по ночам перепечатывала набело. Печатную машинку ей купил Сережка.
Так и протекала жизнь: днем работа, вечером самообразование, ночью сочинительство, сопровождаемое перестуком под пальцами Нади печатной машинки. Сережка даже исхудал, щеки ввалились, правое ухо стало казаться еще больше.
Когда Надя закончила институт в восемьдесят шестом и устроилась на работу химиком в лабораторию санатория Северная Ривьера, они поженились, хотя уже несколько лет жили вместе в комнате Сережки на Среднем. Через год у них родился сын Владимир.
В перерывах между главами о жителях Зеленогорска, Сережка не мог себе отказать в удовольствие написать очередную сказку, которые складывал в отдельную папочку и иногда ради отдыха перечитывал.
В конце восьмидесятых начались его походы на Невский в редакцию журнала «Нева». Он пытался договориться о публикации своих глав, которые в редакции вызывали огромный интерес. Все же не смог Сережка освоить в школе и по учебникам Литературного института основ соцреализма, писал от всей души, любя и уважая своих героев, как вымышленных, так и живые их прототипы. Язык его повести завораживал читателей незаштампованностью, живостью и непосредственностью.
Читать его главы было одно удовольствие, это вам не мои заметки, это была литература.
Все в редакции с этим соглашались, но, ссылаясь на планы, обязательства и разнарядки, оттягивали принятие решения.
А тут начались вообще глобальные изменения. Закачались устои, зазвенел, не выдержал
Ну что ж, в добрый ПУТЬ!