Глава 4. Лето 76-го

1. Страшный день

Прошу у вас заранее извинений, так как планирую немного отступить от принятого в этих моих записках порядка. Тут я попытаюсь часть действий перенести в наш областной центр, город Ленинград, но не потому, что пытаюсь замахнуться на рассказ о его истории, а только лишь имея необходимость эту для характеристики некоторых героев этой части записок. Еще раз приношу свои извинения за отступление от точного следования названию.
Начнем рассказ о лете, конечно с весны. Итак, весна 1976 года, город Ленинград. С обычного для большинства буднего дня.
Но вот, к моему великому сожалению, для нее это был самый страшный день.  "Самый!" - называла она его мысленно, и, хотя и повторялся он из месяца в месяц, привыкнуть к нему было невозможно, да и предотвратить его она уже и не пыталась. Как обычно, уже с самого утра ныло сердце, душа напряглась в ожидании.
Поминутно вздыхая и пытаясь хоть чем-то отвлечься от грустных мыслей, она усерднее обычного занималась привычной работой, которая, к сожалению, занимала лишь руки, а не сердце и даже не голову.
В такие дни она всегда вспоминала давно ушедшие годы, пронесшиеся как единый день, пыталась оживить в памяти только радостные, счастливые дни - как бы сопротивляясь одолевавшей тоске, а на самом деле еще больше изматывая себя.
Окончив работу, заперла в кладовку ведра, швабру, прополоскала тряпку, скинула косынку, черный рабочий халат, умылась и вышла из здания школы в шум и веселье весны.
Вслед ей задребезжал звонок, зазвенели детские голоса.
Она посторонилась, пропуская мимо себя шумную ватагу мальчишек, рвущихся к футбольному полю, на ходу сбрасывая пиджаки и ранцы.
Придя домой, она принялась мыть, оставленную мужем и сыном, посуду.
Страшный день!  Как он часто приходит в дом, каждый месяц - день получения мужем зарплаты, а сыном стипендии в училище. А ведь скоро еще и майские праздники, она тяжело вздохнула.
Первый раз, когда сын получил деньги, она даже подумала: скорее бы уж в армию что ли забрали, но потом испугалась и больше не думала об этом, гнала эти мысли от себя. Какой - никакой, а все-таки сын. Свой, родненький!
Звонок.
Это отец - звонок короткий и какой-то заискивающий.
Он еще довольно твердо стоял на ногах, но, пройдя в комнату, сразу же развалился на кровати, что-то забормотал, размахивая руками, пытаясь дотянуться до сумки, упавшей на пол. Продолжая бормотать, он делал ей какие-то знаки, жалобно поднимал брови.
Она сняла с него ботинки и положила его ноги на кровать. Он заплакал и уснул.
Проснулся он скоро и, с трудом поднявшись, поплелся на кухню извиняться. Он всегда извинялся.
Она сидела, склонившись над ведром, и чистила картошку.
-Лиза, -  язык плохо повиновался ему, - ты пойми. Я-то сам этого... тоже плохо. Пойми! А?
- Есть будешь?
Он положил ей руку на плечо и тяжело плюхнулся на соседний табурет, стараясь преданно заглянуть в ее глаза:
- Ты, Лиза, этого... пойми. Нас на базу сослали, капусту там перебирать всякую.  Погнила она там. Я этого не хотел. Верь, Лиза, я же обещал.
- Эх, Коля, Коля! - вздохнула она. - Сынка же губишь. Сам посуди, да не мотай головой-то!  Губишь, губишь. Сколько раз уже говорено. Эх, сыночек! Он-то еще мальчонка совсем, а, на тебя глядючи, чего вытворяет?
- Ты, мать, ему втолкуй.
- Я же одно толкую, а ты ту же минуту его обратно растолковываешь. Эх, Коля, Коля! Поди, хотя бы умойся, да тапки надень. Ноги-то об пол застудишь.
- И без того парилка. С того все и пошло. Выпил-то я не густо, да в брюхе было пусто, да еще и жара эта. Не казни.
- Давай, давай, хоть щец поешь.
- Ага. Знаешь, Лиза, я же тебе сюрприз приготовил! Сейчас преподнесу.
Она удивленно посмотрела на мужа:
- Чего еще?
- Во, во, погоди!
Он заспешил в комнату, но, зацепившись плечом за косяк, чуть не упал и дальше пошел осторожно, не торопясь. Скоро вернулся назад с сумкой.
- Во, во, погоди!
На стол посыпались обрывки газет, черствые хлебные корки, пробка, мятая пачка папирос, и, наконец, появился более-менее аккуратный среди этого хаоса сверток.
- Во!
Сбросив на пол бумагу, он поставил перед женой блюдечко и пузатую в горошек чашку.
- Эх, Коля, Коля!
Она погладила его по щеке и даже улыбнулась.
- Помнишь? - спросил он, шмыгнув носом.
- Помню.
- Я-то, как один раз на нее случаем глянул, еще с недельку назад, так, поди, сразу вспомнил. Решил: деньги дадут, пойду и преподнесу тебе хотя бы одну, - он с довольным видом смотрел то на жену, то на свой подарок.
- Спасибо, Коленька!
- Домой ехал, все боялся - побьется она в сумке, ан - нет. Довез, гляди-ка. Это ж сколько их тогда было?
- Шесть, Коленька. Шесть штучек и все как одна. Помнишь, значит?
- Как же! Мы их после свадьбы-то и прикупили, а Федька их все разом и разбил.
- Да. Он тогда это первый раз пошел. Я-то его держала, а ты в другом конце комнаты и кликнул. Он как потопал, потопал, я и обомлела вся. Гляжу, а глазам своим и не верю - идет! Идет, как сейчас помню. После упал, а за салфетку-то и схватился ручонкой, и все чашки об пол. Вот, ты-то хохотал! - она вздохнула и взглянула на мужа.
Тот плакал, шмыгая носом и размазывая слезы по грязным небритым щекам. Она опять вздохнула, на лице появилось обычное печальное выражение.
- Пошли, - она отвела мужа в ванную, вымыла, вытерла и, приведя назад, усадила за стол.
Ел он жадно, быстро, иногда еще шмыгая носом. Она стояла, прислонившись к плите, комкая в руках тряпку, и с тоской смотрела на его трясущиеся руки, тщедушное тело и большую нечесаную голову.
А ведь как все начиналось!
- Спасибо, Лизанька.
Николай Иванович закурил и отодвинул тарелку.
- Я это... В магазин ни за чем не надо? Я бы мог помочь. Сходил бы.
- Сиди. Никуда не пойдешь!
- Не. Я, еже ли надо, схожу.
- Не надо. Пойди, ляг, голова-то, небось, болит.
- Что ты! Я пойду, пройдусь? А?
- Зачем это?
- Проветрюсь малеха.
- Знаю я твои проветривания. Опять домой еле приплетешься. А ну, иди, ложись и деньги давай сюда!
- На, - он вытащил из кармана скомканные бумажки.
- Все?
- Ну, так это самое. Ну, чашку прикупил и там еще это... в долг дал. Сама же понимаешь.
- Эх, Коля, Коля!
- Ну, я схожу?
- Нет, иди, ложись.
Он тяжело поднялся и вышел из кухни. Заскрипели половицы, что-то зашуршало в прихожей и, не успела она сообразить, что к чему, как уже хлопнула входная дверь. Ушел!
Вообще-то эта сцена особого отношения к событиям не имеет, но не серчайте, за длинноты, некоторые вещи, просто-напросто, напоминают давние годы, рождают какие-то ассоциации. Вот потому так и получается.
Повздыхав и побранив себя за недогадливость, она взяла тряпку, швабру и пошла, мыть пол в комнате.
Скрипнула и аккуратно, почти без шума, закрылась входная дверь, торопливые шаги в сторону кухни. Она узнала походку сына и, прислонив швабру к стене, пошла за ним.
Федька стоял у стола и жевал кусок хлеба, жевал быстро, торопливо глотая, отчего на глазах даже выступили слезы. Рукой он усердно приглаживал непослушные светлые волосы, постоянно падавшие на глаза, увидев мать, он стал причесываться еще усерднее, посмотрел на нее, но, не выдержав ее взгляда, опустил голову, затих, сжался, и только челюсти его продолжали ритмично двигаться, да в такт им подергивался маленький вздернутый носик.
Мать подошла совсем близко и, заглянув сыну в лицо, сразу почувствовала запах вина и курева.
Федька невольно попятился.
- Опять! - крикнула она.
- Чего тебе? - огрызнулся сын.
- Я спрашиваю: опять? Сколько это может продолжаться? Ну! – и она, привстав на цыпочки, дала ему подзатыльник. - Сколько тебе говорено, переговорено? Сколько обещался!
- Ну, мать, - просительно проговорил он.
- Что мать? Что мать? Эх, паршивец ты этакий! Мало мне отца, так еще и сын обормотом растет! Где это видано, парню шестнадцать лет, а он вино хлещет чуть не каждый день!  Что?  Хочешь, как отец стать?
- Ну, мать.
- Эх, горе-горькое! Удавиться легче!
Она опустилась на табурет, медленно покачивая головой, и затихла, замерла, уперев взгляд в пол.
Федьке стало нестерпимо жаль мать, себя, захотелось громко расплакаться. Способность "быстро пускать слезу" он унаследовал от отца, но в отличие от того ужасно стеснялся этого и старался скрыть, как он сам это называл: "плаксивость", под внешней суровостью и даже злобой.
Так было и в этот раз.  Чувствуя, что может расплакаться, Федор зло крикнул:
- Хватит меня учить! Я сам зарабатываю! Такой же человек, как все!
Он хотел быстро выйти из кухни, но покачнулся, взмахнул рукой и скинул со стола новую пузатую чашку. Та отлетела и, ударившись о стену, разбилась на мелкие кусочки. Это окончательно вывело Федора из себя и, пнув осколки ногой, он выбежал из квартиры, а на лестнице, вдруг, остановился, как в стену уперся, вспомнил, что мать очень любит чашки, всегда аккуратно перетирает их, чуть не каждый день переставляет их, и тут, уже не сдерживаясь, расплакался, но через минуту стиснул зубы, стукнул кулаком по перилам, зло выругался и пошел на улицу.
Он перешел проспект и дворами вышел к школе, сел на скамейку возле футбольного поля и закурил.
Старшеклассники играли в регби. Все грязные, взмыленные, взлохмаченные.
Федор, сначала со скуки, но потом все более и более увлекаясь, начал следить за игрой.
Вдруг кто-то сел рядом на скамейку. Федор обернулся:
- Здорово!
Это был его бывший одноклассник - Сергей Никитин - Серж. Он, не торопясь, слегка распустил узел галстука, расстегнул ворот рубашки, поставил на скамейку маленький блестящий портфель-чемодан, закинул ногу на ногу и ответил, прищурившись, глядя на поле:
- Привет.
   
2. Одноклассники
   
- Как житуха? - спросил Федор.
- Отлично.
- Чего здесь делаешь?
- Сижу, как ты можешь видеть.
- Со школы, что ли, так поздно?
- Нет. Просто не очень спешу. Наклевывается неприятный разговорчик с предками.  Мораль читать будут. В общем, проблема отцов и детей.
- Что так?
- Так. За свою неловкость придется сегодня вечером поплатиться хорошим настроением.
- В школе, что ли, попался с чем?
- Да. Списал неудачно.
- И всего-то! Ну-у!
- Всего.  Наш математик и папенька близко знакомы, наверняка, уже звонил домой. Скандал в благородном семействе.
- У меня тоже скандал был, - вздохнул Федор.
- Из-за чего?
- Да, сегодня стипуху дали, вот мы с корешками и уговорили пару пузырьков, - он говорил нарочито небрежно. - А мать унюхала и в разговоры ударилась. Только я смотался, надоело все, к черту!
- На свои пьешь. Имеешь право.
- Ха, я еще и халтурю иногда, так что денег хватает.
- Чем занимаешься?
- Да так, где чем, ну, в общем, по специальности.
- И кто же ты?
- Буду автослесарем.
- Дефицитная отрасль.
- Ха, ты как думал! На фиг, было в девятый идти. После еще, небось, в институт намылился.  Шел бы в путягу. Три года, и сам себе хозяин.
- Нет, спасибо. Кувалду в руки не возьму.
- Ну и зря.
- Как сказать. Можно и, не пачкая рук, хорошо зарабатывать.
- Тебе хорошо говорить, ты-то отличник.
- Ерунда, - довольно хмыкнул Серж. - У тебя покурить есть?
- Ты что, куришь что ли?
- Удивлен?
- Вроде как примерный всегда был.
- Имею право.
- Вот "Прима".
- Благодарю. Я только с фильтром уважаю.
Федор закурил и решил похвастаться:
- На днях халтурить пойду. Местечко нашел классное! Кооператив гаражный за магазином знаешь?
Серж кивнул.
Помолчали.
- Скоро лето! - мечтательно потянулся Федор.
- Чем займешься?
- Черт его знает.
- Я на дачу рвану.  Компания у нас там тепленькая, в Зеленогорске: вино, девочки.
- Ты и