бывшим заведующим.
Тогда же, примерно, сочинил Леонид и легенду для Даши.
Понимая прекрасно, что при том воспитании, которое она получила, и при тех жизненных идеалах, с которыми она жила, нельзя даже было себе представить ситуации, когда он посмел бы честно рассказать ей о том, чему посвятил свою жизнь. Вместо этого он поведал жене, что получил место в Университете, что вошел в группу ученых, занимающихся формированием экономической программы для правительства – это, по его мнению, хорошо объясняло возросший достаток семьи.
А достаток действительно стал возрастать, особенно через пару лет после перехода на работу в ателье.
Уговорили они одну из швей из Красного Села, перейти на работу в город, переучить работников ателье для работы с мехом, договорившись с механиком Красносельской фабрики, купили несколько списанных, но восстановленных, специальных швейных машинок, и постепенно объем производства вырос настолько, что Пархоменко уже начал сомневаться, что сможет обеспечивать Леонида сырьем в полном объеме.
В ателье же осталась всего одна швея, выполнявшая заказы клиентов, приемщицу научили вежливо и убедительно объяснять посетителям, почему она не сможет гарантировать своевременное и качественное выполнение заказа. Все остальные были брошены на работу с мехом.
Заказы-наряды в необходимом для выполнения плана количестве, чтобы не вызвать на свою голову проверок, выписывал Леонид сам на вымышленные имена, вносил в кассу необходимые суммы. Оформлял заказы в основном на пошив пальто и курток, это позволяло списывать необходимую для шуб подкладочную ткань.
Почуял Леонид из разговоров с товароведами, что надоедают все же старые фасоны их шуб, шитых по лекалам старой фабрики. Задумался и отправил Власова в его родной Текстильный институт:
- Пойми у тех, у кого есть деньги на шубы, кроме жен есть еще дочери и любовницы, которым наши шубы заподло носить.
Власов, повидавшись с бывшими своими преподавателями, убедил их, что нужны ему новые идеи. Нашлись студенты, которые, в качестве курсовых работ, придумали новые модели, две особенно удачными оказалась – шуба с капюшоном и короткий полушубок с воротником-шалью. Отправили разработки в Красное Село, где за небольшие деньги тамошний конструктор соорудил им лекала, нашили новые модели, которые смели покупатели практически мгновенно.
Постепенно стало тесно им в Ленинграде, и нашел Леонид заказчика в Москве, который появлялся у дверей ателье раз в месяц. Удобно с ним было – деньги отдавал при заборе товара, транспорт имел свой, документов никаких не требовал.
Наконец все вложения в дело были сделаны, и теперь прибыль оседала в массивном сейфе, установленном в кабинете бухгалтера ателье. Настало время тратить деньги на себя.
Купил Леонид себе машину – «Жигули» седьмой модели.
Несколько раз затевал дома разговор, что, мол, неплохо бы в город переехать, купить кооперативную квартиру, но Даша не соглашалась, ссылаясь на то, что загородный воздух полезнее для сына, пусть здоровым растет, да и привычнее здесь. К тому времени уже умер ее отец, и жили они в двух комнатах втроем.
Занялся Леонид обустройством их загородного жилья.
Вырыл колодец, заказал насос и провел в дом водопровод. Раздобыл израильский электрический нагреватель воды, организовал душ и отопление, так, чтобы от печки можно было окончательно отказаться, при этом воду провел и отопление сделал себе и соседям, чтобы не вызывать раздражения.
В огороде, пожертвовав несколькими грядками, построил настоящую бревенчатую баньку. К дому пристроил гараж и проложил к нему гравийный подъезд от улицы, за что тоже соседи были благодарны – раньше к дому подъезда не было, и, если кто-то покупал мебель или дрова на зиму, то все это приходилось таскать с Авиационной на руках.
А все эти изменения материальной стороны их жизни Леонид объяснял Даше своими научными успехами, которые высоко оцениваются и хорошо оплачиваются представителями правительства, для которых он составляет план действия по выводу социалистической экономики на заоблачные высоты.
Менялся не только уровень жизни Леонида, а вслед за ним менялись его характер и стиль поведения.
Все реже он улыбался на работе, все чаще в голосе звучали металлические нотки. Если раньше для швей и приемщиц в ателье он был просто Леонидом – веселым уважаемым балагуром, то теперь он, как-то незаметно, превратился в Леонида Александровича, к которому уже нельзя было так просто подойти в обеденный перерыв и обсудить чем лучше лечить опять заболевшего ангиной ребенка, отпроситься пораньше, чтобы успеть на родительское собрание и даже на первое апреля сообщить ему, что у него грязная спина.
Его стали побаиваться и избегать, но мертвой хваткой держались за рабочие места – где еще по тем временам получишь такой заработок.
Матерел он на глазах.
Привык обедать в «Кавказком ресторане», что на углу Невского и Плеханова, а то и кабак при «Астории» себе позволял, знавали его там, уважали, кланялись. Устраивал себе периодически загулы, дома говоря, что уехал в Москву, чуть ли не в Кремль, в командировку. Закрутились вокруг многочисленные женщины, какие-то незапоминающиеся, разные, меняющиеся, которым он любил объяснять, находясь в подпитье, что он не вор, а хозяин настоящего дела, благодетель для своих работников.
Он и Власову пытался объяснить во время совместных пьянок:
- Вот что мой отец? Ну, подложил липовую накладную, скоммуниздил вагон товара, а я! Я же созидатель. Я создаю товар. Были бы наши правители не такими тупыми, дали бы мне ход, брали бы налоги, я бы и такие, как я, такую бы страну подняли бы!
Власов же наоборот тихорился, боялся каждого шороха, каждый вечер вздрагивал от шагов на лестничной площадке. А спасался от страха, прячась за стаканом.
Таким Леонид был в городе, но стоило ему приехать в Зеленогорск и переступить порог дома, как он, словно проходя сквозь волшебную линзу, превращался в того веселого, увлеченного студента из своей молодости. И не было в этом для него никакого насилия над собой, никакого притворства, просто один только вид Даши, как и в те далекие годы, когда начинались их отношения, открывали в его душе, казалось бы, уже навсегда закупоренные, поры. Так и жил он в двух лицах, даже не отдавая себе в этом отчета.
Сын их, Степан, вообще не знал ни в чем отказа, и в отличие от матери, которая к этим свалившимся на нее благам относилась равнодушно, он с годами привык к ним и начинал уже сам требовать от отца исполнения всех своих прихотей.
Игрушки сменились мотоциклом. Да таким, о котором наши ребята и мечтать не могли, прыгая по рытвинам проселков на мопедах в основном собранных своими руками на базе обыкновенного велика. Джинсы он впервые одел, когда о них еще не все и слышали. Терпеть его не могли наши пацаны, да он и не стремился к их обществу, как подрос, стал мотаться в город, там обзавелся дружками, не прижился у нас.
Бизнес у Леонида отточен был до мелочей, работал, как часовой механизм. Не вызывал никаких сомнений в том, что все надежно и отлажено, пока один случай не произошел.
Как-то, во время очередного загула, в котором принимал участие Власов и его жена – Наташка – Игорь не рассчитал сил и напился до беспамятства. Погрузили Леонид с Натальей его в такси, отвезли к Власовым домой, уложили в постель, после чего хозяйка и предложила еще посидеть на кухне, выпить. Леонид согласился. После пары рюмок Наталья без особых стеснений предложила перейти на диван, чем дело и кончилось, а уже после, когда они лежали в гостиной Власовской квартиры, она завела разговор:
- Игореха совсем извелся, боюсь, сопьется вконец. Да и мужик из него уже никакой.
- Фигня все это! – отмахнулся Леонид.
- Фигня, не фигня, а несправедлив ты с ним.
- Что?
- Начинали вы вместе. Он вон сколько тянет. Несправедливо, что ты ему ставку платишь. Пусть он тоже в долю войдет, а то несправедливо. Риск-то общий…
- И не думай! Дело мое, я его придумал, я развернул. Не нравится, пусть идет, найдет такую зарплату. Что-то я от него таких разговоров не слышал?
- Боится он с тобой говорить.
- А ты смелая? Думаешь, переспала и все можешь? Шалава ты! – он резко встал, оделся и ушел.
Но после этого стал с опаской к Власову присматриваться, слишком много тот знал и про дело и про самого Леонида, и, судя по всему, все это знала и его жена.
А потом произошли три происшествия, которые Леонид и не связывал бы, если бы не то явление ему в ночь после третьего из этих событий, которое, как ему потом казалось, по крайней мере, как он говорил, расставило все в его голове по местам, а на деле привело к безумию.
Первое было какое-то непонятное. Произошло в тот год, когда устроил Леонид своего сына в Университет, именно устроил, заплатив приличные деньги, потому как сам Степан для этого не захотел даже пальцем о палец ударить, восприняв свое поступление, как само собой разумеющееся событие.
Так вот, ехал Леонид по осени того года к себе в Зеленогорск по Приморскому, день был сухой, дорога пустая, ехал не спеша, обдумывая дела, как, вдруг, машина вильнула, даже руль из рук дернуло, слетела с дороги и убралась в толстенную сосну, да так, что и восстановлению не подлежала. Леонид же, выскочив из машины, только головой потряс, глядя на искореженную груду металла, не понимая, что произошло и как он жив-то остался, даже царапины не получив.
Долго не думая, запустил он руку в кассу – большой неуклюжий сейф в задней комнате ателье – и через несколько дней прикатил в Зеленогорск уже на новой белоснежной «Волге». Быстро стерлось из памяти то событие на Приморском, только Даша частенько после этого просила:
- Будь поосторожнее. Не гоняй уж, пожалуйста, - целуя его на прощанье по утрам.
Второе событие случилось весной. Позвонил Леониду на работу крупный милицейский чин, старый друг Александра Филипповича. Образцов - старший к тому времени уже пребывал на пенсии и сильно слабел здоровьем. Звонок был плохой. Суть сводилась к тому, что Степан попал в список подозреваемых в изнасиловании в университетском общежитии.
Бросился Леонид к этому чину милицейскому, да напрасно:
- Пойми, Леня, не те нынче времена, - в те годы уже вовсю в газетах и программах «Время» мелькали слова «перестройка» и «гласность»: - Раньше бы я тебе легко помог, а сейчас ничего не могу сделать. Все поменялось, сам же видишь. Не на кого уже опереться. Так что, извини, при всем уважении к твоему отцу, но… - он развел руками.
- Что же мне делать! – Леонид сидел напротив чина, уперев локти в стол и обхватив голову руками.
- Есть один вариант. Устрой ему быстрый призыв. Пусть уедет в армию, не будут тогда искать, не до этого сейчас.
Так и порешили.
Хотя Степан все и отрицал, но по затаенному в глазах страху чувствовал отец, не чисто дело. Подал сын заявление на отчисление, бегал Леонид в военкомат, вызывая этой своей активностью нескрываемое удивление военкома, который с удовольствием попивал принесенный дорогой коньячок, но смотрел на отца хлопотавшего за призыв сына, как на полного идиота.
И укатил Степан первым возможным эшелоном на защиту еще не развалившейся Родины.
Мать только слезы лила да вздыхала, зачем сына в такой трудный ВУЗ устроили, не справился
