8.0
Валентин испытал ощущение, совсем как пробуждение из обморока. Нет, он теперь не в кресле-качалке – под ним мраморный трон, не знающий удобства и тепла. И нет, на нем не домашняя одежда, а штаны из дубленой кожи и щербатый подол кольчужной юбки. Они вымазаны слизью липкой, как страх.
– Это сон… – подытожил Валентин.
«Спать долго – жить с долгом», – прозвучала посторонняя до чужеродности мысль, почти облаченная в назидательный голос. Юноша попытался понять, где он его слышит: в голове или вдалеке?
«Слышал звон, да не ведал, где он».
Валентин взялся руками за подлокотники, сел ровно.
– Яви себя! – повелел он.
– Как Вам будет угодно.
Из тьмы живой, – перетекающей густой смолой, – прозвучали два звонких хлопка. Оранжевые звезды проступили в сумраке, замерцали в безграничном тронном зале. Огни зацвели пламенем свеч на канделябрах; загорелись факелы, фонари с матовыми стеклами, лучины. Их держат мраморные руки скульптур, застывших в разных позах. Вуаль мрака приукрыла очертания таинственностью, но Валентин узнал статуи людей. Он вспомнил воспитательницу детского сада, с десяток школьных учителей, чуть большее число одноклассников, педагогов университета, сокурсников, приятелей, подруг, родственников… Всех, кто оставил след в его жизни. Эти колонны, – кариатиды и атланты, – подпирают свод зала.
Над троном тоже разгорелись светильники. Стал видимым бородач в парусине потертого балахона. Он сутулый от привычки бить поклоны, его глаза бегают от чувства вины. Он не смеет ступить на подиум, на котором возвышается престол Валентина.
– Ответствуй мне, – велел юноша, чуть удивляясь витиеватости собственной речи: – Где мы и кто ты таков?
– В тронном зале, Ваше Величество. Я Ваш писарь.
Лишь во снах бывает так, что абсурдные утверждения не требуют объяснений.
– С чем ты пожаловал, нарушив мое уединение?
Доносчик затараторил перепуганным голосом:
– В крепость пробрался злодей, кляузник бесчестный, отравитель и душегуб. Лукавством своим, одурманил Вашу Светлость, вынудил избрать ложную стезю. Провокатор сей…
Его перебил насмешливый голос из тьмы:
– Кто про кого за глаза говорит, тот того боится!
Каблуки сапог цокают по эмалированному полу; незваный гость идет меж скульптур, и отсвет огней мажет по зеленому кафтану. На его лице блестит фарфоровая маска Арлекина; сумасбродная улыбка подымает зардевшие щеки, прикрывает ими черноту глазниц. Писарь накинул капюшон, чтобы спрятать нервные тики лица.
– Где летопись, смерд? – процедил он сквозь зубы.
– Канула в лету. Разметалась так красиво! Жалко – ты не видел. Может тебе прямо сейчас пойти и поискать ее у подножья? Кинем снова – посмотришь.
Бородач пал ниц на ребро пьедестала:
– Вели слово молвить, милостивый государь!
– Что за нелепые дворцовые интриги?! Какого рожна вы оба от меня хотите?!
Не подымаясь с колен, бородач взмолился:
– Дозвольте показать!
Двумя хлопками писарь возвестил приказ. На убыль пошел мерклый свет; густая тьма смочила фитили свеч. А после, будто бы начался кинофильм, плавно проступая из черного фона.
Это был обычный день из жизни фитнес-центра. Звучала бодрая музыка, инструкторы и гости шатались по коридору, минуя ресепшен и администратора. Им оказался Валентин, в одиночку поставленный в смену. Проходящие люди жалят его взглядами укора и презрение.
– Почему наши столы вынесли из зала? – возмущается мужчина с ракеткой для пинг-понга.
Его собеседник громко ответил:
– Я слышал, что это из-за одного выскочки. Администратора стажера.
– Вот урод! Не, ты как хочешь, а я не буду здесь покупать абонемент на следующий месяц. Совсем оборзели – выставили в коридор!
Валентин захотел оправдаться, пообещать установить куллер в их зону... но отмолчался. Он услышал голоса Насти и Светы, увидел девушек, спускающихся по лестнице.
– Ты даже не представляешь, какой он показушник!
– Весь из себя галантный, обходительный, порядочный. А на самом деле – бабник редкостный. Ане ручку целовал, меня провожал, а стоило проявить слабость, начал меня лапать. Скотина похотливая!
– Ты бы видела, как он перепугался, когда его ребята подкараулили! Строил героя, пока я рядом была, а у самого колени дрожали, чуть не падал. Зря я тогда сжалилась и рассказала самураю… ох зря!..
Валентин с трудом поверил услышанному. Обида плеснула в сердце, как водка в бокал.
– Из-за этого придурка наш сэнсэй покалечился и не может вести занятия!
Юные ученики Алексея зашли в холл. Мирослав с ненавистью посмотрел на администратора и процедил сквозь зубы:
– Козел!..
Федор стал оттеснять друга в сторону.
– Пойдем. Не марайся.
Валентин проводил их ошарашенный взглядом и увидел возле барной стойки Антона. Боксер выслушивает его гневный ор.
– Все было отлично, пока этот чмырь не нарисовался! А теперь, – по его вине! – Настена не разговаривает со мной!
– Дерзкий типок, – поддакнул боксер.
– Стал наезжать на меня в первый же день! Ты прикинь, угрожал настучать за нарушение техники безопасности! Ну ни че. Теперь поглядим, как он сам будет выкручиваться по той же статье.
– Ха-а! Феерично иронично!
Валентин повернул голову и увидел Елену. Она остановилась напротив ресепшена, и на ее лице не осталось прежней благосклонности. Закаляя сердце перед вынесением приговора, она посмотрела в глаза крестника с горьким разочарованием во взгляде.
– Не думала я, что ты столь безответственный человек… Даже предположить не могла, что ты способен так меня подставить… Я не могу принять тебя в свой коллектив. Своей выходкой ты продемонстрировал неуважение и к начальнице, и к крестной. Тебя ничего не остановило. Что стало бы Наташкой, с твоей матерью? Она растила тебя с таким трудом, в одиночку. Я знаю, как она голодала, чтобы сэкономить деньги на детское питание; чтобы прилично одеть и дать образование. Ты не подумал ни о ком… Ты такой же подлый, как твой отец…
– Нет! Я не такой же! Я не такой же как отец!!!
Валентин очнулся в тронном зале; медленно пришел к осознанию, что это его крик только что вырвался. Руки намертво вцепились в кованые подлокотники.
Паника короля воодушевила писаря.
– Ваше Величество, что же вы наделали?.. Я так старался оградить Вас от лиха! Пострадала Ваша репутация! Оправдаться будет непомерно тяжко!
– Я защитил себя от репутации труса!
– Никто не нашел бы трусости в Вашем благоразумии!
– Ее нашел Я!!!
Советчик злостно ткнул кривым пальцем в зеленый кафтан.
– Это он надоумил Вас так рассуждать! Этот прощелыга Вас облапошил! Коварством заманил в ловушку тщеславия и амбиций, не иначе! Рази ж Вы, при своей мудрости, допустили бы подобное? Нет! Ты во всем повинен, лукавый! Сознавайся немедля!
Арлекин пошарил в кармане кафтана; достал конфету, обсыпанную кокосовой стружкой. Гостинец он вручил обвинителю.
– Что это?!
– Раффаэло. Вместо тысячи слов.
Писарь вышвырнул конфету.
– Вы только посмотрите! Он еще и ерничает, клоун недобитый! Нахал! Плаха истосковалась по твоей голове!
– Тишина! – воззвал Валентин. – Писарь! Я хочу понять: как ты пытался уберечь меня от ошибки?
– Страхом, милостивый государь.
– Страхом?! – опешил юноша.
– Истинно так. Страхом отворотить от беды. Как говорится: «На смерть детей не нарожаешь, а береженого – бог бережет». Не стоит уповать, что прежде смерти не помрешь. И пока храбрецы буйны головушки кладут, острожные медок пьют.
– Прекрати! – король в гневе вскочил с трона.
– Да как же Вы не уразумеете?! В пословицах сказывается мудрость старины! Предков наших!
Арлекин откашлялся. Этот жест остановил спор и обратил внимание на него. А он уже достал из кафтана мобильный телефон боксера и белый платок. Чтобы не ступить на подиум, гость решил показать фокус; накрыл платком прямоугольник мобильника, вздернул – ладонь оказалась пустой. Трюкач тут же затолкал платок в ухо и тот исчез. А потом указал на трон.
Когда Валентин обернулся, то увидел на сиденье оба предмета. На платке что-то написано, и юноша взял его в руки.
«Вытри лицо».
Валентин прикоснулся к щеке и взглянул на пальцы; на подушечках растеклась зелено-желтая слизь. Только теперь он заметил, что одежда покрыта странной коркой. Видеоролик, который сам заиграл на экране, предоставил ответ на загадку слизи.
Валентин ожидал увидеть то, как он падает со скалодрома. Но увидел себя, падающим на поляну; и то, как чудовищная пасть проглатывает его. Разоблачающий ролик длится три секунды, и снова повторяется по кругу, чтобы Валентину хватило времени понять, почему он стал падать.
Когда юноша поднял суровый взор, писарь хлопнул в ладоши. Свет стремительно померк; в темноте раздался клокочущий глас чернокнижника.
– Аларан, Парем, Дугхлоссс!!!
Король похлопал, и освещение вспыхнуло ярче прежнего; но огни заслонил зев огромной пасти, с храпом тянущийся к Валентину. Студеный ветер коснулся лица. Юноша заорал.
– А-А-А!
0.8
– А-А-А!
Валентин проснулся от собственного крика. Глаза уже распахнуты, но лишь постепенно начинают видеть сквозь эркерное окно – заря растекается над кварталами. Сквозняк просачивается из-за форточки – это он повеял на лицо, а не драконья пасть. Побелевшие пальцы отпустили подлокотники; боль от мозолей стала жечь ладонь, растеклась ядом. По виску скатилась холодная капля пота, оставляя нервозный зуд, словно пробежала жирная муха.
«Уже утро».
Начинается выходной. И начинается неважно. Тело сидя провело ночь, а голова не вздремнула и вовсе. Юноша с трудом выбрался из неустойчивого кресла, встал на онемевших ногах. И шага не сделать из-за боли; нужно претерпеть, пока кровообращение восстановится. Зато память включилась как будильник; сознание будто встрепенулось. Валентин забыл о неудобствах, когда начал думать о том, что натворил вчера.
«Как теперь людям в глаза смотреть буду?.. Как себя вести: делать вид, что ничего не было, или что пофигу? Как людям реагировать на такого? Что теперь думает обо мне Аня?..».
Во сне, юноша увидел вариант развития событий. Был ли тот сон вещий? Ответ стал как никогда важным.
«Не надо думать за других».
На мгновение показалась, что мысль сказана голосом… какого-то Арлекина. Валентин совсем запутался между сном и явью. Но согласился, что совет дельный – надо ехать в клуб и все разузнать, а не гадать и терзаться. То, что показал писарь, может оказаться лишь негативным прогнозом.
С напряженными нервами, Валентин выждал до полудня и поехал в клуб. Заходя в стеклянную дверь, юноша застал Настю врасплох; она схватила трубку молчащего телефона и, будто с клиентом, заговорила с ровным гудком из мембраны. Валентин почувствовал неладное, и решил, что лучше подыграть. Он попытался изобразить беспечную улыбку; увидел такое же подобие в ответ.
Подняться по лестнице на третий этаж далось тяжко, словно восхождение на гору. Казалось, что сегодня все разговаривают тише и музыку едва слышно. Валентин старался не опускать взгляд слишком низко, ужасаясь от того, какого труда стоит непринужденность. Остатки уверенности иссякли, когда остановился перед дверью в кабинет Елены. Юноша обреченно постучался.
– Войдите!
«Злится… или показалось? Какая теперь разница…».
Валентин зашел и выставил за дверь тот негромкий шум, который доносился из зала. Стало неприятно тихо.
– Я как раз
