собиралась тебе позвонить, – без удивления встретила крестная, держа перед собой лист А4. – Присаживайся.
Юноша опустился на стул; запоздало вспомнил, что не развернул его к столу.
– Что у тебя с лицом?
– Царапина…
– У меня к тебе вопрос. Ты случайно не знаешь, почему моя сотрудница подала заявление?
Валентин растерялся и долго не мог понять, что происходит.
– Кто?
– Твоя коллега Настя.
Елена передала документ, написанный от руки. Лист мелко задрожал в руках юноши; ему страшно от груза ответственности его дальнейших слов. Что если его проверяют “на вшивость”? Стоит ли самому сознаться?
«Да соберись ты, тряпка. Отвечай на то, что тебя спросили. Хватит додумывать!».
– Я н-не знал, – сознался юноша.
Елена забрала документ.
– Жаль.
Валентин поник в ожидании приговора.
– Как вчера отпраздновали? Я полчаса назад видела Алексея – у него рука левая перевязана. Он рассказал что-то про штангу. Что там произошло на самом деле?
– Я не видел.
– Где же ты был все это время?!
Валентин осознал, что шах объявлен и неминуем мат. Внезапно Елена засмеялась.
– Отпраздновали так, что с утра голова гудит и память отшибло?
И тут снизошло прозрение – ей никто не рассказал о происшествии! Ни один коллега не пожаловался руководству.
– Праздник был замечательным, – обронил Валентин.
– Почему решил заскочить? У тебя ведь сегодня выходной.
– Мне надо повидаться с Алексеем.
– Подружились?
– Да.
– Замечательно. А как с остальным коллективом?
– Вы вчера были правы – здесь работают замечательные люди.
Елена кивнула с улыбкой.
– Что правда – то правда. У тебя ко мне какой-то вопрос?
– Елена, скажите… От игроков в настольный теннис поступали жалобы?
– Нет, не поступали.
– Как Вы думаете, гости не слишком расстроились из-за перемен?
– Конечно расстроились. Это же люди! Они всегда бесятся, когда что-то нарушает их привычки, встревает в зону комфорта. Уверяю тебя, не пройдет и месяца, как они обо всем забудут. Тем более, что новое место ничем не хуже прежнего. Ты все сделал правильно.
– Спасибо. Мне было необходимо это услышать.
Словно во сне, Валентин спускался по ступеням, пока они не закончились. У бара он услышал голос боксера, который тщетно пытался взбодрить Антона. Не раздумывая, юноша отправился к ним.
Антон встретил его взглядом мученика. За ночь, он извел себя хуже Валентина. Одним взглядом друг на друга было сказано все, на что потребовалась бы уйма слов. Валентин положил руку на поникшее плечо коллеги.
– Настя подала заявление на увольнение.
Глаза парня остекленели, а в следующий миг он дернулся от стойки, сметая рукой бокал с соком. Павел едва успел поймать бокал, а Валентин – Антона.
– Не надо. Ты сделаешь только хуже. Обдумай свои действия.
Он будто не услышал; но все же, нездоровый блеск глаз потух. Антон нашарил телефон в кармане и отошел для разговора:
– Здорова, Констян. Слушай, друг, как у тебя с финансами?..
Боксер сел на место друга, недолго думая, глотнул грейпфрутовый фреш.
– А знаешь, – смакуя сок, он обратился к Валентину, – После вчерашнего, я тебя зауважал. Ты меня извини, если че не так.
– И ты прости за грубость.
– Да все в порядке. Я первый начал… – боксер замялся и протянул руку, – Меня зовут Пашок.
Завидев юношу, Настя опять схватилась за телефонную трубку.
– Алло. Здравствуйте. … Да-да!
Валентин встал напротив и спросил прямо:
– Насть, почему ты увольняешься?
Она опустила пластиковый рожок и понурила голову, а он принялся заверять:
– Мы с Антоном уладили все разногласия...
– Я за вас очень рада… – устало обронила Настя. – А мне с ним не помириться. Пока он преследует меня, я не смогу подыскать состоятельного мужа.
– Ты в самом деле этого хочешь?
– Вряд ли ты поймешь меня. Ты не знаешь, что такое материнский инстинкт.
– Я уважаю твое решение.
– Только не надо мне предупреждать, что я пожалею.
– Не стану. Я только хочу сказать, что мне приятно было с тобой познакомиться.
Настя улыбнулась с горечью.
– Ничего. Тебе не придется скучать – будешь чаще стоять в смене со Светой. Кстати, это Светик уговорила всех сотрудников не рассказывать Елене о вчерашнем.
– Вот как… Обязательно ее отблагодарю.
– Отблагодари… Ты Свете очень понравился.
Валентин растерялся. В который раз за день.
– Почему?
– А то ты не знаешь! Позавчера у Светы была недостача по кассе. Помнишь? Это было в шестом часу?
– Припоминаю.
– Ты работал с ней в смене, но ты же до сих пор не подписал материалку, и у тебя нет ключа от кассы. Значит – обсчиталась Света. Она испереживалась и попросила тебя пересчитать пятисотки. У тебя тоже не сошлись, а потом ты обошел ресепшен и нашел недостающую на полу.
– Ну. Упала же!
– Валь. Ты нас за дур держишь? У нас же двери стеклянные. Обернись и посмотри – они же зеркалят.
– Правда?.. У меня зрение не очень…
– Тебя видно было, – горе-коперфилд, – когда ты доставал кошелек из заднего кармана брюк.
Юноша посмотрел на чудака в отражении, и рассмеялся над ним. Засмеялась и девушка. Но грусть не позволила продлиться веселью. Настя закопошилась в дамской сумке и достала маленькую вещицу. Прицепленный к колечку на пальце, на брелочной цепочке покачался железный рыцарь-всадник.
– Купила сегодня в переходе метро. Хотела оставить в столе, с запиской. Но думаю – лучше вручить так, раз случай представился.
Сердце сжалось; в ладонь Валентин опустился прощальный презент.
– Спасибо…
– Тебе спасибо. Серьезно. Благодаря знакомству с тобой, я снова поверила, что порядочность атрофировалась не у всех.
Над головой затопали и закричали самураи. Кажется, что этот шум начался уже давно.
– Я сейчас схожу к Алексею. Так что еще увидимся. Не прощаюсь.
Валентин встал перед дверью в тренировочный зал. За ней то наступает тишина, то раздается яростный выкрик.
«ТО-О!».
Тревожное чувство, которое завладело Валентином, называется дежавю.
Вдруг распахнулась дверь; юношу встретил Алексей. Сначала была секунда молчания; потом самурай приветливо улыбнулся.
– Заходи.
В длинном зале с высокими потолками одна стена, в большей степени, была из панорамных окон; видно ясное голубое небо. Дневные лучи заливают пол – лампы не нужны. В желтом свете витают пылинки. Почему это место нельзя назвать додзё?
Противоположная стена завешана зеркалами. В них отражаются белые спины учеников; они сидят в своей униформе, в боевом положении. За поясами ножны стальных катан. «Эти без заточки, – пояснил Алексей, – Для настоящего оружия нужно дозреть».
Мирослав, Федя и Вова не замечают гостя; в состоянии готовности они произносят названия ката…
– Нукицукэ-но кен!
… и выпрыгивают над полом с поджатыми коленями. В апогее прыжка пятки подбивают ягодицы, продляя миг, когда сверкающее лезвие занесено над головой…
– ТО-О!
…чтобы со свистом рассечь воздух. Приземлившись, самураи замирали на три удара сердца, потом резко прокручивали рукоять, и убирали меч в ножны.
– Этот жест означает, что они стряхивают кровь с катаны. Чтобы его сделать, нужно ослабить хватку левого кулака, а правую ладонь выдернуть на себя, раскручивая рукоять.
Валентин выставил руки, представляя, что держит двуручную саблю.
– Не так, – поправил Алексей. – Правый кулак наверху, ближе к цубе. А левый на конце рукояти, мизинцем прижимается к навершию-касире. Вот так.
Алексей изобразил; бинт, перекинутый через шею, поддерживает согнутую в локте руку.
– Что сказали в больнице? – с тревогой спросил Валентин.
– Переломов нет. Поэтому я решил там не задерживаться. Так-то все нормально, но только левая немеет. Но ты не волнуйся.
– То, что ты вчера сделал… это что-то запредельное… Я до сих пор не могу поверить.
– Я тебя понимаю... – Алексей заговорщицки улыбнулся. – Оказывается, гравитация не так неумолима, как принято думать.
– То есть, ты не был точно уверен, что получится меня поймать?
– Сознаюсь. Не каждый день ловлю падающих, – самурай повернулся к ученикам, чтобы объявить команды: – Ямэ́! Рэйсики!
Ребята стали выполнять ритуал завершения тренировки с оружием. После учитель скомандовал: «Омотэ-но тати», и они взяли деревянные мечи. «Такой называется бокен», – подсказал Алексей.
Вова встал перед своим отражением и стал совершенствовать базовые движения, медитативно повторяя замахи и удары. Федя и Мирослав сошлись в учебном поединке, скрестили бокены, и замерли. Взгляд Мирослава говорит о ярости, кипящей в его сердце; взгляд Феди передает ледяной покой сознания. Когда соперники пришли в действие – лихо застучали деревянные катаны. Мирослав стал выкрикивать на выдохе; его ки-ай похож на рык, тогда как Федин, словно шипы, втыкается высокой вибрирующей нотой. Валентин не успевает уследить за их стремительными движениями.
– Грозные у тебя ученики.
– Они работают с намерением.
– Каким?
– С намерением убить. Иначе все это теряет смысл и превращается в фарс. Есть такое понятие «Путь хабаки»… Вообще, хабаки – это короткая железка, муфта между цубой и лезвием, которая удерживает ножны, как распорка. Перед тем, как решиться обнажить лезвие, нужно немного вытолкнуть цубу большим пальцем – пройти «Путь хабаки», отбросив сомнения и страх. Это как сняться с предохранителя, которым мы ограничиваем себя в повседневности. Чтобы постичь суть оружия, мальчишки должны научиться думать и реагировать так, как будто в их руках острейшая сталь, несущая смерть; и они готовы ее использовать. Должно быть, тебе интересно, какой прок от таких умений в нынешнее время?
– Никто из нас не знает, что преподнесет судьба и к чему надо готовиться.
– Не только. Смысл в том, чтобы на грани смерти осознать, что в тебе важно, а что – шелуха. Когда кончик лезвия направлен тебе в лицо, и достаточно короткого выпада противника, чтобы проиграть свою жизнь – сознание само очищается от ненужных мыслей. Ты начинаешь жить всем телом, а не только головой. Именно так, ты начинаешь постигать себя. Результат учения – не убийство, а саморазвитие; до той степени, когда необходимость убивать отпадет напрочь.
– Созидающий меч…
– Типа того, – Алексей посмеялся, снижая пафос сказанного. – Пока они оттачивают боевое искусство, боевое искусство оттачивает их самих. От энергетики, до физиологии. И дух, и тело. Скажи, ты ведь почувствовал это особое состояние, когда взбирался на стену?
– Да… Как по-твоему, вчера я переборщил?
– Нет. Ты поступил по-самурайски. И не смотри так стыдливо на мою руку. Это последствия не твоей битвы, а моей. Я позволил себе свободу поверить в собственные силы, и нисколько не жалею. И ты не сожалей о своем поступке. Не важно, кто что может подумать. Это твоя жизнь. Тебе решать.
Валентин вернулся домой к вечеру. Захлопнув дверь, он откинулся на нее и сполз на корточки. Опустошенный уловил в душе эхо пережитых впечатлений. Сегодняшний день похож на сплошное приключение. Сегодня юноша был приговорен, помилован, прощен, понят. Коллектив принял его, как своего. Не стоило бояться.
Чтобы отвлечься, Валентин поплелся на кухню, где заварил травяной чай и включил телевизор. Вечерний эфир стал показывать передачу, где солидный старичок рассуждал в ключе популярной психологии:
– Общество, своими правилами внутреннего взаимодействия, всегда стремится возобладать над индивидуальностью. Общество
