Утро
— Ты куда, ..., идешь? — заорал на входе в бизнес-центр охранник, когда Олег пытался зайти в здание. И, видимо, сам того не зная, процитировал героя американской апокалиптической комедии конца девяностых. Олег же в ответ процитировал сознательно:
— Как куда? В Вегас. Иду, чтобы стать новым рок-н-ролльным королем. Чего непонятно?
— Где пропуск?
Не было. Не было с собой пропуска. В других штанах был. А в этих не было.
— Нет.
— Ну и иди. Выписывай разовый.
Поплелся к окошку бюро пропусков, что справа от входа. Там Марья Ивановна поглядела на него строго:
— Документы, пожалуйста. Паспорт или права.
— Марья Ивановна, паспорт наверху, в офисе, лежит рядом с машинкой для подсчета купюр, а права дома — я сегодня пешком.
— Документы.
Олег снова переместился к турникету, за которым сидел охранник. Олег знал, его звали Денис Давыдов.
— Денис, ты же знаешь меня и знаешь, куда я иду. Я здесь уже два года хожу... Может, пустишь?
— Покажи пропуск, тогда пущу.
— Опять двадцать пять. Да забыл я!
— Тогда закажи одноразовый.
— У меня паспорт наверху, в офисе. А права дома оставил.
— Пусть кто-нибудь из сотрудников проведет. Так можно.
— Денис, хватит партизанить, Наполеон давно бежал из России. Выходи из леса и давай думать головой. Мои ребята раньше десяти не приходят.
— Тогда жди.
— Чего?
— Сотрудников.
— Ты нормальный вообще? — Олег, как ни старался сдержаться, но все-таки перешел на крик. — Ты вообще нормальный?
На крик из комнатушки справа от турникета вылез начальник охраны — крупный хмурый мужчина с рыжими усами. Александр Иванович вроде, вспоминал Олег.
— Что за шум?
— Да вот, без пропуска товарищ, — объяснил Денис. — Забыл, говорит.
— Ну, это несерьезно, — подытожил начальник, — это несерьезно.
— Конечно! Конечно, несерьезно! — взорвался Олег. — А не пускать в офис якорного арендатора — серьезно? Серьезно? Я здесь хожу уже два года. Я знаю не только, как вы все выглядите, мать вашу, но и как вас всех зовут, хотя должно быть наоборот. Ты вот — Денис Давыдов. А ты — Александр Иванович.
— Васильевич.
— Что?
— Александр Васильевич.
— А, извините, это все меняет...
— Хамите. Есть правила. Правила нужно соблюдать. — Александр Васильевич посмотрел строго, погладил усы и вернулся в свою комнатушку.
Олег развернулся и вышел на улицу. Закурил и прислонился к стене здания. Внутри него, на общем фоне утреннего раздражения, прыгали, как мячик в сквоше, ярость и злость. Фантазия предлагала разные варианты картин казни. Он затянулся, стряхнув пепел в урну, и прикрыл глаза. И вдруг яркая, как луч света от фонаря, мысль пронзила его сознание: а ведь это уже было. И не раз. Он начал вспоминать, выбив еще одну сигаретку из пачки. Лет десять назад, когда он еще служил мелким чиновником в одном из городских департаментов, на входе молодой белобрысый охранник устроил что-то похожее. Кричал, что без пропуска не впустит, даже если ему позвонят из Смольного или из администрации президента. Пропуском тогда была красная корочка, подтверждающая причастность к государственной службе. Сейчас там уже давно электронная пропускная система. В отличие от этих умников, вновь разозлился он, которые до сих пор используют бумажки. Хотя какая разница? И так и эдак все равно будет какой-то предмет — бумажка или электронная карточка, и ее надо таскать с собой. Не вошьют же они чип в голову... Тут к офису подошла Ксения, сотрудница архива, и Олег вместе с ней наконец проник в здание. Проходя мимо Давыдова, буркнул в его сторону что-то неразборчивое, типа: доберусь до тебя...
День
Обедал Олег с управляющим Володей, который с сочувствием выслушал его историю. Володя дружил со всеми до одного ребятами из охраны, курил с ними, а с некоторыми даже ездил на рыбалку. Сочувствие его было неискренним. Претензий Олег не высказывал, но продолжал изливать душу:
— Слушай, и не только ведь в департаменте — и раньше такое было, в универе. Застукали в туалете с сигаретой, а за это штраф, студенческий изъяли — до разбирательства. Я даже, помню, стишок написал — пародию на Маяковского: «Сегодня в сортире у меня отобрали билет. Студенческий. Мать его так. Когда же в ЛИИЖТе прекратится этот бардак?» — Олег макнул лаваш в соус, куснул его и продолжил: — Там охранников на входе было, дай бог памяти, трое. Двое молодых ребят после армии и один постарше. Так вот, сцапал меня тот, что постарше. Обычно не проверял, а тут — как будто знал, что без студенческого. Давай кричать, ногами топать, я уж грешным делом подумал — скорую вызвать, слюна брызжет, глаза в поволоке, красные... Вспомнил вот, как сейчас! Картина! Бывало у тебя такое? Что не вспоминал много лет, а вспомнил — как будто вот оно, рядом, в красках?
Володя доедал шурпу. Подали мясо.
— Не знаю, — лениво ответил он. — Так и не скажешь навскидку. Если только с гребчихой...
— С какой гребчихой?
— Ольга, по-моему, ее звали. Я в восьмом классе, она в девятом. В лагере спортивном. Пошли за брусникой в лес... Она меня завалила в мох...
— Хватит, — прервал его Олег, — я же серьезно...
— Так а я что, шучу? Видел бы ты ее... Гребчиху-то... Очень серьезная. Мне кажется, твой вопрос нужно решать не с охраной.
— А как?
— С собой. Твои слова это доказывают. Люди все разные, органы разные, а ты тот же и вечно в одну и ту же заварушку попадаешь. Как под копирку. Ты, похоже, какую-то муть с собой носишь.
Олег зашарил по карманам.
— В башке твоя муть, — закончил Володя. — Поговори с Леной. У тебя дома цельный психотерапевт, а ты и не пользуешь...
— Не было оказии.
— Считай, что появилась.
Вечер
И правда, думал, Олег, хмуря кустистые брови. Дома целый специалист, а я тут дергаюсь, как плотвичка на крючке. Жена Олега Елена была практикующим, специалистом по психогенетике человека. Два высших образования. Олег не очень вникал в нюансы, оплачивал ее обучение прилежно и с удовольствием — в ответ на ее гибкую и отзывчивую позицию по отношению к одной его сексуальной фантазии. И вот вечером, за ужином, он рассказал жене эту веселую историю.
— Ох, Олег Палыч, — воскликнула Елена, — и вся твоя табакерка!
— Павлович. Олег Павлович, — улыбнулся он. — Давай не будем коверкать великий и могучий, дорогуша!
— Давай, — согласилась она. — Владимир Васильевич в чем-то прав. По всей видимости, некие идеи у тебя в сознании отвечают за воспроизводство одного и того же опыта.
— Милая, а попроще?
— Ты носишь в своей башке все, что тебя окружает. Так понятнее?
— Понятнее, но неинтеллигентненько...
— А ты хочешь и понятно, и интеллигентно? Юморист! А орать на начальника охраны было интеллигентненько?
— Они первые начали! И что это за идеи, по-твоему?
— А вот здесь самое интересное. Я не знаю. Надо разбираться. Я заметила вот что. Мы знакомы шесть лет. И я поняла, что у тебя очень странная концепция собственного я. И самолюбив до неприличия — и одновременно готов убить себя, если что не так. Мне кажется, здесь перекос. Олег Палыч! Похоже, эти деятели отражают твое самоуничижение. Они от тебя не зависят, им можно. Сотрудники зависят. Я где-то тоже. А они — нет.
— И чего делать?
— Сейчас? Доедать и в кроватку, а потом я поеду за Лизкой.
Садик работал до восьми, и сегодня они планировали забрать дочь попозже.
— Это само собой. Что делать с самоуничижением?
— Полюбить себя неидеального.
— Это как? — Олег пристально и в первый раз за вечер очень серьезно взглянул в голубые глаза супруги.
— Полюбить того плохонького студента. Того чиновника-взяточника. Любить успешного Олега. Любить Олега, у которого что-то пошло не так с контрактом. Любить Олега — секс-машину. Олега-паиньку и Олега-хулигана.
— Секс-машину? — задумчиво повторил он.
— Я пошла, Олег Палыч. Надену твои любимые туфли. Приходи.
— Павлович... — пробормотал он рассеянно. — Олег Павлович...
Посидел минутку один. И пошел в спальню.
