зарубил. Ван Чжи ходил по Земле и по велению других Богов убивал людей. Но теперь Боги не вмешиваются в человеческие дела. Чего же мы боимся? Так уговаривал он себя, но на душе было неспокойно. Юка – что происходит с ней? Он посмотрел на нее и улыбнулся, и она готова была ответить привычной улыбкой, но вдруг, словно что-то вспомнила, сжала губы и отвернулась. Ссоры как таковой не было, но не было и прежнего согласия, словно едва заметное непонимание, как трещина, возникло между ними.
А еще он осознал, что учитель Акинобу впервые ошибся, но не мог ему об этом сказать. Впрочем, как только он об этом подумал, учитель Акинобу вышел на палубу и позвал его:
– Мы приблизительно знаем, когда это произойдет. Но если будем вести себя подозрительно, они догадаются, – чуть заметно он кивнул в сторону мостика, где расхаживал кантё.
– Да, учитель, – почтительно согласился Натабура, надеясь, что на этот раз он все-таки ошибся и видение с кровью ничего не значит. Ну и хорошо, ну и пусть, что еще остается – только гадать. Он повернулся к Юке, которая вышла следом и с тревогой спросила:
– Они что-то задумали? – она вначале посмотрела на учителя Акинобу, а затем на Натабуру.
Каждый раз он замирал от ее взгляда. Ему казалось, что в нем скрыто нечто, чего он не может понять. Это тревожило его дух и заставляло сердце биться сильнее. Наверное, за это он ее и любил.
Почти два года странствий научили Юку понимать обоих с полуслова. Если учитель Акинобу старался скрыть мысли, то у Натабуры все было написано на лице. По сути, он все еще оставался мальчишкой, и почему-то ей это все меньше нравилось – в последнее время он стал резок и нетерпелив, словно все, чем он когда-то ее покорил, теперь не имело никакого значения. Юка пугалась самой себя. Неужели это я? – спрашивала она себя. Должно быть, я просто устала и хочу домой. Только где теперь этот дом? Разве что на озере Хиейн? Она представили себе скромный домик, стоящий под соснами в окружении хризантем. И опять в ее мечтах рядом с ней был Натабура. Неужели я ошиблась в нем, подумала она. Неужели? И посмотрела на Натабуру вопрошающе. Однако он опять ничего не понял. Вздернул нос и отвернулся.
– Мы все узнаем на другой стороне острова в храме Богини Гуаньоинь, – заверил ее учитель Акинобу.
Он хотел сказать: «Дочка, не надо волноваться. Если бы нам грозила настоящая опасность, я бы тебя ни за что не взял с собой». Но не сказал, потому что боялся выражать чувства, как боялся проявлять свое отцовское отношение к Натабуре.
Его слова еще больше встревожили Юку, но она не подала вида, а лишь подумала, что на всякий случай надо захватить оба меча: тика-катана и серебристый мидзукара . Ее опасения подтвердились еще и тем, что учитель Акинобу взял свой посох, внутри которого был спрятан клинок. Натабура же вообще никогда не расставался с голубым кусанаги и годзукой , не говоря уже о сухэ – кольце с крохотным лезвием.
Один Язаки беспечно предавался лени, валяясь до последнего момента. Афра понял, что без Язаки они никогда не попадут на берег, вбежал в каюту и стянул с него козью шкуру, которая служила ему одеялом, вытянул ее на палубу и стал с рычанием трепать. Кряхтя и ругаясь, Язаки вылез на белый свет, помятый и всклокоченный, словно после битвы с духами, и проворчал, равнодушно взглянув на берег:
– Проклятье! Можно было еще спать и спать…
Даже свежий морской ветер не привел его в чувство. Язаки еще не переварил ужин, возможно, виной был тот самый бэй, которого он вчера проглотил живым. Но его мысли уже потекли в привычное русло. Как бы перекусить? – думал Язаки и поглядывал в сторону камбуза, но не смея на глазах у всех направить туда свои стопы. Пора завтракать, а Бугэй нигде не видно! Словно угадав его мысли, учитель Акинобу сообщил:
– Перекусим в порту.
Пока джонки «Кибунэ-мару» швартовалась, Афра бегал вдоль борта, мешая команде, и с волнением внюхивался в запахи земли. Но страшно разочаровался, когда Натабура взял его за ошейник и потащил в каюту, приговаривая:
– Покараулишь вещи… покараулишь вещи… Хоп…
Афра упирался всеми четырьмя лапами и норовил выскочить из ошейника. Зубы он показывать не решился.
Учитель Акинобу заступился:
– Возьми его с собой. Если они захотят, то вскроют каюту и убьют его.
Правильно, согласился Натабура, и они впятером сошли на берег. Афра радостно облил тумбы, к которым крепились канаты, а затем разогнал местных собак и гордый пошел рядом с хозяином, который на всякий случай накинул на его шею веревку.
Кантё Гампэй посмотрел им вслед и криво усмехнулся. На четвертый день он решил, что ему мало заплатили. Он давно не испытывал к людям никаких чувств, кроме равнодушия. Они могут быть и шпионами, думал он, скорее всего, работающими на регента. Монахи часто бывают шпионами. Удобная маскировка. Правда, у Акинобу он уже видел знак принадлежности к духовной власти – магатама, но это только укрепило его в мыслях, что пассажиры при деньгах. А деньги – единственное, что имеет смысл в жизни. Кантё Гампэй давно убедился в этом. Золото давало власть. Разве монастыри не рассылали своих людей для сбора пожертвований? Или для укрепления связей с монастырями в других странах? Вера тоже приносит доходы. А деньги делают тебя независимым и сильным. Такие монахи обычно везут с собой богатые подарки. Это и раздражало кантё. Мало, мало, думал он. Всего десять рё! Если бы раза в два-три больше, я бы и не думал их убивать, оправдывался он перед самим собой. Оружия при них нет, если не считать корявого посоха Акинобу, да ножа на груди у Натабуры, который я разглядел даже без всевидящего ока повара Бугэй. Но что сделаешь с ножом против катана или тяжелой нагинаты? Так что они практически безоружны. Однако это обстоятельство почему-то его не насторожило. Если бы он задался вопросом, много ли он видел людей, путешествующих налегке, то призадумался бы, но жадность помутила ему разум. Ах, да, вспомнил кантё Гампэй, еще есть Язаки. Язаки вооружен по всем правилам: дайсё : катана и вакидзаси . Ну и что?! Толстяк не в счет. Всего лишь кусок жира. Я бы с удовольствием пощекотал ему ребра своим перышком, – и Гампэй невольно потрогал рукоять спрятанного в поясе кривого индийского ножа.
Как капитан ошибся! Язаки два года обучался у Акинобу и стал неплохим бойцом. Он не достиг тех вершин, что Натабура, но его козырем были медвежья сила и упорство буйвола, поэтому для большинства забияк, которые встречались в долгом путешествии, он оказывался грозным противником. Хотя по простоте душевной Язаки не мог убить человека бездумно, как подобает дзидай из страны Чу, которой больше не существовало.
Главная цель – Юка, думал Гампэй, отвезем ее в Яшмовый дворец и получим деньги. Теперь, когда он знал, что это девушка, он вообще не обратил внимания на ее оружие, решив, что это всего лишь ради маскировки под юношу. Если бы у него были шире открыты глаза, он бы понял, что у нее не облегченный тика-катана, а нечто иное, чего ему еще видеть не приходилось, – волшебный мидзукара, который мог принадлежать только Богам. Отсюда следовал самый главный вывод – пассажиры не так просты, как кажутся, и лучше с ними не связываться. Но блеск денег затмил взор кантё.
Он позвал повара.
– Пойдешь в город. Возле часовни Сюбогэн есть дом с зеленой крышей. Спросишь Дзимму. Отдашь письмо со словами: «Я от Цукуси».
– Кто такой Цукуси?
Такой глупый вопрос мог задать только повар, подумал кантё.
– Неважно, – приступ нетерпения, как маска, исказил лицо кантё Гампэй. – Повтори!
– Рядом с часовней Сюбогэн найти дом с зеленой крышей. Отдать Дзимму письмо со словами: «Я от Цукуси».
– Молодец, иди, – сказал кантё, и первые сомнения, как безотчетный детский страх, закрались в душу. Он отнес их на счет плохой погоды и больного колена. Зато сколько золота я огребу, подумал он, наливая сакэ, но не в любимую чашечку, которую подарила жена, а в пиалу побольше. Теперь он мог себе это позволить. Теперь он был на берегу и имел право расслабиться.
Он написал в письме, чтобы аябито братства Моногатари были готовы, когда джонка «Кибунэ-мару» зайдет Цзилун, что на другой стороне острова. Цзилун был известен как «мокрый город», поскольку осенью в нем постоянно шли дожди. В Цзилуне кантё Гампэй рассчитывал загрузиться железной рудой, камфорой и чайным листом. Он не хотел упускать даже эту выгоду, хотя с одной стороны джонка была уже перегружена, а с другой Гампэй рисковал быть разоблаченным таинственными пассажирами. Чем дольше они на судне, тем хуже. Хотя… хотя я рискую, думал он, но риск ничтожен. У меня тоже есть своя тайна. Побольше, чем у них. Буду лучше кормить и поить. А в Цзилуне мои пассажиры обязательно посетят храм Богини Гуаньоинь. Все в него ходят. Кантё Гампэй сам периодически ходил, пытаясь узнать свою судьбу. По дороге назад мужчин убьют. Все будет выглядеть, словно на них случайно напали местные бандиты. Я останусь ни при чем.
Таков был его план. Но, как известно, не все планы осуществляются.
Повар Бугэй забежал к себе, надел под варадзи носки таби, потому что на джонке всегда бегал босым, и отправился выполнять поручение кантё.
Первым делом он заглянул на базарную площадь и обнаружил, что пассажиры покупают одежду, а Язаки как всегда жует, да не просто абы что, а большую, просто огромную моти , и сок течет по его рукам.
Бугэй осталось только позавидовать. За четверть бу он выпил две чашечки не очень хорошего сакэ. Хотел выпить еще, но передумал, так как привык к теплому напитку, и побежал дальше. Ноги сами принесли его к храму Сюбогэн. В пяти-шести тан он разглядел дом с зеленой крышей, увитой до конька виноградом с засохшими гроздьями. На стук вышел крепкий аябито, за оби торчал вакидзаси с черной рукоятью. Лицо в мелких шрамах, словно аябито били всю жизнь. А зубы покрыты черным лаком. Бугэй понял, что попал к Моногатари – в братство морских пиратов Бисайя.
– Что надо?
– Дзимму, – не смутился, однако, Бугэй, хотя его подмывало рухнуть на колени – аябито мог убить без повода, о них ходила дурная слава по всему побережью Нихон и Ая.
– Дзимму перед тобой.
– Я от Цукуси, – у него опять подкосились ноги, потому что аябито посмотрел на него исподлобья, а его глаза, татуированные по внешним уголкам, делали взгляд особенно свирепым.
Спасительная молитва застряла у Бугэй я глотке. Он с трудом проглотил слюну.
– Стой здесь, – приказал аябито и ушел домой читать письмо.
Бугэй присел и перевел дух. На душе царил сумбур. Бугэй достал из-за пазухи сладкий бамбук и стал машинально жевать. Он ждал полкоку, отчаянно труся и собираясь улизнуть при первом же подозрительном шуме. Но постепенно успокоился и даже пересчитал кур, пасущихся на лужайке, затем уток и индюков. Подумал, что неплохо бы стащить одного назло аябито. Даже представил, как это все произойдет: будет много ругани и беготни. И наверное, ушел бы, но поручение кантё надо было выполнить до конца. Наконец появился Дзимму и сказал:
– Передай кантё, что все сделаем, – и зыркнул так, что у Бугэй сердце снова упало в пятки.
Не оглядываясь, он долго бежал в сторону порта. Только увидев базар, перевел дух и сообразил, что можно остановиться, пропустить пару чашечек сакэ и поглазеть на тамошнюю публику. Если бы он
