- Алё, тормоз, ты где? - пробилось до его слуха.
- Тут я, Кабан, - ответил Шурик, очнувшись.
- Какой я тебе Кабан, ты, охнарик? Это братанам я Кабан, а тебе, гнида, Игорь Николаевич! Понял, ссука?
- Да ладно тебе, Игорь, сорвалось просто...
- Чо ладно, чо ладно? Ты меня не тычь, я тебе не Иван Кузьмич! Ну - ка, кто я?
-Да ладно, Игорь, - Шурик никак не мог взять в толк, с чего Кабан так взъелся, - То есть Игорь Николаевич, все путем!
- Громче скажи, не слышу!
Шурик помолчал, покачивая головой и в его пьяном мозгу мелькнула мать, умирающая от рака, печально смотрящая на него и шепчущая:
- Сашенька, Сашенька, как же ты будешь без меня?
Он поднял голову и сфокусировав расплывающееся зрение на бледном, с нездоровым румянцем, лице Кабана, глухо произнес:
- Да пошел ты, пидор!
Ошеломленный Кабан несколько секунд смотрел на Шурика, словно не веря собственным ушам, а потом схватил вилку и нанес ему удар точно по сонной артерии. Хлынула кровь, Шурик попытался зажать рану руками, но это было невозможно. Кровь просачивалась между пальцами и быстро пропитала всю его грудь. Он упал головой на стол и удивленно прошептал:
- А и не больно..
Мать подошла к нему, веселая и улыбающаяся, взяла за руку и повела прочь из прокуренной кухни туда, где на полях цветет хлопок и вежливые мужики в халатах и тюбетейках продают жирный плов с мясом и настоящий бараний шашлык. И отец стоит у свежевырытого арыка и ехидно спрашивает:
- Ну что, набегался? Марш домой!
И это было так прекрасно, вернуться домой, к маме и папе, что слезы радости выкатились у него из открытых глаз на залитый кровью стол и остались там, затерявшись в тяжелых, мрачных сгустках.
