Чёрное на белом

Когда бескрайняя белая даль однажды становится похожа на спину дога-далматинца, это значит, что скоро апрель. Он, а вместе с ним свежие краски придут и вдохнут в мир новую жизнь. Затем май добавит зелени и огня на палитру Земли. А пока в мире существуют лишь два цвета. Белый и чёрный.
Чёрный „Ниссан Патруль“, если глядеть с высоты птичьего полёта, едва ли отличался от чёрных пятен вокруг. Просто, казалось, одной из проталин вдруг стало стыдно расползаться вширь, валяясь без дела на одном месте, и она отправилась на пробежку - для поддержания формы. Если приглядеться внимательнее, то можно было заметить, что пятно движется не как придётся, а словно по рельсам, привязанное к едва заметной двойной линии, уходящей за горизонт.
За рулём внедорожника сидел парень в чёрной кожанке, головой напоминавший Колобка из мультфильма. Бритая кожа, вдавленные уши, словно обрубленный топором подбородок, приплюснутый набок нос - всё наводило на мысль о том, что не бывает на свете фигуры более совершенной, чем шар. Сходство довершала сдобная улыбка.
Вытянутое, словно поделенное крупными морщинами на сектора лицо человека, сидевшего рядом, наоборот, выглядело сосредоточенным и хмурым. Больше всего лицо походило на образ языческого божка, вырезанный на индейском тотемном столбе. Хотя татуировки на лежащих на коленях кистях рук рассказали бы опытному взгляду, скорее, не о божественном прошлом их владельца.
Руки „колобка“, небрежно брошенные на руль, также покрывала „роспись“. Вместе с двумя золотыми „печатками“ на пальцах она сразу бросалась в глаза. Но тому же опытному взгляду все это несомненно охарактеризовало бы „колобка“ лишь как любителя „делать впечатление“.
- Может, в картишки перекинемся? - довольный шуткой, „колобок“ демонстративно отпустил руль. - Всё равно из колеи никуда не денемся.
- На дорогу смотри, щегол, - ровным голосом выговаривал водителю „индеец“.
- Где ты тут дорогу увидел, Василь Иваныч? - „колобок“ со смехом махнул рукой в направлении неровных борозд посреди снежного поля, терявшихся где-то между наметившимися в отдалении перелесками. - Хорошо ещё, „джипарь“ догадались взять. На „бомбе“ давно бы уже увязли.
- А я виноват, что не чистят? Суки, кинули страну в дерьмо. По самое не балуйся.
- Это что, Иваныч, - расплылся „колобок“, - у меня и в городе улицу нынче не чистят всю зиму. Так же брюхом скребём по одной колее. Уткнёшься, бывало, морда в морду, выйдешь - рожу этому лоху встречному начистишь. Чтоб, значит, для ума. Чтоб, сука, знал, кому дорогу загородил. Радостно на душе. Покуришь потом, сердцем отмякнешь. Кайф. Даже, не поверишь, поможешь иной раз лишенцу этому тачку с колеи в снег вытолкнуть. А он и рад, что жив остался. - „Колобок“ счастливо заржал.
- Вот я и говорю - не верти башкой. - Разобрать, что скрывает бесцветный голос „индейца“ - участие или угрозу, собеседникам удавалось редко.  - Выскочит лох из-за поворота прям в лобешник - ахнуть не успеешь.
- Не бзди, Иваныч, - „колобок“ лучился оптимизмом, - тут вообще, похоже, места необитаемые. Как рассвело, ни одну ведь деревню ещё не проехали.
- Ну. Так и есть. - „Индеец“ достал из бардачка автомобильный атлас. - Не баклань ты попусту. Рули.    
- Или ты попутал что? Может - а? - нашла коса на камень, Иваныч? - не переставал хохмить „колобок“. Он посмотрел по сторонам: - Одно из двух: либо твой дедушка Сусаниным работал, либо ты географию в школе сачковал.
- Нишкни, умник, - лениво цыкнул „индеец“. - Вот, глянь: дорога республиканского значения, - он подчеркнул ногтем жирную линию на карте. - Вон, километровый столб проехали. За пару дней хоть за Уралом будем.
- В аду мы гореть будем, братан, а не за Уралом. При такой-то прыти. - „Колобок“, казалось, рассуждал об адском огне как о величайшем удовольствии.
- Накаркаешь... - „индеец“, не найдя рядом с собой деревяшки, постучал костяшками пальцев по лбу.
- Будь проще, Иваныч, - добродушно осклабился „колобок“. - Расслабься - не сегодня так завтра. Все там будем. Лови момент. Воздух, солнце, свобода, бабки. Красота!
- Поучи меня, щенок, - по-прежнему без эмоций буркнул „индеец“. - Свобода. Отмотай с моё, заценишь, что такое ловить момент.
- Ха. - „ Колобка“ по-видимому приводили в восторг любые реплики собеседника. - Кстати. Всё недосуг спросить было. Это тебе на зоне такую погонялу дали, Василий Иванович?
- Неа... - „индеец“ на миг задумался. - С малолетства ещё. Были мы во дворе не разлей вода. Приятели, втроём. Ну эти-то, понятно, в натуре Петька и Анка. А меня, стало быть, за компанию - то Чапаем, то Василь Иванычем. Так и приклеилось.
- А-а...
- Вот тебе и а. Потом, после школы уже, мы оба с Петькой по Анке сохли. Мучились, блин, ночами: кого подруга наша боевая выберет. А тут нарисовался, сука, этот „фурманов“ и трахнул нашу „пулемётчицу“. Ну, мы с Петькой его и грохнули. Вот тебе и первая ходка как с куста. - „Индеец“ делился воспоминаниями таким же тоном, каким читал бы инструкцию к средству по уничтожению тараканов: - Дурни прыщавые, рыцари, итить твою в душу. Петьке до восемнадцати ещё месяц, да батя не фраером оказался, со связями. Отвертелся по-маленькому. А уж я от звонка до звонка огрёб. Школа жизни. Так вот, братишка.
- И где они теперь?
- Кто, Анка с Петькой? А чтоб я знал. Помотало меня, старик.
- Ха, старик! На себя посмотри. Ты небось при Сталине ещё чалился?
- С дуба рухнул? Мне сорокет только. Летом.
- Ити-ить... - присвистнул „колобок“. - Да уж, братан, помотало…
Сзади вдруг кто-то сдавленно чихнул.
- Во, оживает твоя зазноба, - „колобок“ подмигнул соседу и обернулся: - Машуль! Машка! Хвать тебя за ляжку. - Он толкнул лежащую на заднем сиденье девушку лет двадцати в бедро. - Не-е, ещё не алё. Кочумает. Фигасе ты её шандарахнул, полдня в отрубе. Думал, может, того уже - холодную везём.
- Брось, пальцем не тронул. У меня к блондинкам уважение. Кольнул кой-чем - вот и спит. Клёвая краля, а?
- Нафиг ты её вообще с собой тащишь, не пойму. Приказ был - всех валить и рисовать ноги по-быстрому. Неприятностей захотел?
- Какие неприятности? Ты взгляни, какой станок, - невозмутимости „индейца“ мог бы позавидовать профессиональный дипломат, - тут, брат, одни сплошь приятности. Грех не воспользоваться. Оклемается - привал сделаем. Да и пожрать давно пора.
- Правильно, - одобрил „колобок“, - кто девушку ужинает, тот её и танцует. Э-эх, - он мечтательно закатил глаза, - с нашим баблом мы теперь каждый день таких шмар менять сможем.
- А я бы эту себе оставил, - сказал „ индеец“, словно  речь шла о выборе пары брюк. - Так-то они все между ног одинаковые. Но в этой… что-то в ней, брат... такое. Я ещё у Лешего на неё запал. Ты глянь, стройняшка. Мечта.
- Эй, романтик, - прыснул „колобок“, - ты берега-то не путай! Мы так не договаривались. Позабавимся малость - согласен, но потом хвосты рубим. Мне из-за баб ещё проблем не хватало!  Стемнеет - скинем её где-нибудь.
„Индеец“ недобро прищурился. Голос же не выдавал перемен.
- Тормози, - буднично бросил он.
- Твою ты за ногу! - улыбка впервые исчезла с румяного лица „колобка“. Он с застывшим взглядом вцепился в руль.
Колея вот уже с полчаса пробиралась меж густых лесных зарослей. Под пригорком за крутым поворотом стоял „УАЗик“ с задранным капотом. Из-под капота торчали чьи-то ноги. Среагируй „колобок“ мгновением позже - ноги „перекусило“ бы двумя автомобильными бамперами, словно клешнёй огромного краба.
- Замочу падлу! - пообещал в пространство моментально повеселевший „колобок“, нащупывая под сиденьем обрезок стальной трубы.
- Хорош  психовать, - скрипнул „индеец“, - не намахался ещё? Лучше пойдём дорогу спросим. - И он первым выскочил в снег. - Не быкуй, понял? - добавил он, обернувшись. - И назад сдай. Его, видать, прижало малеха. - Поведение партнёров теперь ясно давало понять, кто из них старший.
Бледный мужчина, при виде „индейца“ зачем-то стянувший с головы кроличью ушанку - будто крепостной, приветствующий барина - не мигая смотрел „индейцу“ в глаза.
- В рубашке ты родился, дядя, - поприветствовал „индеец“, сплёвывая в снег.
Мужчина продолжал молча мять в ладонях шапку. Мысли о нежданной опасности и стремительном спасении подняли переполох в его голове, и требовалось время, чтобы какие-то слова смогли пробиться сквозь эту толчею.
- Да, мужик, пузырём теперь не отделаешься. Ящик с тебя теперь проставы-то, а? - вмешался в разговор неунывающий „колобок“, подбадривая мужчину дружеской улыбкой. - Сейчас бы ноги свои подмышкой домой приволок, а? - „колобок“ заливисто рассмеялся, - жена-то небось обрадовалась бы. Есть жена-то, мужик? - Мужчина теребил шапку и не издавал ни звука. - Эй! Отомри! Ау! - „колобок“ потряс его за плечо, - всё! С днём рождения!
- Тебя, камикадзе, не учили аварийный знак выставлять?! - подошёл ближе „индеец“.
- Дык, как бы... это... - ожил мужчина и зачастил словами: - кому? Кому ездить-то? Здесь машин-то - раз-два, у Митрича да Мишани. А они квасят третий день. А больше-то кому?
- Какой Митрич? Какой, на хрен, Мишаня?! - не сдержался „колобок“. Ноздреватые щеки пошли пятнами. - Здесь люди ездят! Упырь! Трасса, блин, респуб…
- Погоди, Круглый, - „индеец“ оттёр „колобка“ плечом и встал между ним и мужчиной. - Разве это не на Бежецк дорога? Нам в Ярославль надо, - задышал „индеец“ мужчине в лицо.
- Эк, крендель с перцем. - Мужчина надел шапку, попутно почесав через неё затылок, и отстранился от „индейца“, насколько позволила ему стоящая позади машина. - Вспомнила бабка, как девкой была! Здеся ремонт, считай, ещё при Горбаче затеяли. Да и забыли, бесы, пока то да сё. Тока до Гряд наших доползёте. Дальше тупик. Вам бы в объезд через Удомлю надо было. Все знают. Неужто знака не видали?
Мужчина порывался сказать что-то ещё, но вдруг глаза его округлились, а губы застыли „трубочкой“, словно он собрался причмокнуть, но забыл, как это делается.
„Колобок“ и „индеец“ обернулись одновременно. Девушка, как была - в белом шёлковом халатике, гольфах и мохнатых домашних тапочках - что было сил мчалась по колее. Заслоняемая от взглядов громадой „Ниссана“, она сумела отбежать довольно далеко. Через считанные мгновенья её скрыли деревья.
- Ушла, сука! - взвился „колобок“ и, не раздумывая, бросился вслед. - Держи мужика, - крикнул он на ходу.
- Кому он нужен, твой мужик. - себе под нос прогнусавил „индеец“. - Бабу лови. Вот тварь.
Он открыл дверцу „Ниссана“ и пошарил под сиденьем.
- Вот тварь! - повторил он резче. В самые напряжённые жизненные моменты в его голосе проскальзывали зачатки эмоций. - Ствол.
Пистолет из-под сиденья исчез. На всякий случай перевернув содержимое бардачка, „индеец“ обошёл машину и открыл багажник. Под ковриком обнаружился арсенал, достаточный, пожалуй, для получасовой обороны некой безымянной высоты мотострелковым отделением. „Индеец“ вставил рожок в укороченный десантный „калашников“, помедлил секунду и - сунул в карман куртки гранату.
«А хер её знает, - подумал он. - С бандитом никак жила», - подытожил будто в споре с невидимым собеседником, уверявшим, что только в кино девушки, впервые взяв в руки оружие, сообразят хотя бы снять его с предохранителя. Уж не говоря о том, смогут ли они это сделать нежными наманикюренными пальчиками, да на морозе.
- Не подведи меня. - Льдинками глаз „индеец“ мазнул по мужику, отчего