крайней мере одно неоспоримое преимущество перед некурящими: они не пропадут в лесу. Маша сидела перед костром, кривила губы в горькой усмешке и думала, что смерть лучше приберечь на потом. Как самое последнее средство. Она помнила притчу про лягушек и решила „барахтаться“ до конца. В плохое, в силу возраста, ей если и верилось, то недолго. До первых же проблесков надежды, связанных с исчезновением из виду источника опасности.
Ковылять можно и потихоньку, опираясь на палку, - рассудила она. А найденная в кармане халата зажигалка, казалось, сулила избавление от всех остальных проблем. В крайнем случае можно ползти, как какой-то герой войны из книжек. Маша забыла фамилию.
«Пробьёмся!»
А бандиты - пусть только сунутся. Пистолет, отсверкивающий бликами костра, успокаивал не меньше ласкового тепла. Одежда - если эти прозрачные лоскуточки язык повернётся назвать одеждой - подсохла. Можно в путь. Удастся ли пройти хоть километр по холоду до следующего привала? И в какую сторону? Хотя - есть ли разница? Где осталась дорога, она могла лишь догадываться.
«Когда ехали, солнце вроде светило справа. Пойду так же. Не может же не быть жилья поблизости от дороги, - решила она. - Ну, ещё минутку...»
Маша протянула руки к огню. С одной спички разводить костёр в любую погоду научил в походах папа. Тонкие паутинки высохших понизу ствола еловых веточек всегда скрыты от непогоды мощными лапами и вспыхивают как порох. Если промокли и „паутинки“ - выручит береста. А валежника в любом лесу - протяни только руку.
Маша резко обернулась. Что это? Треск? Идут? Маша сжалась. «Нет, вроде нет. Птицы.».
Бандиты были „свои“. Часто бывали в их доме. Поэтому никто ничего не заподозрил. Впустили как обычно. Они ходили как Рэмбо в боевике и поливали направо и налево из автоматов. Долго возились, наверное, с её Лёшей. Били или, может, пытали? Он наверняка не отдал бы просто так деньги. Упёртый Лёшка и не боится ничего. Не боялся. Она его больше не видела. Она выходила в ванную, принимала душ, потом курила. Этот, с лицом как урюк, там её и нашёл. Думала отсидеться, когда заслышала выстрелы.
«Поедем со мной, Машуля?» От его голоса и, особенно, взгляда ей всегда было не по себе. Она не решалась пожаловаться Лёше. Теперь поздно. Теперь всё поздно. Дальше она ничего не помнила. Очнулась в машине, услышала разговор. Пришлось притворяться спящей, чтобы отсрочить неминуемое.
«Как быть-то теперь?» Маша поднялась и, прихрамывая, пошла берегом ручья. Снег там лежал лишь местами и был совсем неглубоким. Да и бурелом встречался почему-то реже. Пистолет больно бил по ноге при каждом шаге. Маша достала пистолет из кармана и накрепко подвязала его к животу пояском от халата.
«Смерть и жизнь, - мелькнуло в голове. - Как же коротко они порою связаны».
- Делаем так. - „Индеец“ распоряжался споро и деловито: - где-то тут деревня этого камикадзе. Там машина. Ехать обратно в Питер. Там искать не станут. Такой борзости они точно не ждут. Там разбегаемся и на дно. Андестенд ми гай?
- Чего мигать? - „колобок“, как все советские школьники, знавший по-английски лишь „май-нейм-из-вася“, „кьюкамба“ и „вот-из-зе-кала“, тупо уставился на „индейца“.
- Не чего, а так точно. Идти можешь?
- Ты, сука, мне колено выбил, - буркнул „колобок“, разминаясь.
- Жить хочешь - побежишь, - процедил „индеец“ и, не издав больше ни звука, широким шагом направился в сторону, откуда приехал мужчина. „Колобок“, слегка подволакивая ногу, поспешил за ним.
«Сейчас лучше ему довериться, - шестым чувством понял „колобок“. - Волчара стреляный, сразу видно. Этот зубами за своё ухватится - хер возьмёшь его. За обидки после сочтёмся».
- Стой! - осенило его, - а девка как же?
- Какая теперь разница? - не оглядываясь, ответил „индеец“. - Своя шкура дороже.
- Ну как? Так нас только Клоп искать будет, а с ней, с живой - ещё и Лешего братва. Прикинь шансы?
- Чудила! Ты попробуй дойди до лешинских в халатике да босиком. Сама сдохнет.
- Что ж ты тогда, падла, в воду ледяную меня толкал?!
- Для порядку, братка. Во всём, братка, нужен порядок.
«Жалко девку, - подумал „индеец“. - Теперь точно сгинет. Но уж, блин... судьба…»
Он ведь не зря вытащил её из логова Лешего. И даже тогда, гоняясь за ней по лесу с автоматом наперевес, - даже тогда он ещё надеялся решить вопрос „полюбовно“. Вернуть, уговорить, заставить в конце концов остаться с ним. Чем-то она напоминала ему его первую и единственную в жизни любовь - „боевую подругу“ детства - Анку. Анечку, Анютку… Нет, здесь конечно не любовь. Жизнь по колониям и тюрьмам заставила его сердце окаменеть. Может, память? Он не мог понять. Да если честно, и не пытался. Решил без затей и „психоанализов“: Маша ему нужна и точка. А все разговоры с Круглым - это просто бандитские понты. Чёрта лысого он дал бы Круглому к ней притронуться. Получили бы в Ярославле деньги от Клопа за работу - и разбег. А Маша с ним. Захочет ли? Что за вопрос?! И дело не в благодарности за спасённую жизнь. Тем более, она даже не отдаёт себе отчёта, что в доме Лешего он её именно спас. Для неё он пока враг. Пока. Но бабы чуют настоящего мужика. Нутром чуют. Первобытным звериным инстинктом. Потому и Лешего она выбрала. И потому же забудет легко. Точно забудет. Разве есть у кого-то сомнения, что на самом деле тянет таких тёлок к рисковым парням? Сила и деньги - вот что. Но теперь-то сила и деньги - у него.
«Были да сплыли» - оборвал он несвоевременные грёзы и внезапно рассмеялся. „Колобок“ изумлённо посмотрел ему в спину. Василий Иванович шёл, едва не чеканя шаг, и с удовольствием, взахлёб хохотал. Эхо чуть слышно подхохатывало вслед за ним.
- Эта что ли деревня? - тронул за плечо „колобок“ „индейца“, когда за деревьями открылось поле, а за ним - крыши домов.
- Да вроде, - „индеец“ напряг зрение. - Хотя, хрен знает... неживая какая-то.
- Похоже, дачи, - сказал он, подойдя ближе. - Хибары сплошь дощатые. Ни изб, ни дыма, блин, ни звука.
- Может, сторож там... или что? - заныл порядком уставший от взятого „индейцем“ темпа „колобок“.
- Какие сейчас сторожа, Круглый? Воинские части стоят - хоть бэтээры выноси. Всем насрать. Ты ещё хочешь, чтоб дачи охраняли? Пошли. Дачи обычно к деревням близко.
„Близко“ оказалось в четырёх часах быстрой ходьбы.
- Как жизнь молодая, девоньки? - обратился „индеец“ к преклонного возраста бабулям, входя в здание с выцветшим лозунгом „Решения партии - в жизнь“ над крыльцом. - Замуж-то не пора? Вона какого жениха вам веду.
- Женишка-то оставляй, как жеш, - радостно загомонили пенсионерки, - сгодится. Ишь ты, боров какой. А сам-то чё ж? Женатик, что ль?
- Ага, верность храню. До гроба. Суженая говорит: не помрёшь со мной в один день, кобелюка - так и знай, хозяйство отрежу.
- И поделом, поделом, - ещё пуще обрадовались бабки.
- Нам бы позвонить, девоньки. Машина сломалась, подшаманить бы кого вызвать. Вот так вот нужно, - „индеец“ пильнул ребром ладони себе над кадыком.
- Эх, а Васька-то в город уехал, - огорчились женщины. - Вам Ваську нужно подождать - он у нас на все руки мастер.
- Так он разве вам на дороге не встретился? - спросила одна.
- Неа, - „индеец“ присел на край скамьи. Прицел автомата под курткой чуть не пропорол бедро, но окружающие приняли его гримасу за огорчение от того, что „пришельцы“ разминулись с Васькой. - Вот непруха нам, Круглый.
„Колобок“ смотрел на „индейца“ осовелыми глазами и недоумевал: «Чего он резину тянет? Звонить? Зачем?! Нужна тачка. Спроси где. Сели и поехали».
- Может, позвонить всё-таки? - настаивал „индеец“. - Тут вроде контора, а? Сельсовет? Должен телефон быть. Или председателя что ли искать?
- Не поможет председатель, милок, - ещё больше расстроились женщины. - Провода-то со столбов все поснимали аж прошлым ноябрём.
- Дак он же сам и скрал, ирод! Председатель наш, - возмутилась самая молодая на вид женщина. И тут же перешла на шёпот: - сына с племяшом подрядил, так втроём и уволокли все провода. Продали, ироды, да пропили. А управу на них рази найдёшь! Хорошо, с электричеством оставили. А звонить - забудь.
- А иди, милок, к Митричу, - предложила первая, самая словоохотливая. У него машина тож.
- Точно, - поддакнула „молодая“. - Бутылку ему посулишь - он вас до хоть Москвы довезёт, а хоть до самого Ледовитого окияна.
- Ой, так он не просыхает с субботы, Митрич твой! - возразила другая. - Куды ему ехать-то! Может, к Мишке?
- Господь с тобой! Мишкина-то развалюха сломалась надысь. Чего они с Митричем и нажрались поди. Горе заливают.
- Не беда, девуленьки, мы вашего Митрича подлечим, - вскочил на ноги просветлевший „индеец“. - Где живёт?
Через полчаса они выезжали из деревни на грохочущей всеми болтами „Ниве“. За рулём, больше чем прежде похожий на истукан, возвышался „индеец“. Митрич с кухонным ножом в сердце остывал в подполье собственного дома.
- А чего он?! - оправдывался „колобок“, - по-людски ведь просили.
- Всё равно, Круглый, - с убеждённостью проповедника поучал „индеец“, - последнее дело - человека жизни лишать без крайней необходимости. Дрянцо мужик, но человек ведь, не таракан какой-то.
- Чья бы корова мычала! - отозвался „колобок“.
- Ты чё гонишь, Круглый? Кого я хоть раз зазря хоть пальцем? За бабки - да. Но ведь и волк овцу режет, когда жрать хочет. А здесь? Запри этого алкаша просто - куда он на хрен денется!
- Ладно, не бузи, Иваныч, мой косяк. А у тебя будто косяков нет? Зафиг ты с бабками про телефон тёр? Типа светские беседы? Типа не спешим никуда, задницу не спасаем?
- А ты подумай.
- Или в натуре? Звонить? Думаешь, за нас теперь кто-то впишется?
- Большая у тебя башка, Круглый, а не варит ни хера. Ты кино про Штирлица смотрел?
- Ну?
- Вот и ну. Разведка боем. Теперь знаем, что фору имеем. Нет у них ни телефона, ни машины. Пока ещё про всё прочухают. Какой-никакой, а тоже подарочек.
- А был бы телефон?
- Пришлось бы попотеть, Круглый, - усмехнулся „индеец“ , - навроде председателя ихнего.
Они замолчали. Вряд ли они любовались закатом. Каждый думал о своём. Но, надо полагать, это „своё“ так или иначе крутилось вокруг общего.
- Как думаешь, прорвёмся? - первым сдался „колобок“.
- А то! Думаю, мы вообще зря себя накручиваем. Тоже мне, всевидящее око. Но...
- Что?
- Лучше перебздеть, чем недобдеть, брат. Если что - ждать нас будут у Вышнего Волочка. Если вдруг им сорока на хвосте принесла, что мы живые. Там вернее всего. У нас пока другой дороги нет. А после - ищи ветра в поле. Стрелять тебе колено, чай, не помешает? - усмехнулся он. - Или садись за руль.
- Иди ты. Я до этой рухляди дотронуться-то боюсь.
- Видали, эстет какой! Давно ли на нормальную тачку пересел?
- Гляди-кась, дачи, - вместо ответа сказал „колобок“. - Значит, наше место скоро. Как будем погорелье-то объезжать, Иваныч? По целине?
- А х-х… - „индеец“ не договорил. Машина „закашляла“ и заглохла.
- Тьфу, зараза!
- Чего это?
- Погоди. - „Индеец“ попробовал вновь завести машину. Стартёр жужжал исправно, но двигатель не „схватывал“. - Как говорил на зоне кореш: мотор - это просто стакан с бензином. Если не горит - значит, либо бензин спёрли, либо спичку не поднесли.
- Хорош шарадами говорить. Либо, либо, - передразнил „колобок“ „индейца“.
- А я тебе доктор? Гляну щас. - „Индеец“ потянул на себя рычаг капота.
- Крутани-ка, - крикнул он через минуту.
„Колобок“ повернул ключ зажигания.
- Искра на
