Когда Вера приблизилась к зданию, рабочие уже переносили почту из грузовика.
– Доброе утро! – крикнул девушке один из них. – Что-то ты припозднилась!
– Маме помогала, – ответила Вера и подошла к грузовику.
Около него стоял невысокий мужчина средних лет с густой щеточкой каштановых с редкой проседью усов и рассматривал список получателей, который держал в руках.
– Здравствуйте, дядь Вась, – поприветствовала водителя почтового грузовика Вера.
– Здравствуй, здравствуй, – пробормотал мужчина, не отрывая взгляда от листа бумаги.
– Дядь Вась, а из ***ки письма есть? – с надеждой в голосе спросила девушка.
– Есть – есть, – со смешком ответил Василий Григорьевич, подняв, наконец, глаза на свою собеседницу. – Куда твой Петька денется?
Он подал ей голубоватый конверт. Девушка с легким волнением протянула руку и взяла посылку. Бумага была немного шероховатая, очень – очень тёплая и пахла лесом.
– Распишись-ка вот здесь, – водитель протянул ей список получателей и ручку.
Черкнув по бумаге, Вера поблагодарила водителя за столь скорое прибытие почты и побежала домой. Её путь пролегал через поле – широкое, просторное, золотое от цветущих в июне одуванчиков. Девушка села прямо на землю, немного устав от быстрого бега и решив отдохнуть. Она подняла голову. Как прекрасно мирное небо! Как прекрасно небо без дыма и осколков разрывающихся снарядов! Свежий, чистый воздух, не рассекаемый пулями и гранатами… И тишина светлого утра была особенно слышна здесь, на поле.
Девушка с гулко бьющимся сердцем открыла конверт. В нос ударил запах свежескошенной травы, солнца, луговых цветов. Знакомые с детства запахи, которые отобрала у неё война. Она помнит, как покидали дом отец и брат, уходившие на фронт. Помнит бомбёжки, грабежи и звук разрежающихся автоматов. Вера хорошо помнит день, когда дядя Вася – перевозчик военной почты – пришел в их дом с несвойственным ему грустным лицом. Он подал маме кусочек пожелтевшей, опалившейся с угла бумаги. Это было свидетельство о смерти. Война забрала у Веры старшего брата.
Отец… Он тоже воевал, но вернулся – раненый, пролежавший в госпитале долгое время, вернулся. Вера помнит слёзы радости, бежавшие по щекам матери. Помнит счастливые глаза отца. Помнит расколовшуюся тарелку, которую выронила из рук её старшая сестра, выбежавшая на крыльцо посмотреть, из-за чего поднялась суматоха.
Все думают, что Вера забыла. А она всё помнит…
Из конверта выпал стебелёк с синеньким цветком – василек. Васильки её любимые цветы. Потому что именно этот цветок присылал ей брат с фронта. Вера и сейчас удивляется, где он находил эти цветы. Только с каждым письмом с войны в относительно мирную деревеньку приезжал и синий цветочек, приносивший с собой заботу, любовь и тоску вскоре погибшего Вани.
Вера прижала цветок к груди. Тогда ей было семь лет. Её грусть и боль потери разделил соседский мальчишка, ставший самым преданным другом на долгое время. Вместе с Петькой она услышала радостное «Ура!», пролетавшее над страной. Победа. Это слово значило для них так много! Победа – слёзы, объятья, радость. Победа – погибшие, могилы, вечная память. Победа – одно лишь слово…
Вера с улыбкой и застилающей глаза влажной пеленой развернула сложенный вчетверо листок. Он был с обеих сторон исписан красивым, извилистым, но все-таки неизменно мальчишеским и неаккуратным подчерком.
«
А над нами мирное небо…
Здравствуй, Вера.
У нас всё по-прежнему. Правда, есть несколько новостей, которыми я хочу с тобой поделиться.
Помнишь Рыжку? Так вот, у неё появились лисята. Она сейчас злая, как коршун, даже меня близко к себе не пускает. Боится, наверное…
Ты спрашивала, где я беру васильки, которые присылаю тебе? Раскрываю тебе мою тайну: я просто их собираю и засушиваю. Ведь васильки цветут только летом, а ты их любишь.
У нас началась перестройка. В первую очередь отстраивают разрушенные здания и дома. Поэтому те, кто остался без жилья, на время переехали в уцелевшие дома. Догадываюсь о вопросе, который ты, наверняка, задашь в ответном письме. Ну, чтобы тебя не томить, отвечаю сразу: да, у нас тоже новосёлы – Алёнка Котеева со своей матерью. Её отец уехал в командировку, поэтому пока они только вдвоем.
Я сейчас улыбаюсь. Интересно, почему? Потому что так и вижу твоё обиженное лицо! Не хмурься, Вера, глупышка. Алёна как была, так и остается для меня только девчонкой, живущей по соседству. А она, кстати, тоже тебя не забыла. Имя твоё слышать не может.
Знаешь, а ведь я скоро поеду в город, уже через месяц! Вместе со всей спортивной командой на целую неделю, до десятого мая! Мы добились неплохих успехов в спортивных соревнованиях, о которых я рассказывал тебе в прошлом письме, и нас наградили поездкой в город. В твой город, Вера! У нас будет свободный от экскурсий день. Я думаю, мы сможем увидеться и вместе, как когда – то давно, встретим день победы. Я очень скучаю по тебе…
А что нового у тебя? Василий Григорьевич рассказал мне, что ты даёшь концерты. Это правда или его очередная шутка? Я думаю, что все-таки правда, ведь у тебя такой красивый голос! Исполнишь мне «Катюшу», когда я приеду?
Жду нашей встречи. Твой Петя
P.S. Я ещё напишу тебе перед поездкой. »
Вера улыбнулась сквозь слёзы. Дурак этот Петька! Они не виделись уже год, а он до сих пор помнит все её привычки. Она тоже помнит…
Вера побрела домой, по пути несколько раз перечитывая полученное письмо и прижимая к груди дорогой сердцу цветок.
Когда Вера придёт домой, то незаметно прошмыгнет в свою комнату, чтобы мама не заметила радостных слёз и улыбки на лице, раскроет заветную шкатулку, подаренную отцом на пятнадцатилетие в этом году, и в который раз перечитает все полученные от друга письма. А когда последнее письмо займёт своё место в шкатулке, Вера положит василёк в потайной ящик той же шкатулки, который уже наполовину полон сухих синих цветов. И они будут хранить её чувства от посторонних глаз, потому что никто, кроме Веры и Петьки, не знает о скрытом смысле, который несут эти васильки, о тайных словах, которые шепчут они синими лепестками…
***
Летели дни, пролетали недели, и волнение в сердце Веры всё возрастало. Петька больше не прислал ни одного письма. Сначала девушка думала, что он просто хочет рассказать ей всё при встрече, но когда прошло две недели, а известий от него всё не было, девушка начал переживать.
Вера плакала. Плакала ночью, чтобы никто не заметил. Наверное, он забыл её. Она здесь, в городе, далеко от него. А там Алёнка – в деревне, близко, по соседству. Вера писала. Писала письма, одно за другим, бегая на почту каждый день, но ответа не пришло. Девушка вовсе отчаялась.
Когда же прошла и третья неделя, и началась четвертая, от Петьки по-прежнему не приходило ни весточки. До Веры стали долетать тревожные слухи о том, что на её родную деревню напали оставшиеся в стране немецкие воины. Девушку не на шутку взволновали эти слова, услышанные в магазине от продавщицы, и, чтобы удостовериться в их правоте или же неправде, она побежала на почту. Дядя Вася, бледный и даже постаревший за несколько дней, подтвердил: деревню оккупировали немцы.
Вера не могла ни есть, ни спать, ходила, словно приведение, ни с кем не разговаривала. Она день за днём худела, тускнела, становилась прозрачной. Она никого не слышала и не видела. Вечером, перед сном, она вновь и вновь перечитывала последнее Петино письмо. Как жаль, что их встрече не суждено случится…
***
Вера снова бежала к почте. Настроение её было приподнятое. Сегодня – праздник. Великий праздник. Великий праздник Великой победы! Через пару часов начнётся парад. Через пару часов прогремит над страной «Ура». Через пару часов праздник начнётся. А пока ещё слишком рано, страна ещё спит.
А Вера проснулась очень рано. От сонной соседки, которую девушка встретила случайно, она узнала, что ночью в город привезли эвакуированное население из окрестных посёлков и деревень. Слабый огонёк надежды вспыхнул в груди. Вера, словно на крыльях, поспешила на почту.
Ещё издалека она заметила необычную суматоху около больницы, находившейся недалеко от почты. Звук моторов машин, скопившихся около госпиталя, заглушал голоса – обеспокоенные, радостные, печальные. Прямо во дворец маленькой больницы на сумках сидели эвакуированных, мелькали рядом с ними белые халаты медсестер, перевязывающих раненых.
У самого же здания почты было как всегда тихо. Рабочие, весело перевариваясь, переносили большие, не похожие на обычные посылки, ящики.
Приблизившись, Вера увидела знакомый грузовик Василия Григорьевича. Он, как всегда, покручивал кончики своих усов-щеточек, неизвестно каким образом. Сегодня он выглядел помолодевшим, в уголках глаз залегли весёлые морщинки.
И вдруг сердце Веры учащенно забилось. Около водителя почтового грузовика стоял высокий светловолосый мальчишка. Услышав шаги, он обернулся.
– А я-то думаю, где же нашу Веру носит? – весело воскликнул дядя Вася, заметив застывшую перед ними девушку.
– Здравствуй, – улыбнулся мальчишка, радостно сверкнув голубыми глазами.
– Здравствуй, – робко проговорила Вера, не сводя глаз с лица мальчика.
Они не виделись лишь год, а он так изменился. Хотя… Нет, он остался таким же, просто вытянулся и стал ещё более худым, чем раньше, а ссадины и царапины, рассыпанные по всему телу, да забинтованное белоснежным с маленькими багровыми пятнышками бинтом запястье придавали ему слишком взрослый вид.
– Ты меня не узнала? – забеспокоился мальчик и заглянул в карие глаза девушки.
– Узнала, – сказала Вера и, немного оправившись от удивления, кинулась ему на шею. Только так она могла удостовериться, что он настоящий, что она не спит. Он был таким тёплым и родным, что девушка заплакала – так давно она не чувствовала его тепла.
Василий Григорьевич, посмеиваясь в усы, зашагал прочь, чтобы не смущать счастливых «детишек», как он называл Петю и Веру.
***
– Через два дня после того, как я отправил тебе письмо, в деревню явились немцы. Давно уже ходили слухи о том, что в лесу затаилась какая-то шайка, но мало кто верил в это. А мы, признаться, не решались проверить. И вот, чем обернулось. Они напали ночью. Как ты знаешь, сейчас всех мужчин призвали в города, и дать отпор было некому. Я и несколько моих друзей, ещё не попавших под руку захватчикам, попытались прогнать их, но нас было слишком мало, да и оружия почти никакого не было, – рассказывал Петя, когда они вдвоем сидели в поле под тем же деревом, под которым Вера читала его письмо. – Нам
