Начало войны застало моего деда на курорте в Крыму. Его, заместителя директора кирпичного завода, чуть ли не силой отправили в легочный санаторий по настоянию медкомиссии.
Долгих полтора месяца, на перекладных, дед добирался до Ленинграда, где остался родной завод и моя бабушка с тремя детьми – мамой и её двумя братьями.
Несмотря на положенную бронь, дед сразу же пошёл в военкомат – просился на фронт добровольцем. Военком налагал резолюцию: отказать, а дед писал новое заявление.
Фронт всё приближался, немцы брали город в кольцо, потянулись составы в эвакуацию. Потери на фронте были огромные, стало уже не до отказов – дед получил предписание: явиться восьмого сентября на вокзал с вещами.
За несколько дней до этого начались бомбежки. Мама на всю жизнь запомнила, как ночью страшно завыли сирены. А потом они побежали в бомбоубежище – мама забыла на кровати любимую куклу и хотела вернуться. Но дед подхватил её на руки и бегом бросился вниз по лестнице. Кукла так и осталась лежать на кровати – протягивая вслед хозяйке руки и блестя глазами в отсветах прожекторов.
Дом разбомбили. Рухнула именно та половина, где была детская комната. Кое-какие вещи в оставшейся части квартиры уцелели, но кукла, мамина любимая кукла, навсегда осталась под завалами…
Тогда мама долго плакала, вспоминая оставленную куклу. Через много десятков лет моей маме все ещё иногда снился этот страшный сон военного детства - как кукла Ляля потягивает ей вслед свои руки, воют сирены и папа бежит с ней по лестнице в темноту…
Стали срочно готовиться к эвакуации. В то время уже вывозили только женщин с детьми. Деду удалось устроить семью в ближайший состав – как пострадавших от бомбежки.
Этот поезд должен был отправляться седьмого числа. Бабушка наотрез отказывалась ехать – хотела проводить мужа на фронт, ведь его эшелон отправлялся утром восьмого.
Но дед проявил редкостно упорство – не слушая бабушкиных возражений, повёз семью на вокзал. Уже стоя у вагона, бабушка никак не хотела ехать, плакала, обнимала деда и хотела остаться до завтра, чтобы его проводить.
Тогда-то дед и сказал фразу, которую потом бабушка вспоминала всю жизнь:
- Маруся, если ты меня любишь, поезжай. Спасай детей, сейчас это важнее!
И так он это сказал, что бабушка сразу простилась и зашла с детьми в вагон.
Поезд тронулся, а дед бежал по платформе и кричал вслед:
- Детей, детей сохрани! И себя береги!
Это был последний состав, покинувший город той осенью. Через день сомкнулось кольцо блокады…
Но и этому поезду было уже не суждено прорваться в тыл. Несмотря на красные кресты на крышах, немцы начали сразу же бомбить. Поезд проскочил несколько налётов, но потом бомбы все-таки накрыли цель.
Вагоны загорелись. Женщины с детьми бросились от горящего состава к ближайшему лесу. Немецкие истребители, сопровождавшие бомбардировщики, кружились над железной дорогой, расстреливая всех и не давая скрыться в лесу.
Бабушка с детьми сначала пряталась за горящим вагоном – из-за дыма их не было видно с самолётов.
Жар от пожара стал такой сильный, что находиться рядом было уже невозможно – бабушка решилась бежать к лесу. Подхватив на руки младших и прикрывая собой старшего, она бежала через поле так быстро, как могла.
Немецкий самолёт неожиданно вынырнул из-за дыма, когда они были ровно посередине между вагонами и лесом – видны как на ладони.
Истребитель спикировал так низко, что бабушка на какой-то момент увидела немецкого летчика - очень молодой, почти мальчишка. Бабушка так и не поняла – то ли у него кончились патроны, то ли всё же в нём проснулось что-то человеческое, только немец не выстрелил. Самолет резко пошёл вверх и скрылся в дыму. А бабушка с детьми добежали до спасительного леса.
Бомбардировщики снова вернулись и бомбили остатки состава. И тогда бабушка приняла решение – идти через лес к ближайшей деревне.
Они прошли без дороги, через леса больше тридцати километров. Шли, не останавливаясь – за ними по лесу бежали волки. Бабушка несла младших на руках, старший шёл сам.
Потом бабушка узнала, что их сочли погибшими – никто из их вагона больше не спасся. Ленинград остался за линией фронта – бабушка добралась до города Великий Устюг, где всю войну работала в детдоме.
Она узнала номер части деда и написала ему, что все живы. Но ответа так и не получила.
Дед был младшим лейтенантом пехоты – тем, кто бежал первым в атаку с пистолетом:
- Вперёд, за Родину!
Похоронка нашла бабушку только зимой сорок второго. Она так никогда и не узнала, получил ли дед её письмо, знал ли, что жена и дети живы, когда шёл в свой последний бой?
Уже после войны бабушка встретила в Ленинграде соседку, чудом пережившую блокаду. И та рассказала бабушке, как в последний раз видела деда на вокзале.
- Всех жены провожали, плакали, обнимали. А твой-то стоял один в сторонке, курил.
Эта картина, ярко представленная бабушкой по рассказу соседки, терзала её потом всю жизнь. Бабушка была уверена, что дед погиб именно потому, что она тогда не проводила его на фронт…
Мы всегда утешали бабушку, как могли, хотя все понимали, что прав-то был дед – спасти детей, сохранить наш род, тогда было важнее.
Дед отдал самое дорогое, что у него было - свою жизнь, за то, чтобы жили мы – его дети, внуки, правнуки и праправнуки. Нас, потомков, что чтят и будут чтить его память, на сегодняшний день уже ровно пятьдесят – в этом году родилась ещё одна праправнучка…
Хороший рассказ.