КахрабА

Тьма упала мгновенно: огромная южная ночь накрыла собой землю. Низкие звезды горели ярко, и голубой холодный огонь их был приятен глазу. В беседке сидело трое и эти трое наслаждались покоем.

В глубине дачного участка догорал мангал, звенели цикады, слабо попыхивал самовар. Тянуло запахом костра, печеного мяса, обуглившихся сосновых шишек и сухих трав. Если бы не перила беседки, смутно белевшие в темноте, можно было подумать, что три путника развели костер в степи и слушают голоса ночи и вечности. Была одна из тех тихих минут, когда душу обнимает вселенский покой, и чувствуешь себя песчинкой в ладонях великана. Да они и были рядом, эти великаны – вздыхающее море и небо над ним. И покойно было быть песчинкой в исполинских ладонях и не хотелось расти…

Трое, наслаждавшихся покоем – хозяйка дачи, я и моя подруга – лениво, как семечки перещелкали все новости и сплетни. Когда косточки общих знакомых-женщин были перемыты и выполосканы до хрустального блеска, перешли на мужчин. Но так как «бабьи-то суды про мужчин всегда худы», то обреченно, взмахнув рукой, - мол, что с них взять – такое племя! – перешли на проблемы детей, потом на кино, немного пожевали политику и замолчали. Это было разумно. Нигде так не ощущается сдержанное и пряное дыхание жизни, и так не замедлен ее бег, как на старых бакинских дачах.

Было слышно, как потрескивали семена цветов в своих высохших коробочках-домиках и с мелодичным звоном рассыпались на каменные дорожки; как в траву глухо шлепались созревшие персики и виноградины; как старый пес Нерон вздыхал и отчего-то дрожал во сне, как изредка всплескивали золотые рыбки в фонтане. Дети давно спали на раскладушках под навесом, мужья остались в городе. У нас же в запасе было два дня блаженного ничегонеделания, когда можно было обедать бутербродами с сыром, яичницей, огурцами-помидорами и фруктами. Еще два дня, а потом на дачу возвратится муж хозяйки, мы уедем домой и снова впряжемся в телегу под названием «кухня». Но это будет через два дня, а пока… Теплая, тягучая мгла обволакивала, нежила и ласкала.

- Фи-у-у-у! – раздалось внезапно. Тишина была взрезана этим свистом. Мы вздрогнули.

- Фи-ю-ю-ю! – послышалось вновь, уже более мягче, но от этого второго свиста мы с подругой поежились.

- Не бойтесь! - сказала хозяйка, добродушная толстушка с маленькими пухлыми руками и ногами. – Это КахрабА, наверно, своих собак подзывает. Не волнуйтесь.

- Что за КахрабА? – спросили мы почти в унисон.

- Не что, а кто, - тихо засмеялась хозяйка и отщипнула ягоду от виноградной грозди. – Так, здешняя достопримечательность. Блаженная. Но безвредная. Ходит просто с собаками, у нее пять или шесть дворняжек, особенно любит по ночам в море купаться. Видно и сейчас пошла. Ей лет шестьдесят, а может и семьдесят, но попробуй угнаться за ней! Мне вот сорок, а по сравнению с ней - свиноматка! Пока от кухни до бассейна дойду - потом обливаюсь, а она скачет в своем халате и серьгах, как молодая коза и собаки за ней свитой. Местные ее не трогают - такую обидеть грех. Удачи в делах и здоровья не будет.

- А что, она с рождения больная? – заинтересовались мы. Дрема соскользнула с нас, разговор потек в новое русло.

- Нет, - отмахнулась хозяйка. – Вначале все было нормально. А что случилось потом – не знаю. Вроде, как муж сильно издевался над нею, она убегала от него, он возвращал, бил постоянно... Местные рассказывают, что была очень красивой в молодости.

А КахрабА… если увидите, сами поймете. Ходит, вся обвешанная янтарем. У нее глаза светло-карие, почти янтарные, вот и назвали КахрабА - янтарь.

- Фи-ю-ю-ю! – послышалось где-то совсем рядом.

- Р-ав-ав-ав, - раздалось в ответ. И тотчас Нерон сорвался с места и залился бешеным лаем. Собачья перебранка у закрытых ворот продолжалась бы долго, если бы низкий, почти мужской голос на чистейшем русском языке не произнес, чуть гнусавя:

- Фи-у-у-у! Осади назад!

Лай снаружи смолк и только Нерон метался вдоль ворот и взвизгивал нервно.

- Неронка, марш в будку! – скомандовала хозяйка, а потом, повернувшись к нам, добавила тихо:

- Хотите познакомиться? Она безопасная, но любопытный экземпляр. Русскоязычная. Таких грамотных я не видела, честно! Она и судьбу предсказывает. Интересно же! Ради смеха!

Все равно было нечего делать и спать не хотелось.Поколебавшись, мы кивнули.

- Заходи, КахрабА, только собак привяжи за воротами, - отперла засов хозяйка. Тон, которым эти слова были произнесены и достоинство, с которым женщина переступила порог дачи, говорили о том, что она здесь не впервые и такие приглашения не внове для нее.

Это была высокая, худощавая и смуглая женщина лет семидесяти. Стройность ее была удивительна, обычно женщины здесь полные, ходят вперевалочку, опустив глаза долу. И берегутся от загара. Белая кожа ценится выше!

Облачена она была в нечто странное: не то халат, не то хламиду, впрочем, выглядевшую на ней довольно живописно, и истрепанные бархатные тапочки на небольшом каблуке. На лице, испещренном глубокими морщинами, - не лицо, а географическая карта! - сверкали узкие, чайного цвета глаза. «В самом деле – янтарные», - подумалось мне, так живо и ярко горели они из притемья глазниц. Жесткие, вьющиеся волосы были забраны ободком с желтыми камешками, в ушах висели серебряные серьги с янтарем. Сухую шею окружало ожерелье из янтарных цилиндриков. Руки и запястья тоже были украшены янтарем.

- Старуха Изергиль какая-то, - еле слышно прошептала мне на ухо подруга. – Как ее только не ограбили еще?..

- Боятся, наверно, - так же тихо ответила я. – Здесь народ набожный, блаженных не тронут.

- Вот, Кахраба, я тебе приготовила, - нарочито громко сказала хозяйка, проходя мимо нас. Через минуту она вышла из кухни, неся два узелка.

- Здесь персики, кусок пирога, чай и сахар. А тут косточки для твоих собак.

Кахраба с достоинством и даже как-то равнодушно приняла дары, и не дожидаясь приглашения, села на низкую скамеечку около бассейна. Вся ее фигура, скульптурная поза, складки халата-хламиды, опущенная рука с перстнями и браслетами – напоминала статую пифии.

Она съела персик, бросила косточку в бассейн, вслушалась в короткий звук, и воззрилась неподвижно на воду. От этого становилось жутко, мы с подругой цепенели, и только наша хозяйка привычно сновала туда-сюда, вытирала тряпкой стол и удерживала нас в реальности.

- Кахраба, - негромко позвала она. – Это мои подружки. Они рады тебе. – Она незаметно вложила нам в руки по персику и знаком велела подойти к старухе.

Мы повиновались, пребывая в каком-то странном, жутком и завораживающем оцепенении. Положили персики ей на колени, чуть поклонившись при этом – она не шевельнулась и продолжала сверлить глазами воду. Так прошло минут десять или пятнадцать. Время будто застыло.

Внезапно, она оторвала взгляд от бассейна и остановила его на подруге.

У меня от природы богатое воображение, но сейчас реальность не нуждалась в нем. Картина складывалась мистическая: темная дача, зловещие силуэты кипарисов, белые камни бассейна, черные кустарники и застывшая фигура над неподвижной водой. В довершение – ни звука, ни дуновения, ни лая, ни плеска. Даже цикады, как по команде, смолкли. Мы замерли.

Медленно, не сводя глаз с подруги, остановив взгляд где-то на уровне подключичной впадинки, Кахраба пробасила-прогнусавила:

А там течет, там льется за туманом

Река всех рек, лазурная Ковсерь1

Мы ошеломленно переглянулись, подруга охнула и, не в силах вынести больше эту сцену, убежала в дом. Хозяйка застыла около кухни. Настал мой черед, я стояла как вкопанная.

Кахраба остановила взгляд на мне. Глаза ее казались слепыми, хотя сверкали по-прежнему.

Не знаю, какая сила заставила меня сузить глаза и так же впиться в нее взглядом. Две минуты две пары глаз – янтарных и песочных, одинаково суженных, сверлили друг друга. Затем она усмехнулась, поднялась, взмахнув полами своей хламиды, сорвала кипарисовую веточку и, подойдя ко мне, легонько ударила по плечу.

Так же легко, как птица, скользя по дорожкам, Кахраба, не оборачиваясь, прошла к воротам, знаком приказала хозяйке открыть их. Послышалось «Фи-ю-ю-ю», залаяли собаки, встрепенулся и подал голос Нерон, проснулся младший сын подруги, и маленькая дача, словно по команде, наполнилась звуками.

Подруга молчала. Лицо ее было бледным. Радушная наша хозяйка и сама была не рада своей затее. То, что она устроила для потехи, обернулось чем-то тревожным, почти зловещим.

- Не берите в голову, - тараторила она. – Ну, блаженная, что с нее взять? Сказала и сказала. Чушь какую-то, стихи,что ли?

- А к чему это она? – вымолвила, наконец, подруга и посмотрела на меня. – Что это вообще за стихи? Сама выдумала?

- Нет, - покачала головой я. – Это Бунин. Странно, конечно. Здесь в селении говорит на чистейшем русском, цитирует Бунина. Она училась чему-то? Работала когда-нибудь? Кем?

- Не знаю, - пожала плечами хозяйка. – Я здесь из дома редко выхожу, муж все связи с внешним миром осуществляет. Если хотите, я расспрошу его подробно. Но вы, главное, не обращайте внимания, это же так для смеха, как шутка. Ну, что вы, ей-Богу, так серьезно?.

Но почему-то нам расхотелось оставаться здесь еще на два дня. К счастью, утром позвонил муж подруги, спросил у нее что-то, она обыграла это как повод срочно уехать, завела машину, я увязалась за ней и через полчаса, перецеловавшись с немного расстроенной и недоумевающей хозяйкой, мы уже катили по пыльной дороге селения.

Полпути прошло почти в молчании. Двое сыновей подруги, пяти и восьми лет о чем-то тихо болтали на заднем сиденье. Они были раздосадованы поспешным отъездом, но быстро утешились. Мать сказала им, что они приедут потом еще.

Мы угрюмо молчали. Подруга прибавила скорость, мы выехали на городскую трассу, и только тогда она спросила:

- Ты что-нибудь поняла? Жуть какая!

- Нет! – искренно призналась я. – Но запоминающаяся встреча, ничего не скажешь. В жизни ни к каким гадалкам не ходила, а тут будто бес попутал.

- И не говори! – кивнула подруга. –Бр-р-р-р! Как только она (имелась в виду хозяйка) ее не боится?

- Нет, - досадливо отмахнулась я. – Она безопасная, это видно. Только вот, что означают ее слова? И, обрати внимание, как хорошо она знает русский язык. Действительно, загадочный экземпляр.

- Да ну ее! – передернула плечами подруга. – Не хочу вспоминать. - Но по лицу ее, по сведенным в ниточку губам и складке на лбу, по тому, как она вцепилась в руль машины, я поняла, что ночное происшествие ей надолго останется памятным.

Мы приехали в город и разбежались по домам. На даче у радушной хозяйки мне больше не довелось быть. Подруга тоже избегала разговоров о нашем тогдашнем визите.

Через два года в семье моей подруги случилось пополнение. Родилась долгожданная дочка, о которой подруга после двух сыновей и нескольких неудач, уже и не смела мечтать. Девочка родилась на редкость крупная и красивая. С темными кудрявыми волосами и – всем на удивление! – ярко-голубыми глазами. Ни у кого из родителей и близкой родни таких глаз не было. Потом кто-то вспомнил, что троюродная бездетная тетка мужа была голубоглазой, и девочку назвали в ее честь – КовсЕрь.

Я напомнила о предсказании Кахрабы, когда пришла поздравить подругу. Но