Рата беспокоилась о муже, который, по словам Шотса, не вернулся домой, умоляла отпустить её. Тщетно. Что она могла рассказать? Какие секреты? Если раскрыть обман, признаться, что вместо песка в игрушке должна быть крупа, то смерть грозит не только ей, Чифту, Огуну и многим, кто покупал у Чифта кукол, но и тем, кто, рискуя жизнью, утаивал от королевских сборщиков часть урожая и продавал Рате крупу для игрушек. Узница твердила, что куклы не волшебные, годятся лишь для забавы. Шотс не верил.
***
Огун открыл глаза и увидел себя в просторной светлой комнате. Ничего не болело, в теле разлилась непривычная лёгкость, в то же время мужчина чувствовал в себе недюжинную силу: вот, шевельнёт сейчас пальцем и всё вокруг рухнет в то же мгновение. Огун, как ни странно, не лежал, а стоял перед двумя сидящими в креслах женщинами. Одна была рыжеволоса, вторая чёрная. «Как сыновья Чифта», – подумал Огун. Лица у обеих землистого цвета, а глаза, как угли. Кресла, на которых они восседали, можно бы назвать двойным троном, если бы не оформление в виде коряги, странное, но изящное.
– Ну что, красавчик, – смеясь заговорила рыжая, – тебе лучше?
– Кто вы?
– Он ещё и вопросы задаёт, каков нахал! Ты слышала, мамуля?
В другое время Огун удивился бы, ни одна из дам не выглядела старше, скорее их можно принять за сестёр, но сейчас ему было не до наблюдений.
– Где я?
– Не хочешь узнать, что с тобой? – сказала чёрная таким голосом, что мороз должен бы пробежать по коже, но Огун ничего не ощутил.
– Что же?
– Тебя уби-ха-ха-а-ли, – захохотала рыжая, подскакивая на своём пеньке, – у-би-ли.
– Кто? Как? – мужчина отшатнулся, ощупал себя, не веря ей.
– Тебе лучше знать, с кем ты приехал на болото. Скажи спасибо, я вовремя нашла твой труп.
– Ты меня вылечила?
– Ха-ха-ха! Он глупец!
– Прекрати! Угомонись, говорю тебе, – строго велела ей мать и обратилась к Огуну, – Я лимнада Вархинья, моя дочь – Гмена. Как твоё имя?
Он назвал себя.
– Ты мёртв, Огун. Здесь ты можешь находиться сколько угодно, нам нужны работники. А там, – она указала наверх, – только три дня. Есть у тебя незаконченные дела?
– Я бы хотел проведать жену, – он помялся, потом договорил, – предупредить, чтобы не доверяла Чифту.
– Любишь её?
– Да, – твёрдо сказал Огун, но тут же понял, что никаких чувств не осталось в сердце.
– Странно, – Вархинья, задумавшись, чуть притушила огонь в глазах.
Стало заметно, что они чернее золы, а не красные, как сначала казалось.
– Обычно люди после смерти забывают тех, кого любили, – она повернулась к дочери, – ты, проказница, что-то лишнее наколдовала?
– Мамуля, честное слово, всё делала, как учили!
– Ладно. – Вархинья снова засверкала пламенем, обернувшись к Огуну, – я отпущу тебя на три дня, но ты должен заплатить.
– Чем?
– Приведи сюда жену. Что она умеет?
– Рата шьёт кукол.
– Мне нужны игрушки! – захлопала в ладоши Гмена.
– Приведи свою Рату к нам. Здесь ей будет лучше, чем среди людей. Вдовам нелегко. И помни! Если ты задержишься дольше или не заплатишь, отправишься в землю! – она ткнула рукой в пол, – и уже никто не вернёт тебя сюда.
– Я согласен, – наклонил голову Огун.
***
Кост и Трут по очереди караулили Рату около дома. Они видели, как сюда приходил офицер сыска, и подумали, что он тоже ищет кукольницу. Чифт велел глаз не сводить с её дома, они должны первыми найти беглянку. Но дождались они не Рату, а её мужа. Трут, что дежурил в этот вечер, остолбенел, не веря своим глазам – Огун шёл по улице прямо к нему. Трясущейся рукой рыжий вытащил нож из голенища и спрятал его за спиной. Воспользоваться не успел. Муж кукольницы быстрым рывком взял Трута за горло, приподнял словно пушинку, а другой рукой перехватил и сжал кисть, отчего оружие выпало из слабеющих пальцев.
– Это не я, – хрипел висящий в воздухе Трут, – Кост ударил тебя…
– Где Рата?
– Не знаю…
Огун встряхнул его.
– Не знаю, – теряя сознание, сипел рыжий, – нет с тех пор как мы вернулись из леса.
Огун сдавил горло жертвы так, что глаза его закатились. Бросил безжизненное тело как тряпичную куклу и пошёл к дому Чифта. Там ужинали. Услышав грохот, Кост вышел в сени.
– Кого нелёгкая принесла?
Он не собирался открывать, но дверь слетела с петель от мощного удара. В тот же миг перед Костом возник Огун.
– Ты мёртв! Мертвец! Уйди! – холодея внутренностями, Кост прижался к стене и вращал глазами.
Он ничего не успел предпринять, даже подумать не успел, получил удар в лицо и сполз на дощатый пол. Следующим был Чифт, который выглянул проверить, что происходит в сенях.
– Где Рата? – Огун заломил старику руку, схватил за волосы, запрокинул голову.
– Шотс её искал. Наверное, в темнице твоя жена, – Чифт сказал первое, что пришло на ум, стараясь выиграть время, – отпусти, мне больно.
Огун рассмеялся точно так, как на болоте смеялась рыжая болотная нимфа, и спросил, сворачивая старику шею:
– Другим не больно?
Бросил Чифта на тело его сына и вышел.
Караульный заметил странного человека издали. Тот шёл, не видя ничего вокруг, будто глаза его были приклеены к точке, куда направлялся. Парень не из робких. Он вытащил короткий меч из ножен, другой рукой нащупал рукоять подвешенного к поясу кинжала.
– Стой! – крикнул он, – нельзя без пропуска.
Его слова не возымели действия, также как удар меча, который пришёлся в живот нарушителя, но не нанёс раны. Вернее, лезвие проткнуло плоть и вышло, не оставив кровавого следа. После того, как меч был выбит из руки, охранник защищался кинжалом, но нечеловеческая сила отбросила его в сторону, и он затих, повредив голову неудачно подвернувшимся булыжником.
Разметав всех, кто встретился на пути, Огун спустился в подвал. Ни один замок не выдерживал его удара, прутья решёток гнулись как ветки ивы.
– Рата! – крикнул он в темноту.
У заключённой не было сил ответить, она лишь приподняла голову, услышав родной голос. Огун заметил движение, подошёл, поднял жену на руки. У выхода путь ему преградил Шотс.
– Не спеши, тебе не уйти. Сдайся или он умрёт. – Остриё меча упиралось в спину Раты.
Удар ноги в низ живота заставил офицера замолчать. Присевший у стены, поскуливающий Шотс уже не смог никого остановить – ни подчинённых, которые разбегались шустро как тараканы, ни узников, что брели, цепляясь друг за друга, ни Огуна с его ношей.
В городе Огун не задержался. Он шёл, не останавливаясь, пока не скрылись из виду последние постройки. Ненадолго присел у родника. Ему не требовался отдых, ждал, когда жена утолит жажду. Рата пила, умывалась, снова пила, поливала из ладоней на шею, грудь, волосы, опять пила. Лицо женщины посвежело, но идти она по-прежнему не могла. Муж, не говоря ни слова, поднял её и понёс к лесу. Она тоже молчала. Боялась. Теперешний Огун не тот, которого знала и любила. В нём нет тепла. Совсем.
Не возражала, когда он положил её у лесного ручья и оставил. Она не думала, вернётся или нет. Всматривалась в клочок неба между верхушками елей, слушала стрекотанье и жужжанье насекомых, вдыхала аромат хвои и трав. Огун вернулся. Положил рядом с ней мешок с куклами и, уходя, сказал:
– Прощай, Рата. Забудь меня.
Его слова не были обычными. Они сбылись.
Через два дня Рату нашли те, что скрывались в лесу. Сначала люди обнаружили мешки, которые Огун сбрасывал по дороге к болоту, потом последний и рядом с ним обессилевшую кукольницу. Они принесли женщину в свои землянки, выходили.
О том, что в куклах спрятаны семена, Рата сказала им. Следующей весной посеяли гречиху, чечевицу, горох. С каждым годом жизнь лесного народа вдали от города и жадного короля становилась легче, а день, когда Рату нашли у ручья, отмечали как праздничный – день кукольницы Раты.
Судьба Огуна неизвестна. Остаётся только гадать: простили лимнады обман и оставили мертвеца у себя в услужении, или закопали его тело в могилу. В любом случае, для Огуна ничего не имело значения.
