Выстрел

      Природа благоухала всеобъемлющим ароматом дымных иероглифов кедрового дезодоранта. Всполохи багрового приморского заката, запутавшись в сусальных облаках, зацепились за кривую линию морского горизонта, который был завязан в загадочный морской узел. Очаровательный летний вечер мягко растекался между склонов суровых дальневосточных сопок. Они имели вид старинных японских гравюр, нарисованных черной тушью распустившейся веткой багульника. В береговой морской воинской части шла суточная смена караулов. Караульная служба - дело страшно интересное. Только не всегда поймешь, чего в ней больше - страшного или интересного.
      Начальники караулов после суточного развода уже заступили в караулах на свои боевые посты. «Старые» начкары, уставшие и измотанные до ручки за сутки караульной службой после сдачи караулов своим сменщикам кучковались на КПП воинской части около оружейной комнаты дежурного. Отсоединяя магазины и передергивая затворы, они от усталости готовы были не только сдать в «оружейку» свои пистолеты Макарова, но и тут же нажраться до поросячьего визга. На их усталых небритых лицах, покрытых служебными кракелюрами, было ярко написано - «Как нам надоела эта служба!»
     Ребята говорили между собой о том, о сём, кто, как стоял, кто, как лежал в карауле, какие события произошли в части за их суточное отсутствие. Шел ленивый треп о караульной службе, тоскливой и однообразной, как бурые рельсы железной дороги. Ребята отрыгивались «бигусом» - этой смеси необыкновенной военной еды состоящей из кислой тушеной капусты и гнилой картошки с элементами старого прогорклого сала.
     К дежурному по части периодически чесоточно кто-то входил и выходил. Постоянно хлопала дверь, как парус в безветренную погоду. Три допотопных телефона в дежурке периодически взрывались матерным криком, но никто на них не обращал внимания. Все знали военную заповедь: «Берешь руками - бежишь ногами!» Сквозь давно немытые, отливающие грязной радугой стекла дежурки можно было увидеть, как старый дежурный по караулам ни на кого не обращая внимания, в шизофреническом забытье отрешенно лежал на своем засаленном топчане и смотрел в потолок.
    Вдруг по «матюгальнику» - непредсказуемой громкоговорящей сети, которая глюкнула звуком смываемого унитаза, прозвучала молодецкая команда вновь заступившего дежурного по штабу:
    - Старшему лейтенанту Кукину срочно прибыть к командиру!
    У Игорька тяжело заныло под ложечкой. И правильно заныло. Это было приглашение на судную казнь Соломона, так как в конце служивого дня к командиру за благодарностями не вызывали.
    - Все! Приплыл! - Кукин с грустью во рту обречено выругался. - Сейчас, наверное, будут драть во все дыры, и подумал «Не получив на флоте вздрючки, живешь, как без пряника!»
     Схватив со стола дежурного  фуражку с золотым шитым «крабом» во лбу, он скрутил в морской узел свое отчаянье и тщательно заправился. Застегнув крючки на воротничке помятого кителя, помня флотскую аксиому - «Желудок не виден, а не застегнутый крючок на кителе заметен», небритый бывший начкар в вербальном состоянии души сунул в свой портфель «дипломат» потертую портупею с черной кобурой и еще не разряженным пистолетом.
      Игорю после бессонной ночи чертовски хотелось быстро попасть домой и поесть домашних харчей. Забыть уставшие разбойничьи лица матросов караульного батальона, забраться в теплую постель и лечь спать. Вместо этого старлей вышел с дежурки, словно солдат из окопа и поплелся в штаб. У него было ощущение, будто ему перебежали дорогу тринадцать черных кошек с пустыми ведрами и ссыпающейся из под хвостов солью.
     Пройдя мимо курилки, парень почувствовал, что идет на эшафот вешаться. Ноги, словно чужие не шли, а стремились домой. У радости отцов много, у беды - матерей и того больше. По дороге к командору, с цепями на ногах, ссутулившись, будто ожидая пулю в затылок, он мучительно себя спрашивал: «За что? За что?»
    Стал судорожно вспоминать, где и как мог проштрафиться перед командиром. Тяжелая ноша копошившихся в голове мыслей давила виски. В правом ухе сразу же что-то зазвенело, под лопаткой застыл лом. Неопределенность толстой висельной веревкой обвила пламенное сердце, а в левой коленке стало, что-то скрипеть.
    На крыльце перед «Дурдомом», так все называли штаб части, он остановился, будто перед погостом. Парень хотел перекреститься, но был воинствующим атеистом. Кукин начал готовиться к встрече с командиром, как покойник с могилой. Тяжело поднявшись на второй этаж штаба части, выкрашенного в дикий ядовито желтый цвет «детской неожиданности» и провонявшего спиртом от подвала до чердака, Игорь был готов благоговейно поцеловать ручку командирской двери. За дверью, напоминающую надгробную плиту бушевало подведение итогов. Напротив, в рубке оперативного офицера служба лаялась по телефону с дежурным по автопарку по поводу пропавшего в сопках седельного тягача. В промежутке между эфемизмами оперативный спросил старлея:
      - Что стоишь?
      - Да заслушивать меня сейчас будут.
      - То же мне Евровидение! Драть тебя будут, лейтенант, как сидорову козу! - Игорек дернулся, будто от разряда электрического тока.
     Некоторое время постояв, собираясь с разбросанными мыслями и кое-как отдышавшись в полутемном коридоре, Кукин посмотрел в последний раз в зеркало, поправил прилипшую ко лбу фуражку и открыл скрипучую дверь. Дверь впустила его на Голгофу, по библейски - место черепов. Военных. Войдя в помещение, словно на казнь, парень обвел глазами присутствующих. Непорочному взору двадцатипятилетнего Игоря, застывшего у порога двери кабинета, словно телеграфный столб на дороге предстала величественная картина сборища боевых слонов - заместителей командира. 
    Командирский триумвират, сидя в кабинете, словно приколоченный к стульям, был занят серьезным делом. «Узкий круг ограниченных лиц» громко молчал. Чувствовалось, что начальники жаждали лейтенанта, как вороны крови. Плотный сизый дым от злопахучих сигарет был такой, что каждый в кабинете чувствовал себя в одиночестве.
      Во главе огромного стола восседал сам «Хозяин»» - старый и изношенный, похожий на домашние тапочки, капитан 1 ранга, имеющий необъятный геморрой и лечивший его бенгальскими свечами. Командир, за глаза имеющий прозвище «Подсвечник», был мужиком крутого нрава. Командовал исключительно матом от души и всего сердца, без расчета на протест. Когда шел по части, всех сносило в кюветы. Своим молчанием он завораживал подчиненных. По его лицу была разлита чернильная синюшность, так как в тумбочке стола у него стояла дежурная баклажка с техническим спиртом, которой он периодически «пользовался».
      Местный царь, бог и воинский начальник в триедином лице, наказывал редко, но внушал своим подчиненным какой-то суеверный страх, беспощадностью наказаний, гипнотизируя личный состав загадочной молчаливостью и суровой нелюдимостью. Подсвечник любил повторять: «Если хочешь со мной разговаривать - стой и молчи!», а когда был «добрый», то добавлял - «Я рот открыл, ты закрыл!» С ним было интересно разговаривать, когда он молчал. Командир любил ходить по штабу, подслеповато щурясь на тусклые лампочки, которые светили, как в морге и чесать свою потную промежность.
      Все в части знали, что общение с ним было равнозначно сдачи трех литров крови. Когда кэп был в гневе, лампочки в ротных помещениях казармы начинали моргать, а убогие помещения штаба входили в релятивистические колебания, как при цунами. В его устах слово «задница» звучала, как похвала. Рядом с командором расположилась куча его заместителей, которые с насмешкой смотрели на офицера. Все были с большими звездами старших офицеров, отвечающих кто за людей, кто за технику, а кто не отвечающих ни за что. На флоте таких всегда большинство.
      Всмотревшись в командира, старлей в душе непроизвольно содрогнулся. Как писали в старинных романах - «Его впечатлительной романтической душе показалось, будто он перешагнул не порог двери, а рубеж между Светом и Мраком, между миром Радостей и царством Забвения». Было ощущение, будто он переступил пределы Жизни. В кабинете все было синим от отрицательной энергетики.
      - Что ты тут стоишь? - не поднимая головы к двери, строго рыкнул командир, с погонами на плечах, напоминающими миниатюрные надгробия. - У тебя, что нет языка, постучаться?
      Игорек пулей вылетел из кабинета с ощущением выпрыгнувшего из-под поезда человека. Отдышавшись, с замиранием сердца и болью своей совести, вежливо, будто в затмении снова постучался кончиками пальцев в косяк двери.
      - Да! - опять раскатисто послышался командирский бас.
      Сердце парня опять тоскливо сжалось до размеров куриного огузка, но, взяв в руки свою животрепещущую душу, старлей благоговейно спросил:
     - Товарищ командир! Можно? - и медленно, словно подходя к классной доске, попытался просочиться, словно кровоподтек к Т-образному столу.
     Подняв свою с проседью голову из-за вороха бесполезных отчетных бумаг для штаба флота, которые командор усердно «пережевывал» со своими замами, он, не моргая, посмотрел на молодого офицера. Гипнотический взгляд командира, будто из амбразуры, готов был выстрелить в зрачок лейтенанту и разнести ему еще не защищенные от службы мозги. Командир - любитель заглядывать подчиненным туда, откуда ноги растут, и умеющий мгновенно перекусывать судьбы людей раздраженно заметил:
      - Можно Машку за ляжку! Не научился еще заходить к командиру? - кивнув зубами на дверь, командор кратко бросил в подчиненного слова, используя их как булыжники. - Повторить! - всклокоченный взгляд кэпа с безумными глазами, готовыми повиснуть на нервах подчиненного офицера, смыл Кукина из кабинета, словно желтая струя окурок в унитазе.
      Вытерев нервный пот с ушей, парень начал успокаивать дыхание. Осмотревшись в мутном зеркале рубки оперативного дежурного, он рефлекторно одернул помятый жестким топчаном китель. Расправив погнутые караульной подушкой погоны, плюнув и причесав стоячий вихор на сократовском лбу, старлей поправил вспотевшую промежность. С поникшими плечами снова постучался в дерматиновые врата служебного рая
      - Разрешите? Старший лейтенант Кукин по вашему приказанию явился! - от очередного взгляда командира сердце Игорька с размаху влетело в твердую, будто приклад симоновского карабина, спину.
      - Являются только архангелы, язви тебя в душу! - с геморроем от сидячей работы, командир, мигая воспаленными от бессонницы глазами, начал не на шутку «закипать», будто старинный тульский самовар. - Ты уже совсем опортупел, что ли в своем сраном карауле, мама твоя девочка? Разучился, как надо обращаться к командиру, грабли тебе в задницу, чтобы голова не качалась?
     -  Извините, - молодой офицер, потянув, как гончая носом воздух, снова задом, как сколопендра, выполз из кабинета, опять стараясь отдышаться и вновь повторить «заход в базу».
      - Старший лейтенант Кукин по вашему приказанию прибыл! - втянув локоть в сустав и приложив «лапу» к уху снова доложил Игорек, непроизвольно