вкусный завтрак, или обед и ужин одновременно и пошатавшись на небольшом удалении от барж по тундре, опять начинали охоту за пищей.
Так наша робинзонада продолжалась ещё три дня, и вот, наконец, получили сообщение по радио, что выгрузку можно возобновлять и нас ждут на судне.
После выгрузки груза предназначенного для Майно Пыльгина у нас ещё было несколько таких же медвежьих углов это посёлки Лорино, Уэлькаль, Янраккыннот и наконец Уэлен.
Кто не знает Уэлена, на самой мелкомасштабной карте, на любой, собственно говоря, карте, обязательно обозначен Уэлен, который находится на самом крайнем мысе нашей необъятной страны, на мысе Дежнева. Хотя на самом деле он находится не на самом мысе, а в Ледовитом океане, а точнее в Чукотском море Северного Ледовитого океана.
В Уэлене находится знаменитая на весь мир косторезная мастерская. В этой мастерской местные умельцы вырезают из моржовой кости различные сценки из жизни чукотских оленеводов и охотников, которые очень ценятся не только у нас и даже не столько у нас, сколько за рубежом. Сам посёлок совсем не большой, как и вообще на Чукотке, состоящий из финских домиков и чукотских чумов. Эти домики были специально построены, что бы облегчить и как-то цивилизовать жизнь чукчей, но как оказалось, жить им в них не удобно из-за уклада их жизни и они фактически проживали в чуме. Мне пришлось побывать в этом чуме, и я узнал, почему им неудобно жить в обустроенных домиках.
Посреди чума у них вырыт котлован, в котором они дубят оленьи кожи или шкуры, так сказать, не отходя от кассы. А для дубления используется моча, поэтому проблема туалета здесь не стоит, но можете представить, какой аромат, зато стоит в чуме.
Сама моча в данном случае является необходимым и ценным сырьём, поэтому считается проявлением вежливости к хозяину справить свою малую нужду здесь же.
И это ещё не самое удивительное, так же проявлением особого уважения к хозяину будет, если вы согласитесь переспать с его женой или дочкой, смотришь, бог даст сына охотника.
Находится в таком жилище более пяти минут я не смог, и был вынужден скорее выскочить на свежий воздух. А заходил я туда, по приглашению хозяина, совершая не совсем законный торг, вернее даже не торг, а обмен водки на поделки из моржовой кости.
Почему не совсем законный, потому, что по решению исполнительной власти, местному чукотскому населению водка не продаётся, ввиду того, что чукчи, в противном случае, пить будут не просыхая, не взирая ни на возраст, ни на что другое, а нация между тем является и так вымирающей. Ну, а мы, учитывая характер нашего груза, имели кое какие запасы этой огненной воды. Мне было предложено за две бутылки водки кусок или отрез, даже не знаю, как это назвать, выделенной оленьей шкуры или за три ещё и несколько небольших поделок из моржовой кости. Трёх бутылок у меня не было, а было всего две, в результате сошлись на том, что одну бутылку я меняю на моржовую кость, а вторую распиваем вместе, тут же, с его закуской. Как мы обмывали сделку, распространяться не буду, скажу, только, что закусывать его национальной закуской представляющей собой вяленого лосося я не смог, из-за сильного специфического запаха испорченной рыбы. Хотя лосось выглядел вполне аппетитно, а запах, по мнению аборигена, придавал ему особую пикантность, и поэтому такой лосось больше ценился. Пришлось ограничиться банкой консервов в томате из неприкосновенного баржевого запаса.
А между тем, уже в разгаре была осень, то есть условия совершенно изменились. Погода была не устойчивая, мрачная и ветреная. Светлое время суток значительно сократилось, и уже ночь была гораздо длиннее, чем день. Всё чаще приходилось приостанавливать выгрузку из-за штормовой погоды. Выйдя в очередной раз на ночную смену, я был просто поражён величественным зрелищем северного сияния. Не знаю, может оно бывает разное, но то, которое каждую ночь расцвечивало небо над нами, было не похоже на знакомую картинку из книжек. Оно света, как такового, не давало вообще, вопреки моим ожиданиям, и было насыщено менее яркими цветами, но всё равно поражало своей необычной красотой. Весь небосклон был заполнен цветными извилистыми нитями, которые медленно и непредсказуемо меняли свои очертания и окраску. Глядя на эти фантастические картины, которыми мать природа разрисовывала небо, непрерывно меняя узор, нельзя было отделаться от ощущения, что звучит величественная и торжественная музыка, это была какая-то чудная, может в чём-то и грозная симфония. По крайней мере, у меня возникало такое ощущение, когда смотрел на это действо природы.
Температура между тем, тоже быстро снижалась и мы торопились, что бы успеть закончить выгрузку, пока погода ещё позволяла. Это уже была не совсем обычная тяжёлая работа, а работа, сопряжённая со значительным риском уже для самой жизни. Ветер и волны непрестанно увеличивались, а температура медленно, но верно ползла вниз. Работать экипажам барж и береговой бригаде приходилось не просто по колено, а то и по пояс в воде, но и дополнительно на обледенелой, скользкой зыбкой палубе барж. И ещё удивительно, что обходилось без несчастных случаев или тяжёлых травм, что в таких экспедиционных северных завозах обычное дело.
В один из обеденных перекуров, когда бригада собралась погреться у костра, один из тракторов, который всю эту навигацию доставлял нам столько хлопот своим отвратительным нравом, вдруг, вопреки логики, начал катиться на гусеницах по довольно пологому склону, и пока все изумлённо наблюдали эту совершенно не ожидаемую от него выходку, преспокойненько скатился в море и скрылся под водой. Честно сказать, мы от этого сильно и не расстроились, так он нас достал, он всё время заводился когда, наверное, ему этого хотелось, и ехать туда, куда его направляли, тоже очень-то и не желал. Такой капризный был трактор, а может его тракторист, но теперь это значения уже не имело. Ввиду сильно усложнившихся условий плавания для барж, бригада справлялась и одним оставшимся трактором.
Мы все уже адски устали и спешили поскорее закончить разгрузку, но из-за погоды приходилось её часто приостанавливать, а две ночи так вообще опять вынуждены были штормовать на берегу. Но это были уже не такие ночи как летом. Из-за большого наката баржи нельзя было оставлять без постоянного присмотра, поэтому, по очереди, один из экипажа пытался согреться у костра, в то время, как второй оставался на барже.
Легко сказать согреться, скорее просто, что бы совсем не окоченеть, холод и ветер пробирали до костей. Так в борьбе с холодом дожидались рассвета, когда чисто психологически становилось вроде немного легче, а может и правда днём было полегче.
Рядом с нами стояли, пережидая штормовую погоду ещё две баржи с другого судна-снабженца, доставившего уголь из Анадыря. Однажды сосед подошёл к нашему костру и поздоровался со мной по имени, я ответил тем же удивившись, что мы знакомы.
- Слава, ты что, не узнаёшь меня?
- Ты помнишь Калькутту?
И тут я вспомнил, как же. Это было в самом начале моей карьеры, мы вместе стояли на разных судах на рейде Калькутты в ожидании окончания забастовки индийских лоцманов.
Мы тогда простояли очень долго, где-то около трёх месяцев. И единственным развлечением для нас тогда было ездить на шлюпке в гости на другие советские суда так же застрявшие на рейдах Калькутты.
- Ну конечно! Привет Володя! Да, сейчас самое время вспоминать о тропической Калькутте.
- Короче, Вячеслав, я смотрю не весело вы тут живёте, а ну давай к нашему шалашу, на рюмку чая.
Рюмкой чая оказалась бутылка водки. Замечательной, качественной водки “Столичная” из торгсина. В торгсине всегда продавались вещи хоть и дорогие, но высочайшего качества.
Конечно, одной бутылки водки на всю нашу компанию было крайне недостаточно, но разделив по братски, и даже на два раза как ни как скрасили эту экстремальную ночёвку.
Утром решили, что волнение немного, но улеглось и нужно продолжить выгрузку тем более по расчётам оставалось работы едва ли на одну смену.
Короче говоря, часов через девять напряжённейшей работы, консолидировав усилия и энтузиазм всего экипажа, выгрузку всего груза предназначенного для Чукотки наконец-то полностью закончили. Трудно представить какое облегчение и радость ощутил каждый.
Мы с коллегой со второй баржи сделали круг почёта вокруг судна с включёнными сиренами, судно так же отсалютовало продолжительным басом. Победный клич : “Ура-а!” - пронесся над рейдами Уэлена.
Рано утром следующих суток наше судно стало на рейде в бухте Провидения, и началась подготовка для сдачи техники на базу. Так как причалы в данный момент были заняты, было принято решение трактор вывести на барже. А так как баржи были уже довольно побитые, то это, как оказалось впоследствии, было не самое лучшее решение, хотя я и обращал на это внимание. Но желание поскорее уже закончить с этой поляркой пересилило и после спуска на воду, на мою баржу был погружен единственный оставшийся у нас трактор. Так же на баржу спустилось ещё человек пять из судового экипажа с целью поскорее попасть на берег. Мои протесты и уговоры, что лучше дождаться спуска второй баржи и выехать на берег, на барже без груза будет более безопасно, тем более, что на палубу моей баржи сразу же стала поступать вода. Но желание поскорее попасть на берег было сильнее, и ни кто не пожелал покидать борт баржи.
Как только отошли от борта, сразу же обнаружилось поступление воды на палубу. Конструктивно, при предельной загрузке палуба всё же хоть и не много, но должна оставаться выше воды, но в данном случае ввиду многочисленных мелких пробоин и трещин в танках, полученных в тяжёлых условиях экспедиции, она оказалась чуть ниже уровня воды. Это уже было опасно, так как вес трактора был и так предельным для грузоподъёмности баржи. Ну что ж, в данной сложившейся уже ситуации нам ни чего не оставалось делать, как надеяться на везение и на провидение, тем более, что по иронии судьбы происходило всё это в одноимённой бухте Провидения. Я объявил, что бы все, в случае чего, по моей команде были готовы покинуть борт. Двери в рубку мы и так всегда, в независимости от погоды держали постоянно открытыми, это уже было само собой разумеющееся.
А между тем, вода медленно прибывала, а вместе с ней увеличивался и крен на левый борт. Из информации об остойчивости я знал, что крен может увеличиваться до тех пор, пока планшир борта не коснётся воды, в этом случае остойчивость уменьшается уже до нулевой и переходит в отрицательные величины, то есть, наступает уже опрокидывающий момент. И хотя все с нетерпением ждали приближения берега, но скорость пришлось уменьшить до минимальной, так скорость поступления воды тоже уменьшилась, но зато и полагаемое время подхода к берегу возрастало, хотя в этом случае это было лучшее решение из возможных.
На судне заметили наше бедственное положение и срочно выслали нам вдогонку вторую баржу. Когда эта вторая баржа была уже совсем недалеко, планшир наконец-то коснулся уреза воды, а это означало конец, и вот вода хлынула через борт на палубу баржи.
Я
