В тот год отдыхали мы в Крыму, в курортном посёлке Симеиз, поселившись, в небольшой дощатой, летнего исполнения постройке, довольно неуклюже, спешно прилепленной к основному каменному строению. В разгар курортного сезона плотно, с избытком заселённого отдыхающими. Но и такое место было найти непросто, чтобы ещё, оно было и совсем недалеко, чуть более пяти минут ходьбы от моря. Уже второй год, можно сказать, ещё только разгоралась тогда алая заря той самой пресловутой перестройки, вселявшей на первых порах в души многих наивных людей, надежды на лучшее. И мало кто предполагал тогда, чем она закончится несколькими годами позже. А пока отдыхающие, большей частью, были веселы и беззаботны в то бесшабашное время. И не представлялось многим тогда, что грядет несколько лет спустя другое время. Это, точно так, как в известной прибаутке о недалёких недотёпах – "недолго музыке играть, недолго фраеру танцевать". Люди в то время были, конечно, и свободнее и гораздо менее озабочены меркантильным, и поэтому многие на отдыхе, без оглядки отдавались романтическим настроениям – поискам героев и героинь своего романа.
Гуляющие днём и до поздней ночи, а то и до утра, пары влюблённых до самой, что ни на есть глубины души, ну, и помельче тоже, до гроба и до отъезда, были повсюду, на пляже, на аллеях и в зарослях парка, на дорогах посёлка. На них неодобрительно и даже злобно смотрели местные жительницы среднего и пожилого возраста. Считая, видимо, что те, своей какой-то слишком уж откровенной, будто нарочно дразнящей их своей слишком свободной, а иные, и развязной манерой поведения, не совсем обычной всё же для того времени, подрывают, либо уже подорвали у кого-то, и без того шаткие устои их семейного благополучия. И, поэтому они всегда злорадствуют, когда узнают какие-либо пикантные подробности умопомрачительных разрывов любовных уз, а такие случаются, более чем, часто на протяжении курортного сезона.
Тогда, после долгих десятилетий забвения и воздержания в моду стали входить нательные кресты, только почему-то у многих, из тех, кто их, совсем не скромно, даже, нахально выпячивал, они были почему-то больше обычных размеров. Хотя их владельцы вовсе не следовали законам пропорции и совершенно не обладали ни большей набожностью, ни христианской кротостью, ни большим смирением, напротив, они обладали большей наглостью, хамством, гордыней и спесью. Это был рубеж времён, когда всё будто волей какого-то великого искусного чародея, обернулось, наоборот. До этого была мода на атеизм, не верили никому и ни во что, даже в коммунизм, и особенно не верили уже пройдохе и большому хаму и цинику славе КПСС. Теперь же, вдруг, как по команде, началась какая-то тотальная вера всем и во всё. Это стало прямо, повальной модой, на веру всем и во всё. Теперь верят во всех, что ни на есть на свете богов и под богов, колдунов и чародеев, во всех чертей и дьяволов, верят всяким проходимцам, ворам и мошенникам, без каких либо на то обоснований здравого смысла. Размышления здравого смысла, видимо, стали излишни, слишком отягощают всем ум.
Стали часто появляться тогда на пляже и посланцы какого-то нового, ранее неизвестного ордена, с цепями под золото, и из самого золота, на жирной шее. Этим символом тоже, что-то "важное" и "нужное" хотели сказать обладатели такой символики всем остальным, чинно и важно шествующие по пляжу или набережной. Глубоко сознающие своё превосходство над другими, с пренебрежением посматривали они обычно на окружающих. Прибывали они в эти места, чтобы придать отдохновению свои натруженные "великими" делами тела и души. Это были первые носители "нового" мышления, о нём тогда только-только заговорили известные оракулы с высоких трибун, зовущие к этим переменам.
Большую часть времени на отдыхе, мы небольшой компанией, из трёх или четырёх, а иногда и более человек, проводили на море, на пляже. Для большинства отдыхающих в то время, морской пляж был наилучшим местом для развлечения и отдыха. Морские купания бодрили, солнце согревало. Постепенно, даже у тех, тяжело измученных жизнью людей, несколько недель беззаботной курортной жизни на пляже, напрочь уносили из души невзгоды, заботы и рутину, вселяли оптимизм – укрепляли дух и тело, ну прямо как в известной оптимистической песне: "Из души уходит прочь тревога". Умиротворённая душа наполнялась романтизмом и ощущением вечной жизни.
Но уже где-то, совсем рядом, истерично кричали, орали, вопили, и шипели, перекошенные от наркоты и перепоя лица – Пе-ре-мен! Пе-ре-мен! – требовали их разрывающиеся от отчаяния и великой скорби сердца. Пе-ре-мен! – чуть не рвали волосы и майки, на себе, надрываясь, из последних сил хрипели задыхающиеся, будто от недостачи воздуха их глотки, будто и на самом деле нуждающиеся в каких-то переменах, жить без них не могущие, будто вот сейчас издохнут без них. На тот момент, многими, не замечалось никакой фальши этих представлений, с таким усердием и правдоподобием эти лицедеи изображали тогда неприятие этой жизни. Взирающие на них толпы, не менее страстно хотели им подражать. Эти искусные лицедеи, разыгрывающие тогда под чей-то аккомпанемент (заказ) притворное предчувствие свободы и желавшие, якобы, так страстно воспеть какую-то свободу, притворное её предчувствие, оказавшейся, как позднее выяснилось миражом, пшиком. И стоило им из-за него, так тужиться и корячиться. Но, уже позднее, несколько лет спустя, пришедшая к власти братва сказала им – ну, что ребята, хватит перемен, мы в них больше не нуждаемся. И ребята дружно умолкли, в их сердца явился, наконец, покой и умиротворение. И настало полное довольствие этой жизнью, которую так страстно отвергали совсем недавно. После того, как развеялся, наконец, мираж той пресловутой свободы, по команде братвы, не стало нужным им больше никаких перемен, всё смолкло. И всё это, для того только, чтобы ничтожным человекам выкарабкаться из одной гиблой топи и вползти, в ещё более гиблую топь. Для того чтобы поменять эпоху застоя на теперешнюю эпоху отстоя. Кому же стало лучше от тех перемен – ну, конечно же, всё тем же ворам, мошенникам и взяточникам, да, разве могло быть иначе? Ну, конечно же, нет. Это им дали, точнее, нет, не дали, они её взяли у беспомощного, инфантильного общества. Так потихоньку и смолкли, певцы той пресловутой перестройки, успокоились их сердца, с таким остервенением до хрипоты требовавшие перемен. И от свободы вылечили теперь всех диктатурой ростовщического капитала, золотого тельца породившего безработицу, нищету, деградацию, теперешнюю эпоху отстоя. Правда, и посолиднее люди попадались на ухищрения тех проходимцев, сладкой ложью (фейками) про «демократические» преобразования, сумевшие их обаять и привлечь на свою сторону.
Ну, а, пока ещё, вопреки всяким старателям, их демагогии о новых мышлениях, новых сознаниях и прочих новых, продолжалась более-менее, ну, хотя бы чуть, чуть нормальная жизнь и, в частности, на курортном берегу моря. Некоторые отдыхающие были весьма оригинальны и забавны и привлекали к себе внимание остальных, тем, как они забавно само выражались, смело утверждались во мнении других. Проходят по пляжу всякий раз, уже который день мимо нас, накупавшиеся в море, навалявшиеся на пляже и теперь ищущие каких-либо других развлечений двое средних лет, уже близко к сорока, среднего сложения и роста мужчин. "Ребята в кольчужках"! – насмешливо и с лёгкой иронией говорит им вслед Лёшка, или кто-либо другой из нашей компании перенявший у него такое, можно сказать, совсем какое-то непривычное выражение. Могущее вызвать недоумение у людей лишённых способности наблюдать и ассоциативно воспринимать наблюдаемые явления, относящееся в данном случае к тем двум необычным мужчинам, проходящим неподалеку от нас уже не первый день.
Однако не следует думать буквально, это вовсе не железные рубашки, применявшиеся в глубокой старине, как защита тела от холодного оружия в бою. Это всего лишь майки, где скрученные в широкие, толстые кольца нитки, связаны между собой, с необычайно большими пустотами, делая их внешне, если слегка напрячь воображение, похожими на, те самые кольчуги. Поэтому, это вовсе не под железный звон кольчуги, шествуют эти ребята, или уже довольно зрелые мужчины по пляжу. Эти мужчины большей частью были веселы и полны неистощимого оптимизма. Ходили себе на здоровье, как здоровые и весёлые, горя не зная. Накупавшись в тёплом море, навалявшись в томной дрёме на пляже в окружении молодых женщин или девушек сменяемых, даже чаще, чем изношенные вещи, каждые два или три дня. Уже к вечеру они надевали свои майки-кольчужки, собрав пляжные принадлежности, и вальяжной походкой уходили с пляжа. И так, день за днём. Но, уже недели через три ребята в кольчужках на пляже больше не появлялись, уехали, вероятно, хорошо отдохнув и набравшись телесных сил, в родные края, где их ждала совсем другая, обычная жизнь – мрачная, отравленная заботами, тревогами и прочей мирской суетой, сильно истощавшей телесные и душевные силы.
Далее, теперь уже, несколько дней кряду, среди многих, самых разных отдыхающих появляется в нашем секторе пляжа мужчина, средних лет, или даже, чуть моложе; среднего роста, не много больше средней упитанности. И поддавшись, видимо, духу того времени и влиянию моды, и желая быть ещё более других оригинальным, у него на шее неизменно болталась иконка с образом святого Чудотворца Николая Угодника. Кресты, черепа, каменья и прочее такое обрамление надо полагать, гораздо менее удовлетворило бы его эстетический вкус и претензии к оригинальности, за что остряки из нашей компании тут же, иронически, шутейно, ради забавы что ли, назвали его "парень с иконкой". Называли его и ловеласом, ну, если проще, то это очень проворный, ушлый малый в деле покорения женских сердец. Какое-то, совсем короткое время, может быть, два или три дня, он даже, сосуществовал в пространстве и во времени с ребятами в кольчужках. Но был строго, сам по себе, самостоятельным, наиболее ярким, отдельным мозаичным элементом того общего, обширного, как в калейдоскопе меняющегося панно, представляющего собой короткую курортную или пляжную жизнь того времени.
Общался этот мужчина только с девушками и молодыми женщинами. В мужских компаниях как-то замечен не был – не наблюдался там. Обычно, проходя мимо нас, мы обменивались лишь взглядами или жестами, означающими приятие и доброе отношение друг к другу, его чуть виноватый взгляд и едва заметный кивок головой в нашу сторону, будто просили согласия и одобрения его героическим действиям в деле покорения женских сердец. На что и мы все, так малозаметно, иронически, снисходительно посмеивались и незначительным кивком головы одобрительно, как бы говорили ему – ну, что ж, дерзай, парень, да поможет тебе образ святого чудотворца Николая Угодника в столь не простом деле.
И парень дерзал. Действия его были чаще какими-то поспешными, будто ему необходимо ещё куда-то успеть, наверное, от того, что курортного времени у него было мало, а
