За Ленина

[justify]            Учился я тогда в четвёртом классе обычной средней школы. Протекал расписанный по дням и часам учебный процесс. Проходили плановые и внеплановые линейки, являющиеся неотъемлемой частью школьной жизни.  Это построения, чаще, по поводу различных торжеств, а также по случаю необходимости каких либо обращений и воззваний, или же, по поводу происходящих иногда нарушений кем-либо из учащихся школьного порядка и дисциплины, представлявшимся на педагогическом совете учителей и дирекции достаточным основанием для проведения в воспитательных целях подобного рода мероприятий.

    На линейку учащиеся выстраивались по классно, каждый класс у своей классной комнаты  в длинном и достаточно широком коридоре школы, на втором этаже. По стенам школьного коридора были вывешены портреты писателей – классиков русской литературы, входящих в учебную, школьную программу.  В одном и другом конце коридора висели портреты Ленина и царившего тогда Хрущёва, заметно, больших размеров, нежели портреты писателей. Видимо, этим подчеркивалось их большее величие и значимость для нас – учащихся. На  какие-то особые торжественные празднества, портрет Ленина всегда обвешивался красным полотном. Это видимо, было в дни его рождения и годовщин Октябрьской революции, изгнавшей власть капитала и поработителей  из страны, как об этом, нам учащимся,  построенным в эти праздничные дни  на линейку, так важно и серьёзно говорилось докладчиками на этих торжественных линейках, чтобы внушить учащимся великую значимость этого завоевания.  Поэтому, с таким почтением и пиететом отмечали  эти даты, ежегодно напоминавшие об этом его (Ленина) великом деле.

На торжественных линейках много говорилось тогда за его здравие и нерушимость его дела на многие века. Но, по истечении совсем малого времени,  в результате уже, подготовленной контрреволюции девяносто первого года, враги этого дела, сокрушив это нерушимое дело, сильно мешавшее  им обогащаться за счёт всего остального общества, вновь вернули власть капитала в эту несчастную страну. Осчастливив её многими десятками или уже сотнями миллиардеров-олигархов (нужных стране, как собаке пятая нога), да церквями с попами обставили страну – решили, ну, как же, народу без духовного опиума, чтоб шибко не злобились на своих новых поработителей. Перед тем, как совершить гос. переворот 1991году и окончательно уничтожить дело Ленина, враги дела Ленина и народа, замутили перестройку, чтоб на её протяжении, с помощью лжи, клеветы и всяких пропагандистских трюков идеологически дезориентировать и морально разложить общество. И тогда, под шум и гам пресловутой перестройки обтяпать своё подлое дело, облапошив доверчивых, идеологически дезориентированных и морально разложившихся людей. Это всё к тому, что, оказалось, напрасно тогда, на школьных линейках, так торжественно и слишком уж, уверенно говорили о нерушимости дела Ленина, когда на самом деле, оказалось оно таким зыбким, и неустойчивым делом.

    А  на следующий год, от означенных здесь событий,  когда мы перейдём уже в пятый класс,  портрет Хрущёва, красовавшийся на этом почётном месте,  на протяжении многих лет,  распоряжением откуда-то свыше будет с заметным воодушевлением и радостью убран с этого почётного места на стене. Там, где-то наверху, чуть ли не на небесах найдут не достойным, за его немалые грехи,  быть ему в пантеоне избранных и непогрешимых. Это будет сделано в один из осенних дней текущего года, очень ловко, деловито, с большим энтузиазмом, и ни сколько не сожалевшим об этом, будто уже давно ожидавшим этого момента, рослым хорошо сложённым, нашим учителем физкультуры Виктором Романовичем. Он хорошо отработанными, как на большом спортивном смотре,  мастерски исполняемыми движениями, будто совершавшим подвиг во имя будущего страны, или выполнявшим задание особой важности, доверенное только ему; исполнит, эту, предначертанную сверху процедуру. Затем, они вместе с наблюдавшим за этим процессом низвержения этого, ставшего не нужным, и всем ненавистного изображения,  председателем совета пионерской дружины и концертным баянистом школы, бледным и хилым пареньком лет семнадцати или восемнадцати Евгением Абрамчуком, трагически погибшим от безудержного употребления алкоголя, уже  лет десять спустя. Они вынесут этот злополучный, уже всем надоевший портрет в школьный подвал, с глаз долой и чтоб поскорее забыли его. Определив ему там, пожалуй, окончательно достойное место, по делам и заслугам того человека, изображённого на нём; проигравшего в политической борьбе за власть более сильному, алчущему власти противнику. Там в мрачных глубинах подвала и этот портрет пополнит их коллекцию, уже давно пылящихся там. Отбракованные они, и сброшенные с политического олимпа,  новыми, восходящими туда более удачливыми карьеристами, имеющими более острый нюх на конъюнктуру. Теми или иными  политическими авантюристами, победившими на данный момент в их нескончаемой политической борьбе.  Жадной толпой они, затаптывая друг друга, пробирались к власти. А теперь, там, в сумраке  подвала, за многие десятилетия скопились  портреты всяких свергнутых и умерших карьеристов, находившихся когда-то на политическом олимпе или около него, находят наконец-то себе покой, где их,  уже долго, или, никогда, никто не побеспокоит.

В тот день, по окончании школьных занятий мы не бежали, как обычно в раздевалку, чтобы скорее одеться и покинуть уже надоевшую к этому часу школу. Происходящее в школьном коридоре привлекло наше внимание. Нам было чудно видеть, как ловко и непонятно зачем Виктор Романович расправляется с этим портретом, по его выражению на лице было видно, с какой торжественной аккуратностью он это проделывает, будто давно уже ожидал этого радостного события, и вот оно пришло, и столько радости людям принесло. А нам думалось тогда – и чего это в нём именно сейчас плохого нашли? Столько лет висел и ничего, ну и висел бы себе дальше – думали мы тогда. Кто-то, из проходящих мимо нас старшеклассников, учащихся девятого или десятого класса,  не то от удивления, не то от воодушевлённой радости, громко, с пафосом сказал, – Хруща снимают. Не уж-то, он замахнулся на дело Ленина. Свернул с пути указанным  Лениным. – Думалось нам.  Мы были тогда только пятиклассниками и ещё не знали и не понимали, кто такой этот Хрущ, плох он или хорош. Слышал ранее, как отец дома говорил, что, какой-то негодяй Хрущ, оклеветал великого Сталина, в их разговоре  с матерью, или, может быть с  кем-то ещё из взрослых, иногда заходивших по какому-либо случаю, к нам домой к отцу. Тогда, я, наверное, ещё не ходил в школу, или, может быть, ещё только в первый класс, и поэтому, не мог знать, кто такой Сталин и Хрущ, и зачем этот Хрущ, оклеветал какого-то Сталина.  Но в том возрасте, как-то и не придавалось этому значения, до того времени, как  начались все эти непонятные процедуры с портретами в школе, которые довелось наблюдать.

Думалось тогда, что этим, своими какими-то сволочными делами, он так провинился, находясь где-то на высокой должности, что его портрет теперь, с таким удовольствием и лёгкостью стаскивают со стены. С  какой-то такой нежданной радостью делают это; и большой надеждой, навеянной вдруг, что вот теперь-то, изгнав этого, ловко прятавшегося где-то  супостата, врага дела Ленина, жизнь пойдёт только к лучшему. Все эти непонятные действия, хлопоты с этим злополучным портретом, как многие таинственные явления природы были нам непонятны и не находили никакого объяснения в нашем тогда ещё детском и неразвитом сознании. Ну, а школа на этот счёт никаких разъяснений нам не давала. Там наверху небожители видимо, не разрешали распространяться; что либо, говорить по этому поводу. Чтоб не были на виду их неблаговидные дела, порочащие дело Ленина.  Поэтому может быть, для нас школьников  было удивительным и непонятным, и было довольно любопытно,  чего это у взрослых, вроде бы серьёзных и умных людей,  столько бестолковой суеты с этими злополучными портретами,  будто от них зависит сакраментальное быть или не быть, жить или не жить всем нам.

Долго, наверное, около года, затем пустовало это место на стене. Уже казалось оно так и будет всегда свободным от всяких портретов. Пока, наконец, всё же, водрузили туда портрет следующего "венценосного" правителя. Видимо, так долго не было распоряжения свыше. Похоже, представлялось, им небожителям, там наверху, в их суете у власти, что тот следующий, состряпанный ими наспех, долго не продержится на Олимпе и быстро падёт. И  придётся вновь, устыдившись, таскаться с портретами, смеша честной  народ, пороча и без того опороченную репутацию всех этих бездарных "венценосных", как в калейдоскопе следующих друг за другом. Однако, на этот раз, это оказалось не так, следующий "венценосный" водрузился надолго. С олимпа выносили его, уже, вперёд ногами много лет спустя. Но вернёмся к тому времени,  когда мы учились ещё в четвёртом классе и портрет того самого Хруща, ещё висел напротив портрета Ленина. Тогда, учащихся школы ожидал другой весьма, памятный случай, с висящим напротив Хруща портретом, наделавшим столько шума, волнений и переполоха в школе. Даже, как оказалось, с понижением в должности нашего директора школы. Вот  об этом происшествии будет в продолжении наш рассказ.

    Школьные линейки были знаменательными итоговыми вехами в монотонно текущем учебном процессе. Для того чтобы придать построившимся на линейку учащимся строгой, суровой торжественности, к ним с вступительным  словом обращался чаще других педагогов, завуч школы Николай Николаевич, худой, выше среднего роста, серьёзный, эрудированный и строгий педагог. Он был, наверное, более других учителей,  радеющим за успеваемость в школе, не считаясь даже с личным временем, часто оставлял после уроков  нерадивых учеников не успевающих по его предмету,  физической и экономической географии, чтобы донести до них хоть какие-то знания, и представления об этих предметах. Кроме всего того, что обязывало его, он, возможно, больше по собственному почину, беспощадно боролся с курением старшеклассников в школе. Пить пиво и водку в школе, да и не только в школе, тогда учащиеся не пили, "прогресс" в этом не зашёл ещё так  далеко, как  в настоящее время, чем и без того  снискал среди них, да и не только их, незаслуженно недобрую славу. Его гораздо больше, нежели других учителей, боялись учащиеся всех классов.

Нередко,  бывало, и физрук Виктор Романович обращался к учащимся на линейке.  Педагогом он, может быть, был, и совсем не выдающимся, но был добродушным и незлопамятным. Несмотря на то, что много пил, свой предмет вёл, надо думать, на достаточно высоком уровне. На спортивных соревнованиях с участием разных школ, учащиеся нашей школы неизменно занимали видные места, особенно на соревнованиях по лыжам. Случалось, правда, это уже позднее, отменялись его уроки физкультуры, это когда Виктор Романович в результате прогрессирующего пьянства, всё чаще валялся на гимнастических скамеечках или борцовских матах в спортивном зале, как поверженный какими-то злыми силами, титан, в