занервничала, убрала руки со стола, разгладила подол платья на коленях, мне даже стало жалко ее.
- Ты часто играешь? – она явно искала другую тему, понимая, что чем-то смутила, напугала собеседника, мы - психи - очень чутко чувствуем состояние собеседников.
- Каждый день, - я решил поддержать разговор, чтобы совсем не загонять ее в угол.
Она встала, подошла к пианино, открыла крышку:
- Сыграй что-нибудь, пожалуйста, а то я слушаю только свое исполнение, а это совсем другое дело, - она нажала на клавишу, которая ответила ей полной тишиной, не поверив, нажала еще на несколько, тот же эффект, хотя я услышал «ми».
Она решительно подняла верхнюю крышку, заглянув внутрь пианино, прошептала:
- Нда! – потом уже громко: - Сыграешь?
«Может она все же псих?» - пронеслась в мозгу шальная мысль, но этого не могло быть, своих я чувствовал сразу, она была «обычной», которая зачем-то хочет стать для меня «взрослой».
Я встал, подошел к инструменту, уселся на крутящийся стул, задумался и начал играть.
Надежда Петровна стояла тихо рядом, внимательно смотря на мои руки.
Я взял последний аккорд.
- Тоже люблю «Сарабанду» Генделя, - сказала она. – Но тебе надо научиться пользоваться правой педалью. Она позволяет длиться звуку, когда ты уже отпустил клавишу. Иначе появляются непроизвольные паузы, мелодия прерывается.
Я ошарашено смотрел на гостью.
- Ты мысленно тянешь звучание ноты, но в реальности она прерывается без педали.
- Вы слышали? - я был подавлен. – Вы псих?
Она расхохоталась:
- Конечно псих! Какой нормальный человек выдержит почти сорок лет в школе? – потом серьезно продолжила: - Нет, я не слышала, я видела, я же тоже играю, поэтому вижу, что ты исполнял.
- Я знаю, что вы играете.
- Ах, да, извини, забыла, что от тебя ничего не скрыть.
- Вы иногда играете очень красивую вещь, я не знаю названия, она такая медленно-тягучая.
- Понимаю. Уступи-ка место.
Я встал, она села, вздохнула и начала играть. Да, это была та прекрасная мелодия, которой я заслушивался через плиты перекрытия, теперь же она звучала в моей квартире, рядом, исполнительница раскачивалась в такт, откинув голову и закрыв глаза.
- Здорово! – искренне воскликнул я, когда отзвучало эхо последней ноты.
Она встала и театрально поклонилась, схватившись после этого за поясницу, сморщилась, распрямилась и сказала:
- Хочешь, приходи, научу.
Я опять напрягся:
- Я сам выучу, если ноты дадите.
- Дам, - тяжело вздохнула она, будто изучая, глядя мне в глаза, - если придешь.
- Мне на работу в ночь. Может, бросите мне в почтовый ящик, - я терялся, мне было не по себе.
- Знаешь, Вадим, у меня к тебе будет одна просьба. Мне, после вчерашнего падения, тяжело ходить. Ты бы не мог мне завтра купить хлеба? Магазин далеко, скользко на улице. Лет-то мне уже порядочно, - она говорила без пауз, будто боялась дать мне слово. – Я опасаюсь после вчерашнего выходить. Я денег тебе дам. Ко мне часто приходят ученики, помогают, но я же не знаю, когда опять придут…
- Хорошо, куплю. Деньги есть. Вам какой?
- Батон и ржаной.
«Неужели она уже съела то, что вчера несла?» - мысленно удивился я, поняв, что ученики это, скорее всего, те, кто ходит по ее квартире в уличной обуви.
Видно было, что она искренне обрадовалась моему согласию, заторопилась, пока я не передумал, поспешно распрощалась и ушла, оставив на столе тарелку с выпечкой.
Я выключил телевизор, сел за стол и не спеша доел все пирожки.
После ночной, я зашел в магазин, купил хлеб и поднялся на лифте на девятый.
Входить я отказался, Надежда Петровна на пороге расплатилась, долго благодарила, потом спросила:
- У тебя завтра какая смена?
- День.
- Купи мне, пожалуйста, килограмм сахарного песка и занеси вечером.
- Хорошо.
Днем, сквозь сон, я слышал, что к ней несколько раз приходили разные люди, а вечером сразу несколько, потом еще кто-то с хорошо знакомой походкой, из тех, кто часто бывал.
На следующий вечер, я протянул ей в открытую дверь пакет с сахаром, но она затараторила:
- Вадим, зайди, пожалуйста, на минутку всего. У нас тут проблема возникла. Я тебя очень прошу, - Надежда Петровна насильно втянула меня за рукав куртки в прихожую, не отпуская, потащила на кухню, где сидела женщина и пила чай. – Знакомься, это Нина, моя бывшая ученица, выпуск семьдесят седьмого.
Женщина встала, протянула руку:
- Нина.
- А это Вадим, - за меня ответила хозяйка квартиры. – Вадим, у Нины ремонт, проблема в том, что надо мебель от стен отодвинуть, а мужских рук у нас нет. Я очень тебя прошу, помоги бедной женщине, тут без силы не обойтись. Ты скажи, когда тебе удобно.
- Я завтра выходной, - ответил я, пока Нина еще трясла мою руку.
- Вот, здорово! – воскликнула она. – Я завтра весь день дома, приезжайте, когда вам удобнее.
- Вадим, а ты сможешь со мной в воскресенье съездить за город, к моей двоюродной сестре, у нее снегом забор повалило? – теребила меня за рукав Надежда Петровна.
Я был в растерянности, смущении, пытаясь все проанализировать, но мысли путались и разбегались.
4.Сегодня
Закончилась моя дневная смена, я пулей вылетел на Ворошилова, поспешил к метро, на ходу понимая, что двигаюсь в потоке, что меня преследуют звуки одних и тех же шагов по тротуару проспекта Пятилеток, но плутать по дворам не было времени, я и так опаздывал – надо было забрать с «продленки» Никиту – сына Веры, выпуска девяносто второго года.
Он радостно заулыбался, увидев меня в дверях класса, я успел, Никита был еще не последним забираемым ребенком. У мамы его сегодня ответственный концерт, как было не помочь в который уже раз.
На улице Никита хитро взглянул на меня и потряс полой своего пиджака:
- Сколько монет в кармане?
Я внимательно прислушался:
- Три.
- Ну вот, опять правильно. Ну, тогда отвернись.
Я послушно выполнил указание.
Он порылся рукой в портфеле, специально шумя одеждой, что-то убрал в правый карман:
- А теперь? – Никита опять тряс полой пиджака.
- Опять, три, - ответил я.
- А вот и нет! А вот и нет! – он радостно запрыгал на месте. – Не правильно, я выиграл!
Я спокойно дал ему насладиться успехом, а потом сказал:
- В кармане три, а под подкладкой еще две. У тебя дырка в кармане.
Мальчишка вывернул карман, на ладонь упали три монетки, а в углу подкладки стала видна большая дыра.
- Ну, не честно, - он обиженно поджал губы и отвернулся и пошел в сторону дома.
Я догнал его, обнял за плечи:
- Не расстраивайся, так могу только я. Ты у любого другого выиграешь.
В квартире я первым делом заставил его переодеться, помыть руки, а сам тем временем разогрел оставленный Верой ужин.
Пока он ел, мы смотрели мультик про Тома и Джерри, хохоча до упада.
- Поиграем? – отодвинув тарелку, спросил Никита.
Я посмотрел на часы, надо было еще купить продукты по списку Надежды Петровны, она ждала завтра гостей. Потом надо было выспаться, рано утром заедет Виталик (выпуск восемьдесят пятого года), отправимся к нему на дачу, где надо приложить много усилий, затягивая через окно на второй этаж цемент, плитку и кирпичи. Ему одному, по словам Надежды Петровны, не справиться. У меня начало создаваться впечатление, что я превращаюсь во «взрослого» для всех выпускников пятьсот тридцать четвертой школы, было впечатление, что у них у всех ничего бы в жизни без меня не получилось.
Но Веры еще не было, я согласился, глядя в молящие глаза реьенка:
- Давай.
Сначала был настольный хоккей, потом появились автоматы, мы выдвинули диван на середину комнаты, ходили на разведку в спальню, бесились и шумели. Опомнились только тогда, когда изумленная Вера, стоя в дверях комнаты, спросила:
- А уроки?
Я НЕ СЛЫШАЛ, как она пришла, как она поднималась по лестнице, даже как она отпирала дверь, я был смущен.
Попрощался, Никита долго «по-мужски» тряс мою руку, и бросился в магазин.
Надежда Петровна встретила меня восклицанием:
- Уже не надеялась тебя увидеть сегодня! Где ты пропал?
- С Никитой заигрались.
- Надо было его только довести и накормить.
- Не удержался.
- Ладно, давай продукты, мне еще полночи готовить. Иди в комнату, сейчас чай заварю.
- Не надо, я на минуту. Спать пора, - но не удержался, прошел к пианино, открыл крышку и взял первые торжественно-печальные аккорды Генделя, с чувством, громко так, что задребезжали бокалы в серванте.
19-22 сентября 2016 года.
