Глава 1: Никодим

восьмиконечный Православный Крест с распятым на нем Спасителем. Под ним справа расположил образ Иисуса Христа, который назывался «Господь Вседержитель», слева – икону Божией Матери «Державную». Еще ниже соорудил небольшую полочку, куда поставил икону Никодима Святогорца, именем которого был наречен родителями по настоянию деда. Дед же и крестил маленького Никодима в тайне от сына и снохи и горячо молил Господа о внуке. Умер дед, когда Никодиму не было и четырех лет, но молитвы его, вероятно, Господом были услышаны, потому как удивительным образом в сердце мальчика, воспитанного неверующими родителями, и очень смутно помнящего деда, в двенадцать лет без очевидных причин вдруг затеплился огонек любви к Богу, и появилась тяга к Церкви. И  именной образок у Никодима был особенный, написанный на самой Святой горе Афон, где подвизался в монашеских трудах его небесный покровитель. Тут же на полочку перед иконой ставил и возжигал Никодим лампаду всякий раз, когда молился.  
    Хозяйка дома, Евдокия Николаевна Антонова, в свои 65 лет была женщиной открытой  и доброй. Но были в ее душе и тайные уголки, которые она никогда никому не раскрывала, порой таясь даже от самой себя. В молодости, получив образование учителя русского языка и литературы, с большим рвением влилась в ряды членов местного «союза воинствующих безбожников». Но в пылу решительной борьбы с «мракобесием» вдумчивая Дуня попыталась серьезно вникнуть в суть «поповского обмана», и неожиданно для себя, сильно засомневалась в том, что Бога нет. И более того –  почувствовала, что все ее существо потянулось к Православной вере, которую, к своему стыду, она узнала,  что на Руси, и не только  русские, но и другие народы, исповедуют уже не одно столетие. До сих пор с болью в сердце вспоминает Евдокия Антонова свой давний «культпоход» к местной Церквушке с такими, как она сама активистами, с целью разрушить ее.  Как в то время было объявлено: «рассадник опиума для народа». Тогда-то на встречу их шумной разгоряченной толпе вышел седой старенький священник, и беззлобно, даже с состраданием, но твердо произнес удивительные слова: «Остановитесь! Ибо не ведаете, что творите!» Потом поднял над головой чудный образ Пресвятой Богородицы. Это была очень старая, древнерусского письма, икона. Лик Царицы Небесной, на ней изображенный, был так светел, и столько было печали и любви в Ее очах, что разрушительная процессия остановилась, будто наткнувшись на непреодолимую стену. Церковь так и не была разрушена. Ее только закрывали на несколько лет. Все пытались приспособить под «культурные» нужды, но все как-то не получалось. В 1943 году, в разгар Великой Отечественной Войны, поруганное и обветшавшее здание Церкви вернули верующим. И даже потом, в эпоху «хрущевской оттепели», Церковь тоже устояла.                
    После того неудавшегося похода «на Церковь», Евдокия совсем потеряла покой. Уже никакие пламенные речи безбожных «просветителей» и неуклюжие высмеивания не могли погасить вспыхнувший в сердце девушки благодатный огонь Христова Евангелия, так ясно проповедавшего чистоту любви и прощения. Что резко отличалось от учений всеобщей ненависти к классовым врагам и борьбы с ними, в которую пытались ввергнуть молодежь новоявленные вещуны светлого будущего.
    Постепенно она, под предлогом большой занятости на работе в школе, выбыла из рядов «богоборцев». Частенько украдкой перечитывала старенькую, случайно к ней попавшую, Библию. И не было для нее на свете книги дороже  этой, хотя многое там было ей не понятно. Спрашивать разъяснений было не у кого. А признаться людям в своей  вере боялась. Время тогда было страшное, человеконенавистное. Даже выйдя замуж за человека простого, работящего, с обыденными земными потребностями, она глубоко прятала свои мысли и чувства и от него. Двоих своих маленьких сыновей, понимая, что рискует потерять работу учителя, с большими предосторожностями, крестила тайно с помощью одной древней набожной старушки, которую будь-то Сам Господь Бог послал в помощь да вскоре и прибрал ее чистую душу.    
    Муж Евдокии Николаевны, Иван Васильевич Антонов, всю Великую Отечественную Войну провоевал в окопах. Дослужился со своими тремя классами начальной школы до звания капитана. Не иначе как Божией милостью, да слезными ночными молитвами Евдокии не то, что ранений,  царапин не имел. За чужие спины не прятался. Не один раз первым вставал из окопа и увлекал за собой роту солдат. Видел как рядом падали его товарищи. Смертельный и тяжелый ратный труд выполнял не жалея своей жизни и не думая о своем здоровье. За что и увешана была вся его грудь орденами и медалями. Здоровье свое богатырское Иван Васильевич  все-таки подорвал на войне. С войны вернулся с целым букетом болезней. Да и курить пристрастился. Курил много. Но пить – не пил. Схоронила его Евдокия Николаевна десять лет назад. Пятьдесят пять лет ему было.
    Детям своим Евдокия Николаевна пыталась привить мысль о существовании Бога. Да как правильно  это сделать, не знала. Как могла, так и прививала. Похоже, что ничего и не привила. Да и как иначе, если сама около Церкви все так и проходила. Раньше боялась, а теперь стесняется. Появлению в ее доме Никодима сильно обрадовалась, но эмоции свои сдерживала.
    Дом Антоновых всегда был полон гостей. Так уж повелось – по воскресениям в доме собираются ее дети, а по праздникам и их многочисленные друзья.              
    Соберутся, выпьют водки, песни погорланят, попляшут. Партию и Правительство крепким словом вспомнят за то, что в магазинах за сосисками и прочим товаром стоять по два часа и более приходится. Капиталистам достанется. Посочувствуют рабочим, что в странах с загнивающим капитализмом, подвергаются нещадной эксплуатации. Да за негров с индейцами душой поболеют. За свое счастье порадуются, что так  им всем повезло – в Советском Союзе родились. И нет большего счастья в Мире, как быть Советским человеком.
    Не понимала хозяйка дома свою молодежь – чему радуются?
    И вот теперь Евдокия Николаевна в многочасовых вечерних и ночных молитвах и беседах с Никодимом часто вспоминала себя той далекой, молоденькой и самоуверенной девушкой, которую все ее товарищи звали Дуней. И она, все более остро начинала ощущать всю горечь потери, на которую обрекали и обрекают не только ее, но и  весь  народ,  нынешние правители Советского государства, разлучая людей плотной завесой атеистического словоблудия со светлыми знаниями вечной истины.