Брат

Брат старше меня на три года. Он 51-го года рождения.
Когда родился, мама рассказывала, сбежались медсёстры роддома на крик принимающей, «Бог родился». Он был настолько красив. «как бог». Уж казалось бы, медсёстры там привычны к виду новорождённых. А дети – это дети. Когда их обмоют, завернут, все хорошие…
 Ан нет, было так.
Когда меня принесли из роддома и получилось так, на какой то миг оставили без присмотра, брат стал  заниматься со мной гимнастикой и уронил на пол. Так я впервые ударился головой.
Мы подросли. И выяснилось, что у него врождённый порок сердца.
Мама и её родители – Витебчане. Уж не знаю, чем так необычен этот городок, но из него, выразимся так,  вышли многие известные люди.  Художник Шагал, певцы, многие из известных политиков Израиля.
 
Го=масп+++++     - это Бешка поучаствовал, прошёлся по клавиатуре. В написанном им чувствуется какой то скрытый смысл. И что он хотел этим сказать? Тайна сия великая!
 
Мамины родители. Бабушка мягкая, но могла и строгость проявить. На ней дом.
Дед в гражданскую воевал. В кавалерии у Будённого. Одно время на стене висела шашка.
Потом работал в различных местах. Как то довелось ему быть директором спичечной фабрики. И там произошла авария, конвейер встал. Дед взял пистолет и пошёл за сараи во дворе. Обвинение во вредительстве и определение врагом народа могло отозваться на семье. Хорошо, соседка из окна увидела и позвала бабушку. Остановили его. Чтобы замять дело, пошли просить помощи у жены знакомого лётчика, вроде он с Чкаловым летал.  Пришлось затем уговорить одного сапожника за ночь изготовить туфельки, жена лётчика хотела.
Родителей папы знал меньше. Они жители Минска. Строги и суровы были. Жили в домике у  Свислочи за трамвайными путями, прямо напротив выхода из парка Горького.
Мама и папа работали. В основном нами занималась бабушка, мама мамы.
Брат рос худым, а я полный и круглощёкий.  Зато он в стычках мне как в лоб заедет, я в обиде и плакать.
Или когда возились на диване, как бы боролись, он меня подтолкнет к щели меж диваном и стеной, я туда ногой упрусь, а он сверху напрыгивает и меня туда запихивает. Тоже обидно. Я сильнее, а побеждает он.
Раз схватил столовый нож и за ним вокруг круглого стола с криком «я из тебя котлету сделаю».
Конечно, из за его болезни его больше берегли, но любили обоих одинаково. Ведь на своей руке все пальцы любимы.
Подросли, разница в возрасте сказалась. Интересы разные. Я за ним, уходящим куда то с товарищем,  сколько бегал с криком – возьми меня с собой!
Хотя, самолётики с пропеллером на верёвке вместе крутили, пороховые  ракеты делали и запускали  из беседки у подъезда тоже вместе. А вот когда одна ракета попала в верхний козырёк беседки  разбегались в разные стороны.
Ещё немало историй вспоминается.
Высокий парень из соседнего дома стал мучить брата. Хотел, чтобы тот что то сказал нехорошее. Брат терпел, а потом крикнул мне – беги домой. Я побежал. Мама как раз была дома. Она выскочила и к этому дылде. Да как с размаху ему пощёчину. Росточка то она малого, а тот выше головы на две, так била снизу вверх. потом наступает на него, он отшагивает, а она ему «ну ударь! Ударь! Я тебе покажу, как детей обижать!».
Духовной близости по жизни с братом не было. Была любовь. В сердце, в каждой клеточке, в каждой капле крови.
Да и разные мы. Он что ни оденет, на нём как по нему шитое. А на мне всё мешком. Ему пятьдесят копеек дадут, он в карман. А у меня как вода меж пальцами. Зато в карманах всякая всячина, от гвоздика до проволочки.
Я ушёл в армию. Он поступил и учился. Вплоть до самого диплома учился и делал всё по учебному процессу самостоятельно. Учился на вечернем. Днём работал токарем на заводе.
Когда я был в учебке в Печах, приезжал с родителями. Папа показывал и учил меня заворачивать портянки, ибо никак мне это не давалось. А брат сказал фразу, прошедшую со мной через годы, в ответ на мои слова, что армия пройдёт и будет тогда жизнь. «жить надо сейчас и сегодняшним, а не ждать, что потом будет хорошо».
После возвращения с Кушки я работать на завод пошёл. И пил. И работал. И пробовал учиться. И спортом заниматься. И, разумеется, девушки.
А он работал. Потом женился. Я плакал в загсе – брата забирают.
Он оставался худым, как иногда я называл его, «шкелет». И даже любящая готовить тёща не смогла его откормить. Но сердце со временем его не беспокоило.
Только с годами, уже в Израиле, стал чуть чуть поправляться. Где то после пятидесяти. 
 
Мои пьянки привели  к большому долгу. Под тысячу рублей. Это в где то под девяностый год. Кончиться всё могло очень плохо. В те то годы!!! Коммерция и криминал  тогда были обычными явлениями. Они были всегда, но в те годы почувствовали себя гораздо свободнее. Для половины населения. А другая половина пыталась сохранить прежний ритм жизни, работа, работа, работа…
Пришлось искать.  Да и всё могло отразиться на близких. Мне одолжить не хотел никто. Сумма то большая.  Да и по частям у меня не получалось найти.
Брат помог. Он и его жена, обычные инженеры. Дочка растёт. Их зарплаты тогда, не вспомню точно, но где то около полторы сотни рублей. Одолжили у кого то.
А уж какие были страсти и переживания и мысли, может знать только сам через подобное прошедший.
 
Так что, одна из причин, один из кирпичиков, сложивших их решение уехать был и я. На первом месте, разумеется, увезти дочку от того, что творилось.
 
Характер у него жёсткий. И что удивительно, несмотря на его жёсткость и строгость, люди к нему тянутся. По жизни он выбрал дорогу правильную. Работал много и тяжело, без перерывов, принимал решения,  заботился и отвечал за близких. И жена его так же. Страдания, болезни, проблемы, куда же от них. Жизнь! У многих то же самое. Вот не многие выбирают жизнь без долгов и в труде. Понятно, люди хотят жить хорошо сейчас и здесь. А страдать и работать и преодолевать себя – на это идут не все.
 Брат с женой  справлялись. Постепенно стали подниматься, как говорится в народе. Дом. В доме. Дочка. Её семья. Внуки.
Болезни. А то вот три месяца назад воду прорвало ночью. Он встал, поскользнулся, упал. Травма. Рёбра. И что то с желудком. Месяц не мог по ночам спать от болей, дремал сидя.
 
Ну а я… известно, что я. Пил. И работал. Пил и не работал. Работал и пил.
Мама отказалась жить с ним. Она для меня оставалась якорем жизни. Ну а каково ей было, повторюсь, это может понять только тот, кто сам испытал подобное.
Когда я попал в тюрьму, она уже перенесла несколько операций. Тут такая история. По тому состоянию её здоровья, которое было (после ухода в восемьдесят втором  из жизни папы,  моё поведение, о котором, если конкретно, рассказать, можно только застрелиться, ничего другого), однозначно – останься мы в Минске, не было бы уже её, да и меня тоже. Это, повторю,  однозначно.
 
Будучи в тюрьме, узнал, у неё рак груди. Операция. Химеотерапия. Брат с женой были с ней, но у них ведь своя семья, дочка, жизнь и работа в Нацерете.
И он только был «за», что я в тюрьме. Когда была возможность уменьшить срок моего пребывания там, он отказался помогать и убедил так же поступить маму.
 
Я вернулся. Два месяца ещё были подобны прошлому.
Затем началась моя трезвая полоса жизни. Я жил не с мамой, но неподалёку.
Он помогал. Привозил раз в неделю – две продукты. Забирал нас на праздничные застолья, когда надо было маме к врачу – возил.
 
И сложился определённый стиль жизни. Я работаю – не работаю (было немало мест работы. Но это уже другая история), но каждый вечер еду к маме.  Разумеется, она готовила и кормила меня. Как иначе? Мама! Мне что, возражать надо было? А деньги… когда работаешь не постоянно, с деньгами трудновато. То, что мама готовит, в стиральной машине стирает вещи, как минимум не давало ей расслабиться.
Практически у меня уходили деньги на так сказать, доппитание. Кофе, сахар, масло, хлеб, сыр, колбаса, вода. Курение много забирает. За жильё, коммунальные услуги. Разумеется, маме покупаю всяко разное.
Практически, на мою зарплату могу жить. Уже и с долгами рассчитался. Но уже сложилось так, как сложилось.
Да, помню, были разговоры у меня с мамой. О том, чтобы я ей давал деньги. Питание и всё такое. Она ответила, что если надо будет, скажет. В итоге вышло так, что очень редко когда брала у меня сотню – две. И то почему? Чтобы не брать из отложенных для «собирания». Периодически, раз в три – пять месяцев не я ей, она мне давала и даёт сколько то денег. Ей это в радость. Да и брату, уж казалось бы куда, ан нет, тоже. Её доход – пенсия и добавки – около трёх тысяч в сумме. На жильё высчитывают около полторы в сумме с коммунальными.  Вот на оставшиеся она и управляется. Как? А я не знаю. Пытался понять, не вышло. Приготовка  питания самостоятельная?  Ничего другого не вижу. И она бывает за год два собирает пару тысяч и нам, нам, нам… при этом питается нормально, в  холодильнике всегда есть что то. На лекарство идут деньги, но при этом большие скидки при её болезнях.
Конечно, то, что Марик привозит продукты регулярно, большое дело.
 
И вот к последним событиям. Мы в Нацерете, в доме у племянницы,  на застолье в честь Роше Шана, Нового года еврейского.
В какой то момент получилось так, что за столом в беседке возле дома курим я и брат. Рядом больше никого нет.
Он достал сигарету и разминает.
 
С сигаретами тут сейчас так. Уже где то года три. В спецмагазинах можно найти аппаратик для набивки сигарет,  бумажные гильзы и разный табак. Это всё пришло на смену так и не распространившихся широко электронных сигарет. Аппаратик маленький, да и остальное всё компактное, удобное и лёгкое в использовании. А если учесть ещё и то, что пользование  самим курильщиком набитых сигарет даёт экономию чуть ли не в три – четыре  раза…. Можно даже покупать набитые табаком в таких аппаратиках сигарет и это тоже большая экономия в средствах. Я по прежнему покупаю заводские и у меня в месяц уходит  где то с 1700 шекелей. 
 
С разговора о этом и началась беседа.
Он мне:
- по прежнему куришь заводские?
- да. А ты сам набиваешь?
- когда как. Иногда коробку набитых беру. Пять, десять, двадцать шекелей. Сто – двести сигарет. Всё равно большая экономия.  Что, хватает на покупные тебе? Сколько у тебя в день уходит?
- пачка – две. По деньгам – тысяча семьсот где то.
- хватает?
- да. Мне хватает.
Разговор продолжился и вначале спокойно повернулся в иную плоскость. А потом тон начал повышаться и резко и внезапно  вдруг прыгнул до белого каления:
- ты маме денег даёшь? Да ты живёшь за мой счёт!
-  я не живу за твой счёт. Твои действия – твой выбор.
………..
- что ты знаешь о моей жизни?
- а ты что о моей?
- ты эгоист. Всегда о себе только думаешь.
- я не эгоист. А ты – дурак. С другими всеми умный, а со мной – дурак (я ему).
 
Он меня, я его, чуть чуть, без силы, пихнулись в плечи. Отойдя по тропинке ведущей к дому в сторону и хотя на повышенном тоне, но сдерживаясь и не переходя в большой крик.
Тут, как что то почувствовав, вышла Римма. Мы заговорили спокойными умиротворёнными  голосами. Как бы ничего и не происходит.
 
На сердце мне было плохо. Очень плохо. Через пол часа вообще вдруг ударило желание выпить. И потом, когда ехали домой, и я смотрел на откосы дороги и лес в темноте,