АТАМАН часть 1
Спешит маленький Саша домой, торопится бедный. Беленькие волосёнки его разметались по буйной головёнке. Синие глазенки его встревожены: надо торопиться! И он старается на совесть, этот шестилетний малыш, он очень торопится. Скорее, скорее бы до дома добраться, ведь во всём доме ничего, ни крошки съестного нет. А там младшие братишки, уже заждались его. Ведь известно всякому, что голод не тетка. Так, и бабушка его всегда ему говорила, и мама, и отец – и жизнь уже научила его.
Трехлитровая банка молока, что он несёт в сетке домой, очень тяжела для него. И к тому же поклажа, очень неудобна: так и норовит она вывернуть ему ручонку. Поменяет Санька руки, перехватит сетку поудобней, и снова короткими перебежками, да, с остановками спешит к цели. И вот уже почти у самого дома, дорогу ему перегородили два хулигана: Кудла и Тузик. Иначе их, этих варнаков, люди и не звали. А в селе известно, что зазря клички - лоботрясам, люди не давали. И более меткого прозвища, за всю жизнь вряд ли кто придумает. Были там, такие мастера – виртуозы меткого слова. И никогда, они не выводились.
Прозвище здесь, часто никогда не забывалось. И затем, оно могло плавно перерасти в фамилию. Конечно, все это со временем. И всегда оно было, это прозвище, вроде паспорта человеку. А назови его настоящую фамилию. И самого, этого человека спроси. А его никто, и не знает – нет такого!
И не удивительно, что прозвище часто переживало своего владельца. Ведь память народная вечна! И опровергнуть эту аксиому трудно, и практически невозможно. Потому что мы все время к ней, к своей памяти, источнику жизни, возвращаемся. Затем наши дети, внуки и т.д. Копим эту информацию.
Так и Александр Васильевич Пахоменко, никак не может позабыть тот, свой первый урок мужества, в своём, ещё раннем детстве. И уже ощущения тогда, в своей маленькой душе. Всей боли, и обиды, от своего детского бессилия перед злобой и не справедливостью.
Это только вначале так. И вдруг, ощущение вулкана в своём теле. Из душевной, огромной внутренней силы - стойкости. Это событие и стало началом противостояния любому злу во всей его дальнейшей жизни. Всего трудного пути, становления бойцовского характера.
В последствии он станет художником, философом, поэтом, создаст свою школу боевых искусств. Научится лечить людей, но от раздумий, и осмысливания стародавнего события ему не избавиться никогда. Ведь надо всё переосмыслить, заново.
Первому шалопаю, двенадцать лет от роду. Он рыжий и лохматый. И наверное, от самого своего рождения ни разу нечёсаный. Поэтому и прозвали Ваньку - Кудлатый, а проще – Кудло!
Глядя на Кудлу, у людей сразу складывалось явное впечатление, что он никому не нужен. И это было действительно так, он был безотцовщина.
Но мальчишка, никому и не возражал, по этому поводу, что не нужен. Но и, соглашаться с этим мнением людей не хотел - он бузил! Чем и выражал свой протест обществу.
Хитрющие глазенки его были постоянно прикрыты лохмами волос. И всегда они, зорко блуждали в обзоре всей местности, что у лисенка. И чётко, выражали мысли своего хозяина. А именно: что бы такого, мне тут сотворить, чтобы всем людям поперёк было! Или что-то, в этом роде.
И он: этот, ещё маленький человечек. С детства, выброшенный людьми, на помойку жизни. Начинал действовать – пакостить! И, пока что, это занятие, и стало всей целью его жизни. Так как учиться хорошему делу, он просто не хотел.
Его другу Петьке Тузаеву, а проще Тузику. Тоже безотцовщине. Было лет десять, может чуть больше на пол года.
Весь помятый, как после крупной собачьей своры, и чудом уцелевший там. Этот пострелёнок всегда держался в тени атамана, и был там, как бы в засаде. Но вот звучит долгожданная команда – вперёд! И эти два друга, уже один живой механизм, полное дополнение друг к другу.
Они ещё не посадили ни одного дерева в своей жизни, и об этом пока ещё не думают. Но у них уже есть общее желание все ломать. Почему? Да наверное потому, что они ещё никогда не получали достойного отпора на свою агрессию к слабым людям и не только к людям. Они хулиганы, пакостники: и как, их только не называли сельчане.
И главное, что, они всегда оставались, безнаказанны. Но это только сильнее подстёгивало их к дальнейшим действиям.
И всё же, виноваты в этом, были окружающие их люди. Ничего им не давшие взамен из того, что должны были дать: добро, внимание, ласку. И хотя бы, сказать им доброе, и нужное слово.
Вот именно поэтому, будучи казачьим сотником. Александр Пахоменко, уже имея, реальную власть. Никогда не мог пройти мимо таких ребят, как Кудло и Тузик – мимо их беды. - Этих отрицательных героев своего детства, которые многому его научили.
Они часто становились воспитанниками его школы боевых искусств. И затем, в дальнейшей своей жизни, просто хорошими людьми, полезными обществу.
Ведь, это очень тяжело, сразу научиться ценить себя и других людей. И ещё одно: уважать своих врагов. Если они достойны того. И даже очень отрицательных героев.
И прощать! - А это уже, целая древнейшая наука, со своей многовековой философией.
А пока что, учись маленький Санька, принимать обиды - в жизни своей, всё пригодится.
Собачьи клички ничуть не смущали хулиганов: - А что здесь такого? Всё нормально! Для них, разницы большой нет: Тузик так Тузик, - кушать все хотят! – У них уже, на этот счёт, своя философия сложилась.
А вон коровка идёт, и молочко нам несёт. – Щерится в ехидной улыбке, радостный Кудло, увидев маленького Сашу Пахоменко с банкой молока в руках.
И Тузик очень рад: - Пушть родненький шам к нам идёт, ножками шлёпает, а мы вштретим его.
У него нет двух передних зубов. Поэтому и разговор у него такой заискивающий. Но это всё ему к лицу, потому что сам он как пугало ряжёный. - Нищета, ему родная тётя.
Ну, что попьём молочка? – цепляется дылда Кудло, к Саньке, который чуть не в два раза меньше его. И Тузик подступает: Ме-ее, молочка хочу! Ме-ее!
Дома кушать нечего – говорит им Санька – батяня на заработки уехал и денег ещё не прислал.
Пусто в доме – разводит малыш руками, совсем, как взрослый. – А там ещё четверо ртов меня ожидает и мама.
Значит, не дашь молока? – снова завис хулиган над своей жертвой.
Не могу, голод у нас! – умоляет его Санька. – Не жалко мне!
Удар ногой по банке с молоком, что стояла на земле и покорно ждала своей участи. И вот дождалась. Грохнулась бедная о камни, и пролилась в осколках стекла, животворящей влагой.
Точно сердце оборвалось у малыша, и солнце на небе сразу померкло. Как клещ вцепился он в Кудлу: – Фашист! Фашист проклятый!
Смеётся здоровый хулиган. Что для него эта козявка. Тряхнул он одной рукой, и Санька лежит возле сетки с осколками стекла, в луже молока.
Но он поднимается, и снова идёт на Кудлу. Этот малыш.
Он не убегает, и не плачет. Он не чувствует боли когда его бьют. - И это раздражает хулиганов.
Да пугани ты его как следует.- Командует Кудло, своему товарищу.
Как следует, шугани!
Не ожидал и Кудла, такого оборота событий. - Тузик достаёт из обтрёпанного пиджака гранату лимонку: «Шщас побежит!».
В ту пору: в недалёкое, послевоенное детство, по всей стране оружия было, хоть завались. И было оно у детей вроде игрушек, что нашёл, то твоё – играйся! И погибало так, их немало. А сколько калеками осталось?
Поднимается с земли Санька, и снова идёт на своих врагов. Он уже ясно понимает, чего они хотят: чтобы он побежал от них. Но малыш думает иначе.
Его прадед Савватей, ещё в русско-японскую войну, служил на геройском крейсере Варяге. Он был артелеристом, и его очень боялись японцы. Так всегда считал Санька.
Ведь орудие главного калибра на корабле, это тебе не шуточки. И японцы это прекрасно знали.
Саша никогда не видел своего прадеда, но Савватей, часто ему снился во сне. И именно в разгар морского боя, у своего орудия.
Огонь! Командует герой. А вокруг его дым от разрывов снарядов, свист шрапнели.
Тонет японец! – Ликуют моряки.
Получай, ещё русского пирога. От главного калибра подарочек. – Пли!
Угощайся, кикимора! Не может он тебе не нравится – пирог наш!
Страшно смеются русские моряки. Они изранены, и вцепились в орудие, но держаться стойко герои.
По заказу тебе, с устрицами! Попомните вы, Савватея, русского!
С пылу-жару ещё! – Принимай!
Во сне обнимает Савватей, маленького Саньку. А тому страшно, и бежать хочется.
Никогда не убегай! – Наставляет во сне дед, малыша!
Враг только того и ждёт!
Ты понял меня?
Дед весь в белом, как святой с иконы. И Саше страшно становится.
И ты обязательно победишь!
Не убегает Саша Пахоменко, а идет снова на своих врагов. И тогда, рвёт чеку из гранаты Тузик: – Пошмотрим, кто шуштрей! – Быштро, назад!
Рванула граната на пустыре. В последний момент забросил её туда Кудло.
Они, как зайцы, разбежались в разные стороны, Кудло и Тузик. А Санька, так и остался стоять на месте.
По счастливой случайности осколки не задели его. А всё дальнейшее было, как в тумане. Мама, соседи его, и братишки – всё смешалось в бреду.
Сколько он болел, малыш точно не знает. Он иногда приходил в себя и ясно видел тревожное лицо мамы. И готовые расплакаться, её серые глаза. Сразу ставшие похожими на темные тучи, в озёрах воды: - Сыночек ты мой!
Также ясно он видел лицо своей бабушки Марфиды Савиновны, в обрамлении седых волос. Её добрые глаза молили: - Попей молочка! Внучонок ты мой – казачёк!
Она всегда звала его казачком, и Санька улыбнулся ей. Он пил лекарственный отвар: из молока, и трав. И как сейчас говорят – урины. Может козьей, может другой какой, он не запомнил. Но именно это лекарство и вернуло ему силы.
А в бреду, он видел своего дедушку Александра Савватеевича. Сына того Савватея, героя русско-японской войны. Ему тоже, вволю досталось испытаний, как и отцу.
Лихой боец. Конник. Но совсем молодой ещё парень. Он с четырьмя своими товарищами, охранял мельницу.
Дело это, совсем несерьезное, - так они все, считали. И поэтому бойцы совсем тут расслабились. Ведь, и разведка доложила, что нет беляков, вблизи их.
А за рекой: и подавно, не водятся белые – совсем уже, как зайцы, храбрятся парнишки!
А про махновцев, и вообще все напрочь, позабыли.
Дали те драпу когда-то, и исчезли они из всяких военных сводок. – Нет, их!
А батька, любил такие штучки проделывать.
Вот он, - я! Туточки! - и уже маузером поигрывает.
Так всё, и получилось.
И уже, рубят махновцы спящих бойцов. Троих зарубили сразу, а двоих вытащили, и бросили на дорогу. Пусть батька полюбуется на краснопузых, давно пленных не видел.
Вот, и тачанка с атаманом катит:
Дюже гарные в упряжке кони, гнут свои лебединые шеи. Таких коней, наверное, и в царской конюшне не бывает, огонь они! А сам Махно с молодайками тешится. И всем весело, раз батьке хорошо. И гармонь поёт, заливается.
В миг, их в капусту иссечём – гогочет пьяная охрана. И красавцы эти: чубатые молодцы, пучат свои искрящиеся глаза, точно жеребцы, на пленных. И они подстать свои коням - игривы, и не предсказуемы, но ждут команды Нестора Ивановича. А атаман любит порядок, и ослушаться его - смерть!
Внимательно вглядывается Махно в глаза своих пленников. Он рысь, каких мало. Не одну каторгу прошёл. И теперь он, любого человека насквозь видит. Ведь сам он, не раз на рубеже смерти стоял. Но выжил – выжил! И они жить хотят, эти юнцы безусые.
И надо им дать один
