- А вот я вас сейчас крапивой-то отхожу! – Варвара Васильевна гналась за мальчишками, одновременно на ходу пыталась натянуть рукавицу, чтобы ухватить шмат крапивы.
Один из них зацепился штаниной за штакетину, и тут же был захвачен жертвой ограбленного сада.
- А-а, так это опять Гринька, со своими лазутчиками. Вот я тебя сей…
- Нне-е! Не отходите,- авторитетно заявил главарь местных налетчиков.
- Это, почему же – не отхожу?! – удивилась жертва грабителей.
- Да вы добрая. Только кричите всегда, а глаза улыбаются.
- Ах ты, сорванец! Все-то он видит. А чего ж это вы к доброй зачастили набеги на сад совершать?! К другим-то не пробовали?!
- Да-а-а, они как раз и надерут нам задницу… Это уж точно.
- Разве можно так говорить? - возмутилась было…
- Ну а как еще это место обозвать?! Ни штаны же... Их снимают когда прикладываются крапивой к зад…. Ну, к этой, чё сзади у человека – конфузливо поправился Гринька, соседский пацанчик .
- Так, чего ж воровать-то?! Попросили, я бы и угостила…
- Да…а, а вот можно спросить? Только не ругайтесь, ладно?
- Да уж, спрашивай, что с тобой поделаешь…
- А вот почему, когда домой мамка приносит сливы, - они невкусные, а вот когда у вас сворую, так прям… одно объедение.
- Ах ты, философ этакий! – рассмеялась Варвара Васильевна. Это же надо, с какой стороны подвел меня к решению проблемы. И что тут скажешь?! Ведь придется рассуждать, а глядишь и весь гнев отойдет. Ну, раз так, пойдем, что ли, чаем угощу, да и сливами… Не успели же, пади, наворовать?
- Не, не поспели... Вы нас уже стали быстро вынюхивать… 0й, я опять чей-то болтанул, да?!
- Да уж, сболтнул, чего там… – улыбнулась учительница младших классов средней школы села – «Аистово гнездо».
Назвали так, потому что много лет назад здесь коренились аисты почти возле каждого дома, теперь же об этом помнят только старожилы. Не появляются больше аисты, хотя гнезда еще остались во многих местах, как напоминание о гармонии между человеком и природой. А вот название прижилось. Уж больно доброе и обнадеживающее.
Пока Варвара Васильевна поила чаем плененного воришку и вела беседу, позвонили в колокольчик, что висел на калитке. Вошел молодой мужчина, представился корреспондентом из Москвы и спросил, не здесь ли живет Федор Степанович Горюнов?
- Так, это же мой папка! - закричал, почему-то радостно, Гринька.
Наверное, потому что каждый новый человек здесь своим появлением сулит необыкновенное приключение. Происшествие, возможно, невиданных масштабов, а в атмосфере застоявшегося болота, ох, как много значит.
- Только это не здесь, а рядом…- продолжал натиск обрадованный мальчонка. -Через забор можно...
- А почему же через забор, а не в калитку?! – удивился очень журналист.
- Это ему привычнее через забор, - улыбалась Варвара Васильевна.
- А вы чё, про спасение, небось, будете расспрашивать папку, да? – прищурив хитрющие глазенки, пытал журналиста Гринька.
- Ну, давай знакомиться. Меня зовут Валерий, а тебя?
- Я, Гринька, - протянул ободранную ручонку для приветствия.
- Очень приятно, но почему Гринька, а правильно как звучит имя?
- Уже и не помню… Давно начали так звать, - почесав грязную белобрысую голову, задумался…
- Гриша, Григорий - его имя, – добавила Варвара Васильевна.
- Не…е! Мне Гринька больше нравится, – резюмировал мальчишка, и тем самым поставил точку в этом животрепещущем вопросе.
- Ну, Гринька, так Гринька. Тогда веди к своему отцу.
Мальчонка задумался и, показалось, что даже немного помрачнел…
- Не получится у вас, наверное, сегодня с ним поговорить, - с трудом, словно поднимая тяжелый груз размышлений, тихо произнёс Гринька.
- Это почему же? Отца, что же, нет дома, что ли? Так, подождем, если можно.
- Не-е… Он в хате… Просто сегодня собрался уйти в запой… А когда он так говорит, то всегда пьет почти целый месяц…
- Вот оно ка-а-ак! – с пониманием протянул Валерий.
Варвара Васильевна только горестно кивала и при этом тяжело вздыхала…
- Это что же получается, что твой батька, как настоящий мужчина умеет держать слово, - пытался пошутить корреспондент. Сказал - в запой, и сделал...
- Ну да… Получается так… - было видно, что не клеится что-то, эта, вроде как похвала в адрес отца, с тем ощущением, что было в сердце у мальчонки.
Валерий заметил смятение Гриньки и быстренько сменил тему.
- Я думаю, нам не стоит заранее настраивать себя на отрицательный результат. Как думаешь? Пойдем и все увидим на месте.
Их встретила на крыльце Клавдия - мать Гриньки. Бутон цветка нераспустившийся, но уже увядающий. Так и не успевший познать очарования расцвета… много можно встретить людей, еще не испытавших молодости, но уже – угасшие… Вот именно такие чувства вызвал у Валерия образ Клавдии.
- А Федора дома нет, он топит баню, - грустно ответила на вопрос Валерия.
Гринька сразу повеселел лицом и, схватив за руку гостя, потащил его к бане. То, что называлось баней, скорее напоминало полуразвалившейся туалет на даче нерадивого хозяина. Под огромной сосной, на ящике сидел мужчина, подперев голову руками, о чем-то тяжело соображая... Думы почти все были видны по напряженно мыслящей спине. Она воспроизводила все переживания и движения мысли.
- Здравствуйте, Федор Степанович! Я приехал написать о вас очерк.
- Обо мне? Что, правление ужу накатало телегу, как на самого нерадивого члена команды механизаторов? Ну, давай... Строчи.
- Да нет! Рассказать о героическом спасении людей из автобуса, ушедшего под лед.
- А-а-а-а. Так, а чего тут героического? Помог и все. А кто бы это ни сделал...– не спрашивал, а просто размышлял вслух. Правда, были рядом такие, - пробурчал Федор. Не настроен я что-то сегодня разглагольствовать. Вот хотел напиться, но и от этого процесса спасения не нахожу… Что-то стало воротить... Не легчает, а только еще хуже… Думал истопить баньку. Может, хоть она чуток очистит душу…- в никуда произнес мини-монолог.
Валерий понял нежелание общаться и с пониманием подсел рядом, - закурил, предложив Федору. Тот не отказался. Так, они просидели почти полчаса.
Воздух опьянял хвойной свежестью и пением птиц. Природа упорно втягивает в другую, живую, чистую жизнь. Без разрушительных пороков. Но мы упорно не слышим, будто она вовсе не окружает бережно со всех сторон, как заботливая мать. Да, когда же поймем что в ней все наше спасение и то, что называется - вкусом жизни. Ответы, на все вопросы и претензии к бытию. Гринька, почти на цыпочках отошел в сторону, чтобы не спугнуть момент, сохранивший трезвого отца. Казалось, что он внутри молился, бог его знает, на откуда взявшегося корреспондента, чтобы тот уберег от этой пропасти отца.
- Когда я вернулся из Афгана после плена в Москву, - внезапно начал говорить Федор.
Валерий обомлел… Чутье журналиста обещало, такое откровение, на которые их братия просто молится.
- Казалось, что сейчас все будут благодарить за то, что взял на себя то, что не досталось их сыновьям и мужьям, - продолжал воспоминания Федор, как бы внутри... про себя. Но они не замечали меня вообще... Как будто даже и не знали об Афгане... О том, что там гибли пацаны, которых родная страна вырвала из мечты, и направила под пули во имя справедливости. Но сейчас меня совсем наоборот – обвиняли даже. Пока переломил это несовпадение внутри себя, чтобы как-то начинать жить – прошло почти два года. Началась перестройка. Мне предложили работу в процветающей фирме по починке автомобилей. Еще в Афгане пришлось много ремонтировать технику - от машин, до танков. Мои руки оказались для них золотыми. Они их почти изъяли у меня. Я не принадлежал самому себе...
Однажды попытался подняться во весь свой почти двухметровый рост, но меня осадили так прикладом, что до сих пор не могу толком разогнуться. Отобрали квартиру… Родительский дом не успели отнять, хотя уже начали обработку… Спасло чудо… Они перестреляли друг друга при разделе своих зон владения. В это время у меня умирал отец – старый партиец, а мать-преподаватель консерватории - слегла… Они были как одно целое существо совсем неприспособленное к жизни на земле. Отец, с его непоколебимой верой в справедливость, которая непременно восторжествует, а мать, дочь своих родителей. Ее отец - известный скрипач, которого забрали ночью, и больше его не видели, а через некоторое время пришли за матерью и забрали за связь с врагом народа.
Бабушка была близкой приятельницей Елены Боннэр – жены Сахарова.
Еще девчонками начинали учиться музыке у бывшего ученика знаменитого Александра Борисовича Гольденвейзера, который впоследствии стал крестным отцом Андрея Дмитриевича Сахарова. Они тогда жили в Ленинграде. Потом судьбы разошлись: Боннэр поступила в Ленинградский медицинский институт, а бабушку дед увез в Москву. Там же она поступила в консерваторию.
У нас часто бывали известные музыканты, артисты, ученые. Я никогда не видел ни единого из них, чтобы он себя ощущал великим, либо звездой. Привык с детства к такой скромности в проявлении жизни, что попав в Афган, в эту мясорубку чувств, мыслей, стремлений надежд... сник, как обрубили стержень внутри... Четыре года воевал здесь, бегал по горам, что между Кабулом и авиабазой Баграм. Потом контузия. При возвращении домой меня раздели почти до трусов, а металлоискатель все звенел и пел… Осколки от мин напоминали о себе…
Моджахеды, и те говорили, что было интересно воевать с нами, поэтому, наверное, и ненависти не осталось. Уважали за то, что по-честному воевали. Мать не отпускала, когда случайно узнала, что, наверное, в Афган. Я помню, как она кричала:
[i]"Посмотрите, какой он худенький! Он же скрипач и пианист… Ему руки надо
