Изображение

I.
Откуда-то из небытия, из тени, из случая, из дебрей информационных потоков (мерси, друг Билли!) вдруг возникло нечто, похожее то-ли на партийный лозунг маоистских времен, то-ли на надпись на стене молельного дома у баптистов - некий набор иероглифов или слов на куске полотна, или линолеума, не разобрать даже.
Он повесил это в рамку, не инкрустированную золотом, а обычную, просто-так, чтобы выделялось, и нацепил на гвоздь в стене, чтобы случайно не забыть посмотреть на это нечто потом. Слова или знаки на этом чем-то то появлялись, то исчезали, то меркли, то вновь светились зеленоватым фосфоресцирующим свеченьем. Иногда можно было различить даже некие звуки, пока слегка уловимые и непонятные.
И вдруг там мелькнул силуэт, словно привидение, тонкий, легкий и смутный, но за силуэтом этим угадывалась женщина, да какая женщина! Он лез из кожи. Он чертил мелом на полотне слова, и они исчезали куда-то во мрак, за ними сами появлялись другие, совсем другого цвета. Она отвечала ему и время куда-то ушло, только мелькали слова, набирали смысла и веса, это были уже не иероглифы, они принимали форму и смысл. Он кидал в этот холст ничего не значащие фразы, стараясь завоевать Ее внимание, а Она ловила их на лету и отвечала в тон. Потом он начал дергать Ее словами, стараясь вызвать на откровение. Она согласилась легко и просто, раз – и все! Слова уже не фосфоресцировали, они отдавали чем-то красноватым. Он не мог остановиться. Он выдал раза в два больше слов, и, что странно, даже не жалел об этом, ибо почувствовал какую-то скрытую, как бы за семью печатями, и в то же время такую прозрачную грусть в этих то-ли словах, то-ли знаках, возникавших внутри рамки. Она была то непосредственная и взбалмошная, как девчонка-подросток, то мудрая, как Сенека или Баба-Яга. Он старался понять причину Ее грусти, все вроде было прозрачно и ясно, но чего-то не хватало, что-то ускользало и пряталось, и ее образ как-то не вырисовывался. Печаль Ее шла откуда-то изнутри.  Было в Ней что-то такое, невидимое, прозрачное и тонкое, как паутинка, тянущаяся куда-то вверх, в небеса…
На следующий день слова в рамке были ярко-красными, как кровь. Ее явно колбасило, Ее рвало и метало! Она старалась скрыть это, но цвет слов не менялся. Он готов был помочь, но делал это как-то неумело. Он хотел докопаться до сути, нащупать ту нить грусти, которая уводила Ее от мира сего в мир грез и деланных чувств, выглядевших между тем вполне реально, но которые ни гроша не стоили. Он хотел понять причину, заставлявшую Ее рисоваться, и думал, что понимает Ее. Наивный! Не нам, мужчинам, понять женщин! Они, увы, выше и мудрее нас! Они чувствуют сердцем, а мы думаем головой, они уже хотят, когда мы только начинаем мечтать о чем-то. Он не то, чтобы испытывал какие-то чувства е Ней. Нет, Он просто балдел от Ее какой-то рваной цельности, от Ее скрытого шарма, от Ее неуловимой и бездонной глубины. Ей просто надо было выговориться, и Он все слушал и слушал, пытаясь иногда шутить в промежутках. Потом Ее вроде немного отпустило, и слова не были уже кровавого цвета, а какого-то уже красновато-бурого.
На другой день разговорился уже Он, как бы стараясь компенсировать вчерашнее, как бы стараясь достигнуть паритета в количестве откровений, который был, по Его мнению, нарушен. Он бросал в рамку потоки этих откровений, а Она слушала, как-то походя и невнимательно, слова в рамке были какие-то серые и невыразительные, казалось, что ей не было дела до Его проблем. Он подзадоривал ее, стараясь заставить слушать, а Она как-бы не замечала Его. И вдруг бах, и попала! В рамке возникло всего одно слово, но в точку! В самое яблочко! Она сама рассказала за Него, то самое откровенное, что он так и не решился сказать. Он краснел как первоклассник, он чувствовал себя каким-то ребенком-неумехой, но, тем не менее, Ему было как-то легко.  Потом Он начал понимать, что, наверное, слишком приподнял маску, слишком раскрыл то, чего не следовало раскрывать едва знакомому человеку. «Фигу Она больше от меня получит» - думал Он. Ему хотелось ругать Ее бранными словами, заставить появиться в рамке пятно кровавого цвета, как первая месячная, уколоть больнее, исполосовать изображение вдоль и поперек яркой масляной краской или шутить напропалую, паясничать и кривляться.
Но что произошло? Мудрая Баба-Яга смылась, Ее просто не стало! В рамке зияла торричелева пустота. Она растворилась и канула в лету! Он чувствовал себя выжатым лимоном, неинтересной, давно прочитанной книгой, годящейся разве-что на макулатуру. В рамке была лишь одна бледно-желтая фраза, появившаяся как-то не сразу, проступившая вроде нехотя, на прощание: «Адьё, мон шер!»
«Но не дождетесь Мадам!» - кричал он. «Есть еще порох в пороховницах! Наши еще себя покажут!» Ему хотелось угадать выражение ее глаз в рамке, а потом подумалось – зачем? Так втемную даже интереснее, больше интриги.
- Никуда Она не денется, красавица этакая! – думал Он…
О, наивный простак!..
Или не так все?
Продолжение следует?
А?
 
 
II.
А все-таки она существует…
Продолжение следует?
О, да!!!
Еще какое:
 
Она пришла сама... Пришла внезапно, когда Он уже почти забыл о существовании изображения в рамке. Он только иногда, проходя мимо, бросал туда беглый взгляд. Там мелькали какие-то буквы и силуэты, но Он искал там тот красноватый оттенок, который был характерен только Ей. Он машинально смахивал накопившуюся на рамке паутину, да и то не каждый день. И вдруг! Он не верил глазам! Это была определенно Она! Такой цвет в рамке мог исходить только от Нее, Он не перепутал бы его ни с одним другим цветом!
 Она не говорила о пустяках, в рамке мелькнула просьба помочь, а за нею появились какие-то слова. Они были совсем другого цвета, и он понял, что они не принадлежали Ей. За словами проступили силуэты. Говорили двое. Силуэты были довольно смутные и нечеткие, но все же Он мог увидеть две мужские фигуры. Первая была невысокая и немного угловатая, как бы слепленная из каких-то квадратов, вторая – высокая и довольно стройная, но стоящая в какой-то вальяжной позе. Он заинтересовался и стал вглядываться пристальнее, да и, тем более что об этом просила Она. Разговор шел определенно о Ней. Первый был наш, но издалека, Второй был тоже наш, но из-за бугра. Первый был определенно влюблен в Нее, и даже не скрывал этого. Второй был влюблен в себя. До умопомрачения! До самозабвения, если разрешите. Второй явно выпячивал грудь, он хотел объяснить Первому, почему не стоит Ее любить. Второй хотел показать Первому, насколько Она выше Первого, а сам он выше всех их вместе взятых. Первый с трудом сдерживал раздражение, но все же не выходил из себя. Второй говорил и говорил, явно провоцируя Первого. Он говорил о каком-то Ее свободолюбии, хотя не имел о нем понятия. Он говорил, что Первый, к примеру, не отпустит Ее с ним в ресторан ну и так далее в том же духе. Что сам он, да и Она, как он считал, могут лишь позволить любить себя, а не любить сами (о, безмозглый кретин!). Первый уже еле сдерживался, но почему-то продолжал разговор, хотя и так все было ясно.
Он вглядывался в текст в рамке. Он просто отпустил ощущения и старался прочувствовать ситуацию. И вдруг Он что-то понял! Он на всякий случай спросил Ее, кто подкинул Ей этот разговор. Она сказала – Первый. Стало понятно все! Первый просто хотел показать ей, насколько плох Второй. И насколько, тем самым, чист и хорош он. Она сказала, что ей трудно разобраться в ситуации, но подсознательно Она все чувствовала правильно. Он только чуть натолкнул Ее на мысль. Голова-то у нас, как у Бабы Яги! Он сказал, что Второй явно клеил ее, пользуясь ее временной неустроенностью, а к Первому она явно неравнодушна, хотя сама и отрицает это.  Он как-бы вскользь сказал, что поезда, мол, ходят регулярно, а расстояние любви не помеха. И зря сказал!
Дальше был выходной. Он пообщался с друзьями на даче. Он шутил и балагурил и вернулся домой пьяный и веселый. Но что-то тянуло Его к изображению в рамке. О! Что Он там увидел! Он увидел яркие и четкие надписи какого-то уже пурпурного цвета, но Ее цвета, цвета, которого Он уже бы не спутал ни с чем! Она бросала все и ехала к Первому! Он не думал, что Она отреагирует так буквально и так сразу. Он был рад за Нее! Он был просто счастлив! Он писал в рамку слова восхищения Нею, даже зная о том, что они не будут прочитаны. Он даже не завидовал Первому. Он просто не мог поверить в то, что так может произойти. Бросить все и умчаться черт-те куда в неизвестность? Потом как-то сразу отрезвел, и подумал, что, возможно, Она плохо знает Первого, и что образ, нарисованный Ею в уме может не соответствовать действительности. И ему стало страшновато за Нее. Он уже чувствовал за Нее некую ответственность. Но там, где мужчина бы пропал, женщину выведет интуиция…
От Нее не было вестей где-то неделю. Но был голос!!! Это был уже не бледный силуэт на изображении, это был живой голос и Ее голос. Она не узнала Его, а Он узнал Ее сразу, хотя и представлял Ее голос совсем по-другому. Они говорили совсем недолго, как-бы не слушая друг друга. Он старался втиснуть в это малое время слова восхищения Нею и поддержки, Она что-то говорила, но Он плохо понимал о чем. Он просто упивался Ее голосом, низким, но не очень, каким-то детским и грустным, как будто ребенку не дали выспаться. Потом Она куда-то пропала, и Он терялся в догадках: то-ли все у Нее классно, то-ли дело дрянь. Чего Ему уж точно не хотелось, так это потерять ту связь, которая была хоть и эфемерной, но все же существовала между ними. Но почему-то Он был уверен, (но так ли Он был уверен?), скорее надеялся, что в рамке опять появится тот красноватый оттенок, которого Он так ждал.
И Она вернулась!!! В рамке появились всего две буквы и какой-то знак, похожий на крючок. Но это была ОНА!!! Звонкая, как струна и порывистая, как ветер, уставшая и далекая, но до чего же близкая! Между ними установилась какая-то связь, которая тянулась на тысячи километров, толстая, как канат и в то же время хрупкая, как стеклянная нить. И они оба боялись, что когда-нибудь настанет момент, когда кто-то из них неосторожным словом или даже полусловом разорвет эту связь, и она хрустнет и разломится, и изображение уже не заговорит никогда. И вдруг Он до боли, до умопомрачения почувствовал, что хочет уже видеть Ее глаза, хочет видеть ту оболочку, в которую вмещалась Ее душа, хочет сравнить свое представление о Ней с реальностью. Но изображение уже не могло передать этого. Тут уже нужно было нечто другое…
А что же они делают сейчас? Час от часу не легче! Угадайте-ка с трех раз! Слабо? Да и не удивительно! Они идут на встречу в ресторан со Вторым!!! Идут вместе. Она в реале, Он в вирте, где-то далеко-далеко от Нее, за тысячи миль, но незримо присутствуя где-то рядом, как-бы не давая сделать Ей неосторожный шаг.
Но об этом позже…
Если не хрустнет хрустальная пуповинка…
Но рановато еще, чтобы надломилась?
Правда?
 
 
 
III.
 
Утренний ветер уносит печаль,
                                                                                                  Ветер всегда одинок.