Глава 38
ЖАН-ПОЛЬ САРТР
— Послушай, Бет, — спросил Олег, глядя на Беатрис, только что вернувшуюся с очередной вечеринки, проведенной в обществе очередного «знакомого», — как тебе удается вести подобный образ жизни и при этом удерживать возле себя Паоло? Ваши отношения непостижимы для нормального восприятия. Будь я на его месте...
— То что? — перебила его Беатрис, наградив царственным взглядом львицы после удачной охоты.
Олег смутился, его манили и одновременно пугали эти глаза цвета грозовых туч, приобретавших в момент гнева свинцовый оттенок. Он пытался еще что-то сказать, но только промямлил невнятное: «Прости».
— Да нет, отчего же! — Бет налила себе бокал вина и уселась в кресло. — Я понимаю, что иду вразрез с ханжескими понятиями морали, но я не одинока в своем стремлении к полной свободе.
— Что ты имеешь в виду под «полной свободой»? Свобода от чего, просвети, — Олег тоже налил себе вино и с интересом уставился на Беатрис.
Эта женщина не переставала шокировать его своими эпатажным поведением.
— Ну, не я изобрела велосипед. Могу привести пример: «Уважение к себе; любовь к себе; безусловная свобода относительно себя...»
— Поздравляю, ты вслед за Ольгердом подсела на Ницше?
— Ну хорошо, обратимся к кому-нибудь другому. Для тебя представляет авторитет такая личность, как Сартр, например?
— Подожди, Сартр... Это не тот ли Сартр, после ареста коего во время студенческих беспорядков в Париже Шарль де Голль приказал выпустить со словами: «Во Франции Вольтеров не сажают»?
— Он самый, Жан-Поль Сартр, французский философ-экзистенциалист, писатель, к тому же атеист. Он позиционировал себя как человек левого толка, даже склонялся к марксизму.
— Ну и что же? Как он может объяснить твое поведение?
— Никак, просто он был намного продвинутей тебя. Поинтересуйся его жизнью, очень даже поучительно для таких «темных» личностей, как ты, впрочем — как все вы.
— Если ты намекаешь на его любовниц, то он мужчина...
— Ты тоже, — сказала она с сарказмом в голосе, затем допила вино и ушла к себе, оставив Олега в полном недоумении.
Он был заинтригован и тут же кинулся искать сведения о Сартре. «Что он там такое учудил, этот Жан-Поль, сейчас узнаем...»
Сведения с Википедии прояснили не так и много. Родился в 1905 году во Франции, умер в 1980-м. Преподавал философию, занимался литературой, основал литературно-политический журнал левого толка «Новые времена», борец за мир, свободу народов, против геноцида, колониализма в любых его проявлениях. За свою правозащитную деятельность подвергался нападкам французских националистов. Ими была дважды взорвана его квартира в центре Парижа, а редакцию «Новых времен» боевики-националисты захватывали пять раз. Поддержал идею независимости алжирского народа, выступив в 1956 году против идеи создания французского Алжира, защищая, таким образом, право бывших колоний определять свою судьбу. Один из организаторов трибунала Рассела 1967 года над преступлениями американцев во вьетнамской войне, участник революции 1968 года студентов Сорбонны. Активный правозащитник: выступал против американского вторжения на Кубу, подавления антикоммунистического восстания в Венгрии 1956 г., в Праге 1968 г., против подавления инакомыслия в СССР. Его политические взгляды менялись, но неизменным оставалась его левые убеждения, направленные на защиту обездоленных и угнетенных.
В 1964 г. стал лауреатом Нобелевской премии за творчество, пронизанное духом свободы и поиском истины, оказавшее огромное влияние на современников, но отказался принять ее из рук Нобелевского комитета с ярко выраженной антисоветской ориентацией. В то же время заявил об отказе от литературной деятельности, охарактеризовав литературу как суррогат действенного преобразования мира.
Олег остался в полном недоумении: марксист Сартр, правильный в своих поступках и убеждениях до тошноты, и Беатрис — взбалмошная не то монахиня, не то женщина весьма свободного поведения. Что может быть общего между ними? Это все равно что сравнивать огонь и воду, свет и тьму. Он поднялся к ней в апартаменты и постучал.
Оказывается, Беатрис ждала его, она знала, что Олег не успокоится, пока не докопается до истины.
— Ну, что скажешь? — спросила она, вальяжно устроившись в неглиже в удобном кресле.
— Скажу, что ты и Сартр никак не вписываетесь в один жизненный сценарий, он персонаж явно из другой оперы.
— Ах, какой же ты болван! Небось изучал его общественную деятельность. А ведь у каждого человека есть его внутреннее «я», которое говорит о нем больше, чем внешние проявления. Вот, возьми, почитай на досуге.
Беатрис протянула ему книгу. Олег посмотрел на обложку: Симона де Бовуар, «Воспоминания благовоспитанной девицы». Он открыл книгу и прочел на форзаце: «Если во мне есть что-то от гения, то исключительно ясность мысли».
— Спутница его жизни и соратница, — ответила Бет на вопросительный взгляд Олега. — Это о Сартре она писала: «Он мой двойник, в нем я обнаружила доведенными до последнего предела и мои вкусы, и мои пристрастия».
— А, любовница?
— Они оба были против брака.
— Ну, обычное дело, мы с Уицрик тоже не думаем о браке. Но это не значит, что чувствуем себя свободными от обязанностей друг перед другом.
— А они с Сартром чувствовали, ощущали совершенную свободу во взаимоотношениях, понимаешь? Совершенную!
— Что это значит?
— Всего лишь высокие чувства, основанные на безграничном доверии, лишенные всяких глупых предрассудков. Как видишь, не каждому дано возвыситься к такой степени отношений.
— Куда уж нам до ваших с Сартром высот!
Беатрис не соизволила даже прореагировать на колкость Олега и как ни в чем не бывало продолжила:
— Это дневник Симоны. Здесь она наблюдает свой жизненный путь с детских лет. Хочешь узнать, что значит любить и при этом быть совершенно свободным, прочти. И Уицрик не помешало бы, а то ревнует тебя, как школьница. Смешно.
— Но неужели ты не ревнуешь Паоло?
— Ревновать — значит проявлять слабость, а я достаточно уверена в себе, чтобы избавиться от этого порока. К тому же ревность — проявление эгоизма, в угоду своему эго ты ущемляешь свободу близкого человека,
делая его несчастным. Эгоистический ген должен отдавать, а не забирать, но это уже предмет для спора с Докинзом. Думаю, мы еще скрестимся с ним на диспуте.
— Согласен, я готов принять твою точку зрения, но не заставляй меня читать чужие дневники, к тому же девичьи. Расскажи вкратце, не мучай загадками.
— Хорошо, садись и слушай. Никаких загадок, только здравый смысл и жизненная мудрость.
Беатрис встала, начала ходить по комнате взад-вперед, что значило лишь одно — она волнуется и переживает, что редко случалось с ней.
Затем остановилась перед Олегом, присела напротив и начала свой увлекательный рассказ.
— Симона принадлежала к аристократическому роду, ведущему происхождение от Гийома де Шампо — средневекового французского теолога, учителя знаменитого Абеляра. В пять лет девочку отдали на воспитание в школу для девиц благородного происхождения Кур Дезир, где под наставничеством монахинь ее готовили к жизни добропорядочной католички, в перспективе — супруги какого-нибудь зажиточного буржуа или даже принца, о чем мечтала мать — Франсуаза де Бовуар, урожденная Брассо, дочь богатого банкира. Не правда ли, начало пути схоже с моим с той лишь разницей, что у меня в жилах не течет голубая кровь. Дальше больше. Усердно предаваясь молитвам, девочка «играла» в великомученицу, полагая, что жизнь ее навсегда отдана Богу. Тут я снова вижу себя в то далекое время, когда вера моя была искренна и безоглядна, а намерения посвятить свою жизнь Богу тверды. Но очень скоро семья разорилась, и ее мечтам не дано было осуществиться. Прилежное обучение в школе, где она ходила в лучших ученицах, не могло исправить бедственного положения семьи,
а молитвы не вносили ясность в теперь уже очень неопределенное будущее юной аристократки.
Родители объяснили дочери, что только образование поможет ей выбраться из бедственного положения, в котором оказалась семья. Религиозность сменилась сомнениями, а затем и разочарованием. В подростковом возрасте у девочки, наряду с интеллектом, проявилась еще одна характерная особенность — способность принимать бескомпромиссные решения. Шаг от великомученицы к воинствующей атеистке, по меркам Симоны, был обоснованным и разумным шагом.
— Да, ты во многом повторила ее путь от веры до сомнений.
— У меня была еще более сложная ситуация, с которой мне отчасти помог выбраться мой ум, характер и, конечно, Паоло. Но об этом уже шла речь в «Петухе», кому интересно, прочтет, а мы вернемся к бедной Симоне. Если я в пятнадцать лет решила стать аббатисой монастыря, который стал для меня тюрьмой, то Симона решила стать писательницей и обязательно знаменитой. Любовь к литературе привил ей отец Бертран де Бовуар, юрист по образованию.
Следуя советам родителей, Симона получила блестящее образование, закончив ряд престижных вузов, в том числе была девятой женщиной, окончившей Сорбонну. На факультете искусства она и встретилась с
Жаном-Полем Сартром. Второй раз судьба свела их на конкурсе по философии — экзамену, по результатам которого составляется общефранцузский рейтинг студентов, — для чего, в частности, посещала занятия в престижной Высшей нормальной школе. Первое место на экзамене получил Жан-Поль Сартр, второе — Симона, и в свои двадцать один стала самой молодой из сдавших этот экзамен.
Знакомство с Сартром переросло в отношения, которые длились всю жизнь. «...встреча с Сартром открыла для меня новую эру» — писала она в «Силе зрелости».
Как я уже говорила, мужем и женой они не стали, вместо этого заключили между собой договор, согласно которому они становятся партнерами, храня друг другу интеллектуальную верность, при этом не считая изменой любовные связи на стороне. Каждый из них работал, делал свою карьеру, постоянно держа при этом в поле зрения друг друга, и оба в то же время вели безмятежную жизнь, полную интеллектуальных игр, флирта и любовных приключений.
— Черт возьми, я начинаю завидовать этому борцу за свободу Алжира, Вьетнама, Кубы и своей в том числе! Вот тебе и Казанова в берете Чегевары.
— Это еще не все! — Беатрис явно забавлялась реакцией Олега на свой рассказ. — В жизни наших героев происходят забавные метаморфозы. Сартр знакомится с девятнадцатилетней Ольгой Казакевич, которая была студенткой Симоны в Руане. Ольга флиртует как с Сартром, так и с Симоной. Пара, захваченная идеей свободы, решает создать «трио».
— Матерь Божья! — аж присвистнул Олег. — Мне необходимо выпить. — Он налил себе вино. — Продолжай.
— Один из отпусков, нарушая традицию, Сартр проводит полностью с Ольгой, оставив де Бовуар в Париже. Несмотря на отчаянные попытки Сартра, Ольга так и не стала его любовницей, но у него получилось соблазнить ее сестру Ванду.
— Как, еще и Ванду! Когда же он успевал работать и бороться за права угнетенных?
— Симона также не слишком ограничивала себя в приключениях. Бьянка Ламблен, ее ученица в то время, позднее признавалась в сексуальной связи с учительницей.
— Ба! Да она лесбиянка!
— Скорей бисексуалка. Другим увлечением
38. — Здесь я не могу подавить вздоха. Бывают дни, когда меня охватывает чувство черной, самой черной меланхолии, — это презрение к человеку. Чтобы не оставить никакого сомнения в том, что я презираю, кого я презираю, — это теперешнего человека, человека, которому я роковым образом являюсь современником. Теперешний человек — я задыхаюсь в его нечистом дыхании... По отношению к прошедшему я, как и все познающие, обладаю большой терпимостью, так сказать великодушным самопринуждением: с мрачной осмотрительностью прохожу я через мир, в течение целых тысячелетий представляющий собою сумасшедший дом, называется ли этот мир «христианством», «христианской верой» или «христианской церковью», — я остерегаюсь делать человечество ответственным за его душевные болезни. Но чувство мое возмущается, отвращается, как только я вступаю в новейшее время, в наше время. Наше время есть время знания... Что некогда было только болезненным, теперь сделалось неприличным — неприлично теперь быть христианином. Вот тут-то и начинается мое отвращение. — Я осматриваюсь вокруг: не осталось более ни одного слова из того, что некогда называлось «истина», нам просто невмоготу уже одно только выговаривание жрецом слова «истина». Даже при самом скромном притязании на честность, должно теперь признать, что теолог, жрец, папа, с каждым положением, которое он высказывает, не только заблуждается, но лжет; что он уже не волен лгать по «невинности», по «незнанию». Жрец знает так же хорошо, как и всякий, что нет никакого «Бога», никакого «грешника», никакого «Спасителя», — что «свободная воля», «нравственный миропорядок» есть ложь: серьезность, глубокое самопреодоление духа никому более не позволяет не знать этого... Все понятия церкви опознаны за то, что они есть, т. е. за самую злостную фабрикацию фальшивых монет, какая только возможна, с целью обесценить природу, естественные ценности; сам жрец признан таковым, каков он есть, т. е. опаснейшим родом паразита, настоящим ядовитым пауком жизни... Мы знаем, наша совесть знает теперь, какова вообще цена тех зловещих изобретений жрецов и церкви, для чего служили эти изобретения, при помощи которых человечество достигло того состояния саморастления, вид которого внушает отвращение: понятия «по ту сторону», «Страшный суд», «бессмертие души», сама «душа» — это орудия пытки, это системы жестокостей, при помощи которых жрец сделался господином и остался таковым... Каждый это знает; и, несмотря на это, все остается по-старому. Куда девались остатки чувства приличия, уважения самих себя, когда даже наши государственные люди, в других отношениях очень беззастенчивые люди и фактически насквозь антихристиане, еще и теперь называют себя христианами и идут к причастию? Юный государь во главе полков, являясь в своем великолепии выражением эгоизма и высокомерия своего народа, признает без всякого стыда себя христианином!.. Но тогда кого же отрицает христианство? что называет оно «миром»? Солдата, судью, патриота, все, что защищается, что держится за свою честь, что ищет своей выгоды, что имеет гордость... Всякая практика каждого момента, всякий инстинкт, всякая оценка, переходящая в дело, — все это теперь антихристианское: каким выродком фальшивости должен быть современный человек, если он, несмотря на это, не стыдится еще называться христианином!..
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»