Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 38 - ЖАН-ПОЛЬ САРТР)

Природа у Сартра — не творящая, а поглощающая, она обволакивает человека влажной, грязной поверхностью предметов, не оставляет ему ни малейшего просвета, норовит без остатка растворить в своей холодной, безразмерной утробе. От ее агрессии не защищает мягко-податливая, тоже природная оболочка человеческого тела: «Тело предательски открыто, проницаемо для природных обменных процессов; об этом говорят навязчивые, демонстративно неблагоприличные мотивы потения, телесных запахов, испражнения, наконец, пресловутой тошноты...» Море Антуаном, например, видится так: «На самом деле море — холодное, черное, оно кишит животными; оно извивается под тоненькой зеленой пленкой, созданной, чтобы обманывать людей» — не правда ли, гениально! — глаза Беатрис излучали странный свет.
— Если ты хочешь постичь философию Сартра, прочти «Экзистенциализм — это гуманизм», — посоветовал Олегу Паоло. Ему не нравилось душевное состояние Беатрис, и он решил перевести разговор в другое русло. — Он там высказывает интересные мысли, в частности о том, что «нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать». Он считает, что существование предшествует сущности, поэтому человек ответствен за то, что он есть: «...экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование».
— И в чем новизна идеи?
— Экзистенциализм, по Сартру, противостоит той распространенной светской морали, которая желает избавиться от бога с минимальными издержками.
— Светской морали? 
— Да, представители светской морали заявляли примерно следующее: Бог — бесполезная и дорогостоящая гипотеза, и мы ее отбрасываем. Однако для того, чтобы существовала мораль, общество, мир культуры, необходимо, чтобы некоторые ценности принимались всерьез и считались существующими a priori. Необходимость быть честным, не лгать, не бить жену, иметь детей и т. д. и т. п. должна признаваться априорно. Следовательно, нужно показать, что ценности все же существуют как скрижали в умопостигаемом мире, даже если бога нет. Иначе говоря, ничто не меняется, если бога нет. Мы сохраним те же нормы честности, прогресса, гуманности, только бог превратится в устаревшую гипотезу, которая спокойно сама собой отомрет. Экзистенциалисты, напротив, доказывает Сартр, обеспокоены отсутствием бога, так как вместе с богом исчезает всякая возможность найти какие-либо ценности в умопостигаемом мире. Не может быть больше блага a priori, так как нет бесконечного и совершенного разума, который бы его мыслил. 
— Это он позаимствовал у Достоевского, которого очень уважал — «если бога нет, то все дозволено». 
— Это и есть исходный пункт экзистенциализма, так считает Сартр: «В самом деле, все дозволено, если бога не существует, а потому... человек свободен, человек — это свобода». 
Вроде все понятно, но тут же, он пишет: «С другой стороны, если бога нет, мы не имеем перед собой никаких моральных ценностей или предписаний, которые оправдывали бы наши поступки. Таким образом, ни за собой, ни перед собой — в светлом царстве ценностей — у нас не имеется ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет извинений. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя создал, и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает».
Он считает, следовательно, что человек, не имея никакой поддержки и помощи, осужден всякий раз изобретать человека: «Человек — это будущее человека». 
— Подожди, я совершенно запутался, — остановил его Олег — с одной стороны заявление, что бога нет, что существованию предшествует сущность, с другой — человек «не сам себя создал» и «брошен в этот мир». Возникает логический вопрос — кем создан и кем брошен, если бог в этом не участвовал? 
— Я отвечу тебе словами Ницше: «Бог мертв: но такова природа людей, что еще тысячелетиями, возможно, будут существовать пещеры, в которых показывают его тень. — И мы — мы должны победить еще и его тень!»
— Тень. Значит, мы пока в тени и, похоже, надолго. Поневоле заболеешь, как Антуан, Тошнотой. А вот и диагноз: «...он захотел несбыточного: перенестись в иной мир, по ту сторону тошнотворного болота повседневности», избавиться от существования и от сознания того, что он существует.
— Так в чем же финал романа?
— В становлении свободного человека в этом, единственно существующем, мире. Думаю, это тема бесконечна, я бы еще поболтал с вами, но мне пора, утром улетаю в Рим. Спокойной ночи, Олег. Дорогая, не засиживайся допоздна.
Паоло поцеловал Беатрис на прощание и удалился, оставив друзей наслаждаться беседой под аромат тосканского.
— Скажи, Бет, ты действительно хочешь быть свободной, как Антуан? Но это же свобода, которая приводит в пустоту, от которой «тошнит»! Лично я хочу быть не свободным, хочу, чтобы Уицрик ревновала меня, ­заполняла собою все мое свободное пространство, хочу состариться с ней вместе и умереть в один день. Это банальные вещи, которые люди говорят друг другу, зачастую не вдумываясь в смысл, как тост, как пожелания, как... Но я после нашей с тобой беседы будто прозрел, увидел смысл в этих банальностях и благодарен тебе.
— Вот те раз, — улыбнулась Беатрис, — вышел обратный эффект, свобода ударила по мне бумерангом.
Олег с удивлением отметил про себя перемену в самой Беатрис — куда делся сарказм, самоуверенность и презрение во взгляде. Она будто скинула маску и предстала в своем истинном обличье.
— Скажи, — попробовал он вызвать ее на откровенность. — Ты любишь Паоло?
— Люблю.
— А почему мучаешь его?
— Потому, что ненавижу.
— Разве такое возможно?
— Пламя ненависти и любви сжигает нас уже много лет.
— Что же он сделал такого, чего нельзя ему простить?
Беатрис уставилась в пустоту, долго пыталась что-то сказать, беззвучно шевеля губами, и, наконец, произнесла:
— Он убил во мне ангела, обломал крылья. Как Антуан Сартра, я 
«...удивленно стою перед жизнью, которая дана мне ни для чего». И все же... я хочу, чтобы меня похоронили рядом с ним, как Сартра и ­Бовуар.
— Ты удивительная женщина, непостижима, как Вселенная. Но у тебя внутри — хаос. 
— «Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду». Так говорил Заратуштра?
— А еще он говорил: «Познавший самого себя — собственный палач». Убей в себе ложное эго и избавься от страданий, как советует Ницше: или «быстрая смерть», или «продолжительная любовь». Примирись с прошлым, прогони его тень из своего настоящего. А крылья... земным людям они ни к чему, поверь. Главное, чтобы «рожки» не вырастали.
Олег шутя пощупал макушку Беатрис, и они оба взорвались безудержным смехом.
— Олежек, я тебя обожаю, ты настоящий друг. Помнишь, тогда, в 
Тоскане, после отъезда Ильи, ты мне тоже помог. Истинный друг — не тот, который унесет тебя на плечах вдрызг пьяную, а тот, который будет ползти с тобой рядом. Ты и тогда полз рядом.
— Я-то полз, только выносить тебя из бассейна все же пришлось. Но намек понял, наливай. За дружбу!
— За любовь!