Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 57 - ДАРВИНИЗМ ПРОТИВ НИЦШЕАНСТВА)

данной среде. Дарвин проводил аналогию с селекционерами животных и растений, которые добиваются изменения вида, отбирая нужные признаки (искусственный отбор), а механизм эволюции назвал естественным отбором. Как смотрит на это Ницше, ведь он был сторонник эволюции, достаточно вспомнить его стремление воспитать сверхчеловека?
— Однако, вопреки ожиданиям, Ницше, будучи явным эволюционистом, противостоял Дарвину и дарвинизму. Если и было учение, к которому он в незначительной степени склонялся, то это была теория Ламарка о наследовании приобретенных характеристик. На самом же деле у Ницше была своя собственная теория для объяснения эволюции. Он называл ее «волей к власти», что на самом деле было волей к превосходству... Понимаешь, — сделал паузу Ольгерд, собираясь с мыслями, — важным фактором для Ницше было не количество потомков, произведенных какой-либо особью или видом, как для Дарвина, а качество этих потомков. И дарвинизм не являлся основой и даже не оказывал влияния на это мировоззрение. Ницше говорил о том, что Дарвин ошибается в четырех фундаментальных аспектах своей теории. 
Первое: Ницше ставил под сомнение механизм образования новых органов в ходе небольших изменений, потому что понимал, что наполовину сформированный орган не имеет совершенно никакой ценности для выживания. По этому поводу в книге «Воля к власти» он писал: «Против дарвинизма. Полезность органа не объясняет его происхождения, напротив! Ведь в течение того весьма продолжительного времени, которое нужно для возникновения известного свойства, это последнее не сохраняет индивида и не приносит ему пользы, а всего менее в борьбе с внешними обстоятельствами и врагами».
Ницше ставил под сомнение мировоззрение Дарвина о естественном отборе, поскольку в реальной жизни он видел, что выживают скорее слабые, нежели сильные. Это второе.
Далее, Ницше ставил под сомнение и теорию полового отбора Дарвина, поскольку не наблюдал, что он действительно имеет место в природе. В той же «Воли к власти» под заголовком «Анти-Дарвин» он написал:
«Значение отбора наиболее красивых было в такой мере преувеличено, что он оказался перешедшим далеко за пределы инстинкта красоты нашей собственной расы! Фактически красивейшее существо спаривается часто с весьма обездоленными созданиями, высшее с низшим. Почти всегда мы видим, что самцы и самки сближаются благодаря какой-нибудь случайной встрече, не проявляя при этом особой разборчивости». Это третье.
И наконец, Ницше утверждал, что переходных форм не существует. В том же разделе под названием «Анти-Дарвин» он пишет: «Не существует никаких переходных форм. Утверждают, что развитие существ идет вперед, но для утверждения этого нет никаких оснований. У каждого типа есть своя граница — за ее пределами нет развития. А до тех пор — абсолютная правильность». Это четвертое.
Затем Ницше предлагает нашему вниманию еще одну пространную главу, снова же под названием «Анти-Дарвин»: «Что меня всего более поражает, когда я мысленно окидываю взором великое прошлое человека, это то, что я вижу всегда в нем обратное тому, что видит в настоящее время Дарвин с его школой или желает видеть, т.е. отбор в пользу более сильных, удачников, прогресс вида. Как раз противоположное бросается в глаза: вымирание счастливых комбинаций, бесполезность типов высшего порядка, неизбежность господства средних, даже ниже средних типов. 
До тех пор, пока нам не укажут, почему человек должен представлять среди других творений исключение, я склонен к предположению, что школа Дарвина ошибается во всех своих утверждениях. Та воля к власти, в которой я вижу последнее основание и сущность всякого изменения, дает нам в руки средство понять, почему отбор не происходит в сторону исключений и счастливых случаев, наиболее сильные и счастливые оказываются слишком слабыми, когда им противостоят организованные стадные инстинкты, боязливость слабых, численное превосходство. Общая картина мира ценностей, как она мне представляется, показывает, что в области высших ценностей, которые в наше время повешены над человечеством, преобладание принадлежит не счастливым комбинациям, отборным типам, а напротив — типам декаданса, — и, может быть, нет ничего более интересного в мире, чем это неутешительное зрелище... Я вижу всех философов, я вижу науку на коленях пред фактом извращенной борьбы за существование, которой учит школа Дарвина, а именно: я вижу всюду, что остаются на поверхности, переживают те, которые компрометируют жизнь, ценность жизни. Ошибка школы Дарвина приняла для меня форму проблемы — до какой степени нужно быть слепым, чтобы именно здесь не видеть истины? Что виды являются носителями прогресса, это самое неразумное в мире утверждение — они представляют пока только известный уровень. Что высшие организмы развились из низших — это не удостоверено до сих пор ни единым фактом».
— Вот как! Что это значит?
— Что значит — доходчиво объяснят Кауфманн: «Ницше имеет в виду своих „удачливых предшественников“ Сократа или Цезаря, Леонардо или Гете: людей, чья власть дает им преимущество в любой „схватке за существование“, людей, которые пусть даже и пережили Моцарта, Китса или Шелли, не оставили после себя детей или наследников. Однако именно эти люди представляют собой „власть“, которой жаждут все люди. Ведь ­основным инстинктом, по словам Ницше, является не их стремление сохранить жизнь, но стремление к власти. И должно быть очевидно, как далеко стоят друг от друга — „власть“ Ницше от „приспособляемости“ Дарвина».
— В свете вышеизложенного не удивительно, что в своей книге «Ecce Homo» Ницше называет «быками» ученых, которые считают, что сверхчеловек — это продукт эволюции Дарвина, — заключил Ольгерд и после короткой паузы продолжил: — Ницше, конечно же, был философом, а не ученым, и он не объясняет тонкостей того, как «воля к власти» работает в эволюционном сценарии, кроме того, что высшие индивидуумы всегда имели и будут иметь власть восстать над своими современниками в их путешествии от обезьяны в прошлом к высоко эволюционировавшему сверхчеловеку в будущем. 
— Но разве это не та же борьба за существование?
— Нет, он отрицал дарвиновскую теорию борьбы за существование, утверждая, что нельзя бороться за существование, то есть за то, чем уже обладаешь. Там, где идет борьба, — она идет за власть, за преобладание. Живыми существами движет не «воля к жизни», а «воля к власти». Кроме того, в результате «естественного отбора» выживает отнюдь не сильнейший, как предполагал Дарвин, а приспособленнейший, как предположил Ницше, и подчас посредственность, доминирующая за счет своей массы. 
В этом суть расхождений ницшеанства с дарвинизмом. 
К тому же Дарвин плохо представлял себе природу новых органических изменений. Последующая работа в области генетики, а позже и молекулярной биологии пролила свет на природу наследственности и мутации. 
— Да, генетика ему была неизвестна, но современная трактовка теории эволюции Дарвина, объединяющая все современные открытия, известна как «новый синтез». Несмотря на то, что в свете новых исследований в теорию эволюции были внесены изменения, основной механизм, предложенный Дарвином, по-прежнему признается научным сообществом как единственно правильный в своей основе. Он был пионером в новом прорыве, но не это главное. Я считаю, что повод обсудить дарвинизм заключается именно в том, что эта теория бросает вызов устоявшемуся ­религиозному мировоззрению. Главная причина пренебрежительного отношения религиозных людей к эволюции в том, что эта теория представляет собой альтернативу религии. Благодаря теории эволюции, человек впервые смог, ничего не опасаясь, хотя бы на время забыть о вере в Бога. Даже если он не хотел стать окончательным атеистом, мог стать таким сторонником ­Дарвина, которого Т. Гексли назвал «агностиком» — ни верующим, ни неверующим.
— А совместим ли дарвинизм с верой в Бога — вот как бы я поставил вопрос, — сказал Ольгерд. — Не скажут ли о Дарвине, как о Ницше, что он бросил вызов Богу и проиграл?
— Думаю, со времен Аристотеля христианство не сталкивалось со столь мощной альтернативной философской системой. Самое серьезное противоречие исходит от понимания дарвинизма как философской системы, от признания его постулатов о фундаментальных свойствах Вселенной. Если сравнить эти концепции с христианством, можно определить, являются ли они взаимоисключающими.
В христианской литературе можно найти много утверждений, где содержится намек на концепцию эволюции. Схему, по которой построен сам рассказ о сотворении мира, можно назвать в чем-то эволюционной. А в классической христианской литературе содержится множество рассказов о мирах, бывших до нашего, об эрах до нынешней. Интересовали ли тех авторов, которые писали Библию, окаменелости существ, которые уже не существуют? Занимало ли их разнообразие организмов, в особенности различные расы и народы, осознавали ли они, что мир постоянно прогрессирует к более высоким формам? Эволюция, которая следует по пути возвышения, дает основания для оптимистического взгляда на мир — кого не воодушевит то, что все развивается и поднимается на более высокую ступень? Но, когда мы углубляемся в суть эволюционного возвышения, верующие видят в этом сияющие во всей своей чистоте Божественные принципы. Бесконечность, как она есть, стремится актуализировать то, что бесконечно в потенциале.
— Касательно природы человека, дарвинизм радикально расходится с религиозными представлениями. Христианство основано на вере в то, что человек был создан по образу и подобию Бога. Теория эволюции утверждает, что все многообразие жизни — это часть цепочки, тянущейся от простейших форм жизни. Поэтому то, что Дарвин сумел преодолеть инертность научного мышления и включить в свою теорию человека, — одно из его величайших достижений.
— Еще один интересный момент: Дарвин утверждал, что эволюционная последовательность прослеживается не только в физических качествах человека, но и в его эмоциях. В XIX веке англичане противились теории эволюции прежде всего из-за ее концепции человека и происхождения человечества. Благородный английский джентльмен настолько отличался от животных и настолько превосходил их, что мысль об общих предках казалась невероятной. 
— Жаль, что они не читали «Так говорил Заратустра», где Ницше являет миру своего сверхчеловека, выражаясь эволюционными словами своего пророка: «...Вы совершили путь от червя до человека, но многое еще в вас — от червя. Когда-то были вы обезьянами, и даже теперь человек больше обезьяна, нежели иная из обезьян».
— Бедные джентльмены, у них после этого еще меньше шансов разминуться с обезьяной на пути эволюции, — рассмеялась Леночка.
— О да, — подхватил настрой Лены Ольгерд. — В то время как эволюция выделяет сходные черты, родство и связь между ними, христианство подчеркивает обратное. Как можно примирить основной принцип религии, а именно уникальные отношения человека с Богом, с утверждениями теории эволюции, в которых стирается различие между человеком и животным?
— Думаю,