Под старым, гулким и ржавым мостом, протянувшим свой рыжий швеллерный скелет с одного высокого глинистого берега на другой песчаный, и покрытым посеревшими от времени досками, протекает небольшая и мелкая речушка Кебеж. Каждая доска, вздрагивая под колёсами велосипедов или ногами редких прохожих, издаёт звонкий звук похожий на звучание детского металлофона или дребезжащую ноту очень расстроенного древнего пианино. От этих клавиш избитых тележными и тракторными колёсами, выжженных высоким солнцем, вымороженных сибирскими морозами и иссечённых злыми дождями исходит такой дух старого времени, что невольно улетаешь в прошлое, которое было ещё на твоей памяти, но уже теперь кажется таким далёким. Такая абстрактная симфония быстротечности жизни, со своими прелюдиями, фугами и ностальгическим финалом.
Если смотреть на реку сверху, с высоты моста, то вода кажется не очень прозрачной, а немного жёлтой или зеленоватой. Потому что сквозь неё на просвет видно близкое дно, покрытое мелкими барханами желтоватого песка и небольшими островками речных водорослей - кушира. И мелких пескарей, вялыми движениями своих хвостов пытающихся держаться против течения под струящимися водами тёплой реки. С каждым моим приездом в деревню, река всё ниже и ниже опускает уровень своего потока. И всё большее расстояние разделяет воду и сплетение балок и опор старого моста. А ведь ещё на моей памяти были времена, когда в половодье вода поднималась так высоко, что грозила снести настил и сам мост и насыпь дороги примыкающую к мосту.
Обмелела теперь река и почти сошла на нет. Замучали её неразумные люди за прошедшее столетие, затерзали многолетними лесосплавами и идущими следом чадящими бульдозерами, разрывающими её тысячелетние берега, истощили плотинами, выстроенными ниже по течению на великой сибирской реке, в которую она впадает. И теперь она как древняя горбатая старушка уже знающая свой час смерти, еле-еле мелко шумит тихой водой по склонённым ветвям ив, да печально плещет в зарослях хвощей и осоки, которыми заросли прежде глубокие русла стариц и бездонные ямы чёрных омутов. И рыба уже в ней водиться только мелкая, потому что зимой кое-где уже замерзает она почти до самого дна. Вот поэтому и перевелись в ней огромные пузатые налимы и зубатые полутораметровые щуки, эти речные акулы не дававшие дремать непокорным полосатым окуням, миролюбивым серебряным ельцам и хулиганистым язям с огненными плавниками.
Сам я был не очень большим любителем рыбалки. Не прижилась во мне эта страсть. Может потому, что с самого раннего детства отец отбил у меня охоту к этому занятию. Лет с пяти, он начал брать меня на рыбалку и то, что для других моих сверстников было вожделенной наградой, стало для меня нежеланной обязанностью. Как говорится - отторжение от переедания. Практически каждый день, невзирая на жару, мороз и сугробы по пояс, я должен был тащиться за ним проверять закидушки, морды, вятера, сети. А назад возвращаться с рюкзаком забитым выловленной рыбой или пойманной дичью. Не-е-т. Это очень быстро мне надоело, и я всеми силами отказывался от этой обязанности. Тратить своё драгоценное время, таскаясь с ним по бесконечной тайге, я упрямо не желал. В то время когда дома меня ждали книги, наполненные космическими путешествиями, пиратскими набегами и вольной жизнью верхом на быстрых скакунах в далёких прериях. Их пожелтевшие, обтрёпанные листы, испещрённые серенькими буквами, притягивали меня, как магниты. Но мои желания не всегда совпадали с моими возможностями, поэтому частенько мне приходилось завязывать на ногах крепления охотничьих лыж, вытаскивать из кладовки потёртый брезентовый рюкзак, закидывать за спину старенькую гладкоствольную «ижевку» тридцать второго калибра, выделенную отцом специально для меня и сопровождать в его путешествиях по реке и таёжным дебрям.
Конечно, и там для меня иногда были свои небольшие радости. То зуб давно вымершего шерстистого носорога вдруг обнаружится на обмелевшей далёкой косе, то крошечный золотой самородок блеснёт в желудке у убитого глухаря, то небольшой бивень мамонта вдруг вывалиться из глинистого обрыва реки, то вдруг на речном перекате вода вынесет на песок, почерневший от неисчеслимоскольколетнего бультыхания в воде человеческий череп. Да, бывало и такое парочку раз. Возьмёшь его тяжелую сферу в руки, взглянешь в пустые бездонные глазницы и стоишь как Шекспировский Гамлет, размышляя о превратностях человеческих судеб. Кто этот человек? Как умер? Когда? Кем он был? И как он вообще попал в такую глухомань? И тысяча вариантов пролетит в промытой хмельным таёжным кислородом голове – от предположений, что это остатки ископаемого неандертальца, до мысли о неведомом одиночке золотоискателе, нашедшем свою смерть во внезапно обвалившемся шурфе. Бедный Йорик, умытый ледяными речными струями! Ну, или как там его звали? Но таких находок, открытий и удач было не очень много, и поэтому они запомнились как самые необычные. Вот такая, например.
Как-то осенью, по-моему, сентябрь уже был, мы с отцом отправились рыбачить на дальнее «медное озеро». Которое, так звали из-за красного цвета донного ила перемешанного с железной рудой, вымываемой наверх бьющими в центе озера холодными родниками. На закате и на рассвете вода там приобретала оттенок настоящей старинной меди, уже кое где окислившейся зарослями бледно-зелёной осоки. Рыбы там было не очень много, зато она была всегда отборной. Двадцатипятисантиметровые караси, считались там рыбой среднего размера. Добираться туда было далеко и чтобы максимально и с пользой использовать этот поход, мы захватили с собой побольше продуктов - риса, каких-то консервов, чая и ещё чего-то там, уже не помню чего. Чтобы оставить запас, в охотничьей избушке находящейся буквально в паре километров от этого озера. Были взяты с собой и некоторые рыболовные снасти для этой же цели. Потому что таскать это все с собой каждый раз было слишком трудозатратно. Мы уже преодолели на лодке примерно половину пути, я уже изрядно успел устать на вёслах, как вдруг отец попросил меня остановиться. Я причалил к берегу.
Как оказалось, у него давно было намерение попробовать порыбачить на спиннинг именно в этом месте. Этот бурный перекат, наискосок пересекала глинистая гряда, сразу за которой на самом изгибе реки находился бездонный омут. Он почему-то предполагал, что это самое удобное место для кормления крупной рыбы. Потому что рыбе помельче приходилось «скатываться» через гребень гряды вниз по течению почти по самой поверхности воды. И таким образом она становилась лёгкой добычей более крупных экземпляров отлично видящих её снизу. В любом случае, парочка откормленных налимов обязательно должна была обитать в таком злачном месте. Из рюкзака отец достал завёрнутые в шёлковую тряпочку самодельные блесны. Это были особые блесны, они были сделаны им лично по собственной одному ему известной схеме из серебряной ложки и серебряного царского рубля. В воде они должны были двигаться не по прямой, а подражая настоящей рыбе «рыскать» из стороны в сторону. На каждую из них он положил немало трудов, вот поэтому и хранил их отдельно от остальных. Быстро подцепив одну из блесен к спиннингу хитрым морским узлом, он широко размахнулся и далеко, почти к противоположному берегу забросил дорогую самоделку. Я хорошо видел, как отягощённая грузом блесна пробила рябую поверхность реки и вошла в воду как пуля.
Я знал, что отец тоже не очень большой любитель рыбалки на спиннинг и сделав с десяток закидок он обычно сворачивался. Поэтому я рассчитывал на небольшой десятиминутный перерыв на берегу и потом готовился снова браться за весло.
Но к моему удивлению, буквально через несколько секунд вращение катушки застопорилось, леска натянулась, и спиннинг изогнулся напряжённым луком. Отец, позабыв всё на свете, уже боролся с явно крупной рыбой сидевшей на серебряной блесне. Великан, засевший на другом конце лески, был мускулистым и недовольным. Было видно, как небольшие водовороты вскипают на поверхности над тем местом, где в этот момент должна была находиться рыба. Прошло не менее четырёх-пяти минут, пока его удалось немного подтащить к берегу. Для этого отец то слегка ослаблял леску, то снова натягивал её, заходя почти по пояс в воду, протаскивая рыбину в нужном направлении и заставляя её немного уступать. И так повторялось множество раз. Это была целая шахматная партия, разыгранная двумя хитроумными игроками. И у каждого из них был свой резон её выиграть. С одной стороны это было питание семьи на несколько дней, а с другой, со стороны рыбы - целая жизнь.
И вот главный приз был почти у самого берега, но как только его голова показалась из воды, в его крошечном мозгу что-то сработало, словно он очнулся от спячки. Вода у берега закипела бурунами, он круто развернулся и с бешенной скоростью работая хвостом помчался к противоположному берегу поперёк реки. Катушка испуганно затрещала, леска зазвенела, заметавшись по плоскости воды, и хоть отец полностью отпустил тормоз катушки, через некоторое время раздался стон треснувшей струны, и остатки лески спиралью намотались на спиннинг.
Но скорость рыбины была уже такова, что для полной остановки ему немного не хватило места. Торпедой он ткнулся в противоположный берег и проскочив по инерции по песчаной отмели некоторое расстояние, изогнулся в воздухе огромной дугой и шлёпнулся всем массивным телом в небольшую лужу оставленную на отмели обмелевшей рекой. Теперь от реки его отделяло почти два метра песчаной косы. Медлить было некогда. Пару сильных изгибов мощного тела и он снова несомненно окажется в своей стихии. Поэтому отец, ничего не объясняя и не медля ни секунды, схватил моё ружьё, так как своя «вертикалка» у него была не заряжена и патроны лежали в рюкзаке, и бегом бросился к лодке. Оттолкнул её обеими ногами и буквально ввалился в неё на животе через борт, и в несколько быстрых и глубоких гребков веслом оказался на противоположном берегу. Рыбина почти уже выбралась из плена и до желанной воды оставались считанные сантиметры, когда прогремел выстрел. Это отец, подставив ствол ружья почти в упор к голове добычи, нажал на спусковой крючок. Заряд в патроне был «глухариный» и состоял из четырёх-пяти некрупных картечин, поэтому мощное тело ещё пару раз судорожно ударило огромным хвостом и медленно затихло вытянувшись во весь рост.
Даже глядя с противоположного берега я изумился его величине. Я даже не предполагал, что в нашей реке могут водиться такие монстры…! Нет, бывалые охотники и рыболовы, конечно рассказывали байки о заросшей мхом столетней щуке в Буланском озере, и о таймене который жил у самой деревни и питался исключительно гусями и собаками, но то были байки подвыпивших рыбаков известных недержанием языка во рту, а тут я увидел всё собственными глазами. А когда отец перевёз меня на лодке на тот берег, моё удивление стало ещё больше. Только стоя рядом с ним, я осознал, какая это редчайшая удача.
Отец сидел у добычи на корточках и курил папиросу, от
