«Ведьма».
Рассказ.
На кухне, в квартире своей, затеяли в январе мы ремонт. Срывали и тянули хорошо приставшие к стенам обои, и местами отгибали вслед за листами линолеум. Стали убирать обрывки и сор, и нашли в углу, под линолеумом, расстегнутую ржавую булавку. Чья она – угадали мы разом, не сомневаясь.
Так и вспомнилась мне старая ведьма – былая соседка наша по дому, самозваная «подруга» моей матери…
Дом был новый, небольшой, в сорок квартир, и когда мы въезжали в него, молодых семей средь новоселов почти что не было. За исключением разве вороватой семьи старшей по дому, оставленной нам «в наследство» строительной компанией (нужен был человек, какой подписал бы акт приемки дома со стороны жильцов). На этаже нашем и вовсе, на первых порах, оказались одни пенсионерки – мать моя, и еще две жилички. Одна из них была не худа, не полна, с поправкой на возраст – стройна даже, но уже бела – седовласа. Она и была наша ведьма – еще не иссохшая от своей ворожбы, не загнутая в наказание крючком. Вторая – бывший медработник, - двуличная и расчетливая дама, приветливая в лицо, но, как видно, по сложившейся привычке и характеру, при случае всегда жалящая в спину. (Как видно была в том натура, так как не было кажется поводов к тем выпадам ни по зависти, ни по причине злобы.)
«Дружба», последовавшая за новосельем и первыми визитами вежливости, сложилась чисто женская. По старой материной работе, по предыдущей ей, подобное мы уже «проходили». Одна, завидуя невесть чему, ворожила обеим «подругам» на смерть, вторая – наговаривала за глаза, а третья – то вырывалась из топи этой, то вновь, по податливости характера своего, попадалась на время все в те же паучьи тенета.
Признаться сразу – не люблю ведьм. Все подлое, наушническое, двуличное, не пришедшее на Землю, но ниспосланное во зло, было всегда слишком чуждо мне, даже по той поре, когда в мои двадцать три говорили мне, что у меня – глаза ангела, и был я, несмотря на годы и лихолетье кругом и вправду мальчишка совсем – доверчив и наивен. Теперь же и по знанию своему, и по времени, данному нам во зрелое испытание, не люблю уж тем более. Неприятен мне и подобный женский типаж: завистливый, подлый, действующий пакостно, исподтишка, «варящийся в собственном соку». Не останавливаемые ни кем, они сами не замечая того, регрессируют до самопроклятия. Начиная с плохо скрываемой зависти, с пересудов, с подзуживаний, с «дружеского» разрушения завидной чужой семьи, они, как к неизбежному, так часто прибегают к ворожбе и колдовству.
Так было и с нашей соседкой. Жила, как виделось всем, хорошо: в достатке, за мужем, при служащем «в органах» сыне. Все складывалось, все было в семье. Вот только невесть откуда взявшаяся, точащая изнутри зависть – как вселившийся бес, как морок – отрезала от семьи собственной, не давала покоя. Она как будто и жила в семье, но с завистью своей тайной, не изгнанной прочь, не излеченной, жила чужими окнами, и чужими же жизнями. Все, кто попадался в поле зрения ее, становились объектами зависти и тайного недоброжелательства. Если бы отследила она вглубь жизни своей, то поняла, что не пришло все это с возрастом, нет, она и в школе, ранняя да незрелая, завидовала всем и кривилась душой. Тогда уже отдавать начала вкруг себя затхлой гнильцою, и только юность ее обманывала непритязательный сторонний взгляд.
Что до более зрелой поры, до ее мужа в частности, то с тех еще, советских пор, жили они по «демократии»: она – своей компанией, он – своей. Сына родили, на ноги подняли, а там уже никто никому не был ни чем обязан. Так и жили в «демократии» годами: он – при гараже с друзьями, она – по подругам, по вечеринкам, да выходными целыми, как по музеям – по магазинам. Так что и не поучил ее, кажется, ни единожды уму-разуму. И, как видно, зря.
После случилась разрушающая все на корню «перестройка» - и все черное, мерзкое, восставшее из некрополей родовых, а теперь – старательно «оживляемое» и рекламируемое, полетело на перепончатых вампирских крылах на Русь. Объявились как мухоморы после чернобыльского дождя грибницы «церкви сатаны», старательно вытряхнутые из небытия посыпались на города и веси «целители», «маги» и Кашпировские. Все пещерное, смрадное, тянущее за собой и тьму, и паутину веков, предстало в одночасье пред Русью, как пред дитятей – защищенным прежде опекой дремотной и глухой, старческой, но теперь уж отданной на заклание самому что ни на есть ведьмаку-живодеру. Так, неброско для глаз, за отвлекающим сломным трезвоном, поглотила нашу землю и судьбы наши вакханалия смерти.
На кровавой этой, но все еще не распознанной дитятей волне «расцвели» по стране оккультные магазинчики с томиками Блаватской, Кастанеды и каббалы. Потянулись к «тайным знаниям» недоучившиеся ветреные студентки, а «за компанию» с ними – укрытые саваном самомнения их мамаши. Так, с компанией нелепых и любопытствующих коллег по работе, «приобщилась» к несущим проклятие знаниям и наша ведьма – купила томик по гаданию и колдовству.
Сперва книга пылилась на полке и на столе, но вот однажды, под новогодние гаданья, пошла в ход. В ту пору жили они с мужем в старом четырехэтажном доме – скрипучем половицами и осыпающемся стенами. На первом этаже, знала она, ворожили уже по книге мать и дочь. Она не дружила с ними, но что-то толкало ее и подзуживало к запретному: «Попробую!» Стала «пробовать», да так увлеклась, что позабыла отныне все былые привычки размеренной жизни своей: отошла как чужая, от компаний и от подруг, отделилась перепонкою мира иного и от мужа и от сына, от новорожденной внучки своей.
Мужу казалось все это блажью. Смешною, и даже напоминающею нечто литературно-романтическое, этакое – «Моя жена - ведьма»!
Для начала попробовала на соседской собачке (животных, как и людей, с каких-то пор, как сама поняла за собой – не любила). Но, не видя осязаемого какого-то результата, переключилась на саму хозяйку собачки. Встречая с утра – справлялась о здоровье и улыбалась самой невинной улыбкой, а по темноте – так уж ее повело, - стала подметывать под двери чужие то иглы, то могильную землю.
Через год безуспешной ее ворожбы (соседи пережили все потуги ее, собачка то же), начал сохнуть муж: открылась онкология и еще через год он умер. То был, похоже, намек ей свыше. Она, впрочем, не поняла таковой.
Имея сердце, можно было бы попытаться спасти мужа: одуматься, и начать вымаливать у Бога здоровья ему, или, чисто атеистически, уверовать только в самою себя и вместо ворожбы во зло, пытаться делать что-то во спасение. Но, супругу не повезло: черное покрывало ведьмовства уже вобрало ее всю, без остатка, надело ей шоры и подменило, отсекло все, что было в ней прежде узнаваемого и изначального. Исчезла, канула в небытие, жизнерадостная городская девчушка, юная, полная надежд студентка, а после – зрелая дама, осталась как нетопырь, одна только седеющая все больше с годами старая ведьма.
Прошло десять или более лет, и тут я впервые, заочно, столкнулся с нею. Столкнулся через знакомую свою – молодую девушку неполных восемнадцати лет. Слишком избалованная, слишком шальная, играющая жизнями – своей и чужою, она определилась уже с мужем и, хоть для нее это была больше забава или игра, «охомутала» его, так что обе семьи готовиться стали к скорой свадьбе.
Какя-то нелегкая столкнула ее с ведьмой. Как знаю я – через объявление в газете. Пошла «на сеанс» погадать о будущем и о своей удаче. При великих талантах своих ведьма нагадала напористой девчонке всего, что та ожидала: и долгой жизни, и богатства, и даже власти грядущей, не то что над мужем, но и над посторонними ей людьми. Деньгами родители не обделяли, а откровения ворожеи столь сладостно ложились на ум и сердце, что не проходило отныне месяца, а то и недели, чтобы молодуха не пожаловала в гости к ведьме. Не особо избалованная клиентурой, ведьма скоро и неожиданно для себя стала привязываться к девушке и давать ей советы. Еще немного, и они подружились. Странная, конечно, была эта дружба…
В один из вечеров, возвращаясь домой, «суженный» ее оказался попутчиком сорокалетней дамы. Он приглянулся ей, так что сама первой пошла на контакт. Разговорились, обменялись номерами телефонов. Невнятным, обрывистым перебором клавиш – без мелодии как таковой, без начала и конца, завязался заочный роман. Все само бы сошло на нет – у годящейся юнцу в матери женщины, не было вовсе шансов состязаться в обаянии с юной ветреницей. Но сложился уже недобрый союз из девчонки и ведьмы, а вместе сотворили они в безумье своем непрощаемое: ворожить стали незнакомке на смерть…
Вот только вышло у ведьмы нашей все «как всегда». Погибла – с явными признаками суицида молодая ворожея. Что до родителей ее – поседели, замкнулись в горе, умерли до срока. Род пресекся. Не узнали только разве всего до конца: не узнали ни о «дружбе», ни о поездках дочери с навороженным злом к квартире соперницы, ни о ведьме.
Незадолго до смерти ведьмы, видел я ее в церкви. Как видно, проснулся в ней страх пред Высшим судьей, а разум и участившиеся визиты черных ночных гостей говорили ей о том, что с ней будет. Стояла в Храме не в общей людской толпе, а в темном правом краю. Горбатая, иссохшая скоро в два-три года, согбенная сама и кривая свеча перед нею. Замаливать грехи она, кажется, не могла. Я думаю, и не умела. Она единственно, обреченно совиным взглядом смотрела на коптящее пламя своей свечи, та же – коптила и гнулась. Гнулась горбом, пока пламя не захлебнулось угарной ее чернотой, да не погасло.
Я вышел из церкви.
С тех самых пор, старой ведьмы не стало на свете.
Мне кажется, настоящие ведьмы – те, коих рекламируют ныне манипуляторы наши, не посчитали бы старуху даже за ворожею. Силы в ней не было ни на грошь. Так, сволочная, пустая букашка, из клоповника своего пакостящая исподтишка людям, не снискавшая мастерства*, но только и добившаяся одного для себя и рода своего – самопроклятия. К тому же испугавшаяся, попятившаяся в конце – побежавшая в церковь, но так и не вымолившая прощения.
«Зачем жил человек?»
- Кто знает ее – недалекую, подлую ведьму!..
2-3 янв. 2016 г.
(*Мастер – одно из имен Дьявола.)
