СКАЗ ПРО РАЗВИТОЙ СОЦИАЛИЗМ (воспоминания о незабываемом периоде истории нашей страны)

зерносушилку для окончательной просушки и складирования в амбаре. Словом, работёнка не хитрая, особых навыков не требовала. «Все – на выполнение Продовольственной программы!», «Каков ток – таков итог!» – гласили плакатики при въезде на ток.

И вдруг в один прекрасный день местные на току не появились, только грузовики, присланные вместе с шофёрами из города, всё везли и везли с полей золотистое душистое зерно. Я знал, что началась копка картошки, понимал важность наличия приусадебного участка для сельского жителя.  Но никак не во вред колхозному делу, ведь «общественное – выше личного»! «Коллективное хозяйство в условиях социализма способствует формирова-нию у сельского труженика сознания общественного собственника» – так нас учили еще в школе на уроках обществоведения. Как же вы, члены колхоза имени Ленина, обуреваемые «частнособственническими пережитками», не понимаете этого и предпочитаете колхозному зерну свою картошку?!

  Кучи зерна на площадке перед зерносушилкой, которая, к счастью, не переставала работать, стали угрожающе расти, а мы, студенты, не успевали их все перелопачивать. Кроме того посыпали противные осенние дождики. Сунешь руку в кучу, а зерно внутри горячее. Зерно на току горит, а колхозники свою картошку копают! Как такое возможно?! Встречаю у правления бригадиршу, возмущаюсь. «А-а, – отмахнулась она, – картошку выкопаю сперва: картошка – второй хлеб». Ладно, думаю, с тобой всё ясно. Выловил кого-то ещё из местных, начал что-то «затирать» за Продовольственную программу, но тот, посмотрев на меня, как на умалишённого, презрительно ухмыльнулся: «Да пошёл ты…»

  «Добил» командированный шофёр Мишка-гонщик. Он на своём ЗИЛке по деревне носился, как угорелый, или, бывало, разгонится по площадке и затормозит резко перед самой веялкой – его аж разворачивало юзом. Как-то он высыпал полный кузов зерна прямо в лужу.

Я ему возмущенно:

    – Ты что, не видишь куда высыпаешь? Это же хлеб! Знаю, что тебе колхоз до фени, но… 

  Разбитной «Шумахер» грубо перебил:

  – Да пошёл ты со своим колхозом!

  Со «своим»! То есть, с «моим»?! Крылатая фраза «и всё кругом колхозное, и всё кругом моё» наполнялась конкретным смыслом: похоже, действительно, всё кругом только моё. Факт такого возмутительно несознательного отношения колхозников к общему делу основательно разбередил мою «девственную» душу. Ехал домой невесёлый, пытаясь осмыслить пережитое. Тот незабываемый колхоз имени Ленина стал  отправной точкой дрейфа моего марксистско-ленинского мировоззрения в идеологически противоположную сторону. Одна радость: хоть что-то заработали, всем поровну.

  На третьем курсе нас послали в совхоз «Красный партизан». По приезду директор совхоза принял всех в правлении, в своём кабинете. Подобной чести я больше не припомню. Широко улыбаясь, он пообещал хорошо заплатить, если мы будем стараться, и пожелал ударной работы. Чем же помогали мы совхозу «Красный партизан» в священной «битве за урожай», повторявшейся в нашей стране с завидным упорством из года в год? Нас бросили на уборку кормовой свёклы вручную. Трудились бригадами. Прикинув сотки две-три площади, дёргали крупные корнеплоды, выкладывая их кругом. После этого шла обрезка ботвы – свёкла летела в центр круга, образуя небольшую кучу. И так по всему полю – кучки, кучки в окружении обрезанных листьев ботвы. Потом по полю ехал трактор «Беларусь» с прицепом, куда мы забрасывали собранные корнеплоды. Вот и вся премудрость.

  Возили нас на свекловичное поле в кузовах грузовиков. Однажды в распутицу после дождя один из грузовиков забуксовал на косогоре. Водила тормознул и, переключив скорость, резко дёрнул вперёд – кто стоял сзади, кубарем посыпались в грязь. Хорошо, что машина не сдала назад… Вот такая «охрана труда»! Потому и мы позволяли себе нарушать трудовую дисциплину, но совестью, как годом раньше, я уже особо не мучился.

Окончательно пошатнул веру в справедливость расчёт зарплаты. За два дня до отъезда мы с сокурсником взяли в оборот бригадира, раздавив с ним бутылочку водки – «бугор» добросовестно закрыл наряды. А потому уверились, что заработок, как и обещал в самом начале директор совхоза, будет хорошим. И вдруг! В день отъезда, получая расчёт в кассе, глазам своим не поверили: ведомость пестрила совершенно не логичным, не поддающимся пониманию разбросом сумм, предписанных к выдаче каждому, хотя работали одинаково! Почему, на каком основании? Но выяснить не у кого: директора нет, бригадира нет. И совхозный автобус сигналит – пора двигать домой.

Я же сделал для себя вывод, что поскольку в колхозах, в отличие от совхоза, заработок у всех был одинаковым или не было его вообще, то по внутренней сути он ближе к коммунистической форме труда. Впрочем, в эту абракадабру верилось с трудом. Правильнее было бы заключить: что колхоз, что совхоз – те же яйца, только в профиль. А последний студенческий колхоз  и вовсе ничем особенным не запомнился.

Отбывание сельскохозяйственной «повинности» позволило узнать о колхозах много любопытного. Но красноречивей всего об этом рассказывал фольклор. Я узнал, что такое «колхоз-миллионер»: это значит, что государством списано долгов на миллионы. Слышал, как народная молва переименовала колхоз «40 лет Октября» в «40 лет без урожая». А один колхозник символично переиначил крылатую фразу «И всё кругом колхозное, и всё кругом – ничьё!». Отрицать не буду: были и настоящие колхозы-миллионеры, где всё по уму, народ богат и счастлив, а председатель, непременно – Герой соцтруда. Но, пардон, это – «не благодаря, а вопреки» – там, где каким-то чудом удавалось сохранить рудимент вековой крестьянской думки о своей земле, хозяйстве, своём роде, наконец. Или, например, если это родная деревня космонавта номер три Андриана Николаева – показательное село Шоршелы в Чувашии, где он родился и вырос, я видел собственными глазами. 

Кто-то до сих пор считает колхозное строительство прогрессивным и героическим, а кто-то называет коллективизацию насильственным разрушением крестьянского уклада и психологии. Я, не буду лукавить, ближе ко вторым. Однако истина, видимо, посередине. И не надо кивать на то, что при развитом социализме забота о сельхозпроизводителях была настолько трогательной, что «особо отличившимся» колхозам регулярно списывались долги. Вредность подобной практики очевидна: халява развращает. Мне возразят, мол, сельское хозяйство почти во всём мире дотируется. Согласен, но… Льготное кредитование или даже целевое субсидирование тех, кто самоотверженно работает на земле – это одно, а вбухивание средств в бездонную бочку ежегодного списания долгов – совсем другое. Парадокс заключался в том, что долги списывали-списывали, а колхозик всё равно нередко «загибался».


*  *  *


Согласен, земля нужна не всем. Некоторые люди — горожане до мозга костей. Но я толкую о принципиальной возможности. Хотя предполагалось, что у советских людей автомобилей в массовом пользовании тоже не будет. Иначе чем объяснить, что внутриквартальные проезды вдоль наших «хрущёвок» были только для одной машины — со встречной уже не разъехаться. В какое колоссальное неудобство это вылилось сегодня! Я уже не говорю про отсутствие мест для автопарковок.

Но если многие недостатки носили системный характер, то имелись и местные казанские «болячки». В 70-е годы родной город смотрелся довольно запущенным и неухоженным, резко контрастируя с сегодняшней красавицей Казанью. Конечно, многое объяснялось наличием обширного обветшавшего старого жилого фонда. Как вспомню запах из дворов по улице Баумана, надписи аршинными буквами «туалета нет!» на стенах арочных проходов в них! Эти трущобы в центре города — Федосеевскую слободку, Суконку, Калугу... А с самого конца 70-х завонял сероводородом мой родной Нижний Кабан. Кто был в этом виноват – районный жилкомхоз или Вахитовский химкомбинат, не ведаю, но жаркими летними деньками от озера тащило — не приведи господь!

Не помню, кто тогда был на посту мэра, пардон, председателя горисполкома Казани, но народ вокруг постоянно поминал имя только одного официального лица: первого секретаря татарского обкома КПСС Табеева. Спорить не стану, Фикрят Ахмеджанович сделал очень много полезного для республики, но я никогда не поверю, что построить «Нижнекамскнефтехим», КамАЗ и «Оргсинтез» легче, чем навести порядок в городе. Видимо, «там наверху» во главу угла ставили выполнение плановых производственных показателей.

По пути в речной порт, одно время, висел уличный лозунг: «Всё во имя человека, всё для блага человека!» Народ тогда смотрел как бы сквозь подобные лозунги, транспаранты и плакаты, не замечая их — они служили частью общегородского «декора». Кое-где исполняли вполне утилитарную функцию, закрывая собой, например, какую-нибудь дыру, непарадную часть фасада дома или страшненький заборчик. Но на площадях и центральных улицах играли основную роль — наглядно-агитационную. Тот лозунг, «про благо», был довольно распространен во всех городах Советского Союза. Народ в шутку дополнял его оригинальным и принципиально существенным окончанием «...с Запада!». И действительно, перед иностранцами в те годы юлили и лебезили намного больше, чем сейчас. Впрочем, их в стране тогда было порядка на два меньше.

Несмотря на «железный занавес», народ за рубеж крайне редко, но всё же выбирался. Конечно, в основном, в страны «соцлагеря» или прогрессивного «некапиталистического пути развития». И если из Вьетнамов-Лаосов-Монголий и даже из Ирака советские люди возвращались с «чувством глубокого удовлетворения» и гордости за успехи Страны Советов, то визиты в Европу к «ребятам-демократам» были уже не столь радужны и позитивны. Да что там «ребята-демократы»! Свои же прибалты и те задирали нос перед нами. И основания для подобного высокомерия имелись — мы подспудно осознавали и мирились с этим: ничего не попишешь — Евро-о-опа...

Ну а те, кому посчастливилось глянуть хотя бы одним глазком на «загнивающий» Запад... Всё! Никакие идеологические «накачки» не помогали — годами формируемый системой «иммунитетец» давал сбои. Причем люди смотрели на вернувшихся «оттуда» с завистью и вожделением, жадно ловя каждое слово счастливчика, повидавшего Запад, и веря всем их рассказам безоговорочно. Как точно поется: «нас так долго учили любить твои запретные плоды», казавшиеся такими нереально сладкими... Такой сумасшедший культ всего западного мы сами себе тогда создали!

В стране «победившего пролетариата» официальная идеология превозносила рабочий класс до небес и даже иногда называла «Его Величеством». Слагала ликующие восхваляющие песни: «Идут хозяева земли! Идет рабочий класс!», «Вам владеть всем богатством на свете...», «Трудовые будни — праздники для нас!». Но в обиходе повседневной жизни эта возвышенная патетика удивительнейшим образом сочеталась с обидным и незаслуженным унижением «работяг». Одно презрительное